— Возможно ли, что частное затруднение, которое вы атакуете — это конструкция человекоподобного робота?
Амадейро заморгал.
— Да, это очевидно, не так ли? Двадцать шесть лет назад новая математическая система Фастольфа, которую он назвал «межсекционный анализ», сделала возможным проектирование человекоподобных роботов, но он держит эту систему при себе. Много лет спустя, когда все сложные технические детали были отработаны, он и доктор Сартон применили теорию к созданию Дэниела. Но все эти детали тоже хранятся в тайне. Многие роботехники нашли это естественным. Они пытались индивидуально обрабатывать детали. А я задумался об Институте, где усилия будут объединены. Нелегко было убедить роботехников в полезности этого плана, убедить Совет дать на него фонды вопреки страшной оппозиции Фастольфа, много лет упорно добиваться, но Институт был создан.
— Почему доктор Фастольф противился?
— Во-первых, из самолюбия. Но и у меня его не меньше. У всех нас, естественно, есть самолюбие. Оно исходит из индивидуализма. Фастольф считает себя величайшим роботехником истории, а человекоподобного робота — собственным личным достижением. Он не хочет, чтобы это достижение повторила группа роботехников, индивидуально безликих по сравнению с ним. Я думаю, он смотрит на это, как на заговор низших обезличить его личную великую победу.
— Вы сказали, что это была причина для оппозиции «во-первых». Значит, были и другие мотивы?
— Он возражал также пропив объектов пользования, на которые мы планировали поставить человекоподобных роботов.
— Каковы они?
— Ну, ну, не будем наивничать. Доктор Фастольф наверняка говорил вам о глобалистах и их планах заселения Галактики.
— Говорил, и доктор Василия говорила мне о трудностях продвижения у индивидуалистов. Тем не менее, мне хотелось бы услышать вашу точку зрения на этот предмет. Хотите ли вы, чтобы я принял интерпретацию доктора Фастольфа насчет глобалистских планов как беспристрастную и объективную, и вы констатируете это для записи, или предпочитаете описать ваши планы своими словами?
— Вы, похожа, не оставляете мне выбора, мистер Бейли?
— Никакого, доктор Амадейро.
— Ладно. А — вернее сказать — мы, потому что люди в Институте все согласны в этом — смотрим в будущее и хотим, чтобы человечество открывало все больше и больше новых планет для заселения. Однако мы не хотим, чтобы процесс самоизбранности уничтожил старые планеты или довел их до умирания, как в случае — простите меня — Земли. Мы не хотим, чтобы новые планеты взяли у нас самое лучшее и оставили отбросы. Вы понимаете?
— Продолжайте, пожалуйста.
— Во всяком ориентированном на роботов обществе, в данном случае нашем, самое легкое решение — послать роботов как поселенцев. Роботы строят общество и планету, а потом мы все, без выбора, можем последовать на новый мир, такой же удобный и приспособленный для нас, как и старый. Мы перейдем туда, так сказать, не покидая дома.
— А не сделают ли роботы мир скорее для себя, чем для людей?
— Именно так и будет, если мы пошлем обычных роботов. Но у нас есть возможность поспать человекоподобных роботов, вроде Дэниела, которые, строя мир для себя, автоматически делают его для нас. Но доктор Фастольф возражает. Он видит какую-то добродетель в том, чтобы люди сами кроили новый мир из чужой и враждебной планеты, и не понимает, что такие усилия не только будут стоить множества человеческих жизней, но и дадут мир, подверженный катастрофам и ничуть непохожий на известные нам миры.
— Как Внешние Миры сегодня отличаются от Земли и друг от Друга?
Амадейро на миг утратил свою жизнерадостность и задумался:
— Да, мистер Бейли, вы затронули важный пункт. Я говорил только об Авроре. Внешние Миры и в самом деле все разные, и я недолюбливаю большинство из них. Мне ясно — хотя я, может быть, пристрастен — что Аврора, старейший из них, лучший и самый процветающий. Я не хочу вариантов новых миров, из которых лишь немногие могут быть реально ценными. Я хочу много Аврор, миллионы Аврор, и поэтому хочу, чтобы новые миры были скроены по-аврорски до того, как мы туда попадем. Вот почему мы и называем себя «глобалистами». Мы связаны с этим нашим шаром, а не с другими.
— Вы не видите ценности в вариантах, доктор Амадейро?
— Если варианты одинаково хороши, они могут быть и ценными, но если некоторые — или большая часть — хуже, какую пользу это принесет человечеству?
— Когда вы начнете эту работу?
— Когда у нас будут человекоподобные роботы. У Фастольфа было два, одного он уничтожил, оставив только Дэниела как единственный образец.
Он бросил быстрый взгляд на Дэниела.
— Когда же у вас появятся такие роботы?
— Трудно сказать. Мы еще не догнали доктора Фастольфа.
— Хотя он один, а вас много?
Амадейро чуть заметно передернулся.
— Напрасно тратите свой сарказм. Фастольф был впереди нас с самого начала, потому что Институт был долгое время в эмбриональном состоянии, и мы только два года как начали полную работу. Нам необходимо не только догнать его, но и перегнать. Дэниел — хорошая продукция, но он только прототип и не настолько хорош.
— Значит, ваши роботы должны быть выше маркой, чем Дэниел?
— Они должны быть даже выше человека. Они должны быть обоих полов и иметь эквивалент детей. Нам нужно иметь поколения роботов, чтобы построить на планетах достаточно человеческое общество.
— Мне кажется, я вижу трудности.
— Без сомнения. Их много. А какие трудности вы предвидите?
— Если вы произведете роботов, настолько близких к человеку, что они смогут создать человеческое общество, и если они будут иметь поколения обоих полов, как вы отличите их от людей?
— Это имеет значение?
— Может иметь. Если они будут совсем как люди, они смешаются с человеческим обществом и станут частью человеческих семейных групп… и как отцы-основатели, они не будут пригодны для услуг.
Амадейро засмеялся: — Такие мысли у вас от привязанности Глэдии Дельмар к Джандеру. Видите ли, я кое-что знаю о вашем интервью с этой женщиной от Гремиониса и доктора Василии. Напомню вам, что Глэдия с Солярии, и ее понятия о муже не соответствуют аврорским.
— Я думал не о ней. Я думал о том, что секс на Авроре широко интерпретируется, и что роботы как секс-партнеры приемлемы и теперь. А если вы реально не отличите робота от человека, то…
— Вопрос в детях. От человека и робота детей не будет.
— Тогда возникает другой вопрос. Роботы будут долгожителями, поскольку постройка общества может продлиться столетиями.
— Они в любом случае будут долгожителями, если они похожи на аврорцев.
— А их дети — тоже долгожители?
Амадейро не ответил. Бейли продолжил:
— Они будут искусственными детьми роботов и никогда не будут взрослыми — у них не будет ни возраста, ни зрелости. Это усилит элемент нечеловечества и поставит под сомнение природу общества.
— Вы проницательны, мистер Бейли, — Амадейро вздохнул: — Мы задумывались над изобретением какой-то схемы, по которой роботы могли бы производить детей, и те росли бы и мужали — по крайней мере, на то время, пока будет построено нужное общество.
— А когда люди приедут, роботы должны восстановить более роботские схемы поведения?
— Вероятно… если понадобится.
— А их производство детей? Наверное лучше, чтобы оно приближалось к человеческому?
— Вероятно.
— Секс, беременность, роды?
— Возможно.
— А если роботы создадут общество столь близкое к человеческому, что их самих нельзя будет отличить от людей, не случится ли так, что роботы будут недовольны приездом людей и станут держаться от них подальше? Не случится ли так, что роботы будут относиться к аврорцам, как вы к землянам?
— Мистер Бейли, роботы будут связаны Тремя Законами.
— Три Закона удерживают от нанесения человеку вреда и предписывают повиновение ему.
— Точно.
— А если роботы будут так близки к людям, что станут считать людьми себя, и поставят себя над иммигрантами?
— Мистер Бейли, зачем вам заниматься такими вещами? Это дело далекого будущего. Тогда и будем решать.
— Но возможно, что аврорцы не одобрят ваши планы, когда поймут, что к чему, и примут точку зрения доктора Фастольфа?
— Да? Фастольф думает, что если аврорцы не смогут без помощи роботов заселять новые планеты, то этим воспользуются земляне.
— По-моему, это имеет смысл.
— Да, потому что вы землянин. Уверяю вас, аврорцам не понравится, чтобы земляне роем слетелись на новые миры настроили там ульев, основали бы со своими триллионами и квадрильонами нечто вроде Галактической Империи и свели бы на нет Внешние Миры. Незначительность лучше вымирания.
— Но альтернативой являются миры человекоподобных роботов с квази-человеческим обществом, разрешающим настоящим людям быть среди них. Постепенно разовьется Галактическая Империя роботов, она уменьшит Внешние Миры в лучшем случае и сведет на нет в худшем. Аврорцы наверняка предпочтут Галактическую Империю людей.
— Почему вы так уверены в этом?
— Мне дает уверенность форма вашего общества. На своем пути на Аврору я слышал, что здесь не делают различия между людьми и роботами. Но это не так. Может, в идеале желательно, чтобы аврорцы льстили себе, что живут справедливо, но этого нет.
— Вы здесь меньше двух дней — и уже можете судить?
— Да, доктор Амадейро. Именно потому, что я здесь чужой, я и вижу ясно. Меня не связывают ни обычаи, ни идеалы. Роботам не разрешено входить в туалеты, и уже одно это различие делает все ясным. Человеку позволено иметь единственное место, где он может быть один. Мы с вами сидим в свое удовольствие, а роботы стоят в нишах. Вот вам другое различие. Я думаю, что люди — даже аврорцы — всегда будут желать различия и сохранения своей человечности.
— Поразительно, мистер Бейли.
— Ничего поразительного. Вы проиграете, доктор Амадейро. Даже если вы ухитритесь всучить аврорцам вашу уверенность, что Джандера уничтожил Фастольф, даже если вы ослабите его политическое влияние, даже если вы победите в Совете и народ Авроры одобрит ваш план заселения Галактики