Бейли энергично затряс головой.
— Нет, Глэдия. Я разговаривал с ним и уверяю тебя, что он понятия не имел о том, что происходило. Он был так же обманут, как и ты. Ты, в сущности, понимаешь все в обратном смысле. Он настаивал не потому, что требовалось завлечь тебя; он нужен был Амадейро именно потому, что был таким настойчивым. А настаивал он из-за тебя. От любви, если это слово на Авроре значило же, что и на Земле.
— На Авроре это хореография. Джандер был роботом, а ты — землянин. С аврорцами все по-другому.
— Ты мне говорила. Но, Глэдия, от Джандера ты научилась получать; от меня ты научилась отдавать. И если это знание пошло тебе на пользу, разве не правильно, не честно будет научить других? Гремионис достаточно привлекателен для тебя, и ты захочешь научить его. Он и так уже презрел аврорские обычаи, когда настаивал, несмотря на твои отказы. Он отбросит и другие обычаи. Ты научишь его отдавать и получать, и вы оба научитесь делать это поочередно или вместе.
Глэдия испытующе посмотрела ему в глаза.
— Илайдж, ты пытаешься избавиться от меня?
Бейли медленно кивнул: — Да, Глэдия. Сейчас я хочу твоего счастья больше, чем когда-нибудь чего-нибудь желал для себя и для Земли. Я не могу дать тебе счастья, но если Гремионис даст его тебе, я тоже буду счастлив. Счастлив почти также, как если бы сам подарил тебе счастье. Глэдия, ты удивишься, с какой радостью он поломает свою хореографию, когда ты покажешь ему, как надо. И это станет известно, и другие придут упасть к твоим ногам. И Гремионис, возможно, научит других женщин. Глэдия, ты, может быть, революционизируешь аврорский секс. У тебя для этого есть три столетия.
Глэдия уставилась на него и вдруг расхохоталась.
— Ты поддразниваешь меня, Илайдж. Ты валяешь дурака. Никогда бы не подумала: ты всегда так серьезен. О, дьявол! — добавила она, имитируя его баритон.
— Может, чуточку и поддразниваю, но в основном все правильно. Обещай мне дать шанс Гремионису.
Она подошла вплотную к нему, и он без колебаний обнял ее. Она положила пальцы на его губы, и он поцеловал их.
Она тихо сказала:
— Разве ты не хотел бы иметь меня для себя, Илайдж?
Он ответил так же тихо:
— Хотел бы, Глэдия. Стыдно признаться, но в эту минуту я согласился бы, чтобы Земля разлетелась на куски, лишь бы я мог быть с тобой. Но я не могу, Глэдия. Через несколько часов я уеду с Авроры, а ты не можешь ехать со мной. Не думаю, чтобы мне когда-нибудь позволили еще раз приехать на Аврору, и ты вряд ли сможешь посетить Землю. Я никогда не увижу тебя, Глэдия, но никогда не забуду. Через несколько десятков лет я умру, а ты в то время будешь так же молода, как сейчас, так что в любом случае мы должны были бы расстаться.
Она прижалась головой к его груди.
— Ох, Илайдж, ты дважды вошел в мою жизнь, и оба раза лишь на несколько часов. Два раза ты сделал для меня очень многое, а затем прощался. Я никогда не забуду тебя, Илайдж, даже если проживу дольше, чем рассчитываю.
— Только пусть эти воспоминания не отвлекают тебя от счастья, — сказал он. — Прими Гремиониса и сделай его счастливым и позволь ему дать счастье тебе. И не забывай, что тебе ничто не мешает писать мне. Между Авророй и Землей существует гиперпочта.
— Я буду писать, Илайдж. Ты тоже напишешь мне?
— Напишу.
Наступило молчание, а затем они неохотно отодвинулись друг от друга. Он пошел к двери и обернулся. Она стояла на том же месте посреди комнаты и слабо улыбалась.
— Прощай, — выговорили его губы, а затем беззвучно — он не мог сказать это вслух — добавил: «Любимая.»
И ее губы ответили: «Прощай, моя любовь.»
Он повернулся и вышел, зная, что никогда больше не увидит ее. Никогда не коснется ее снова.
Прошло некоторое время, прежде чем Бейли смог снова заняться задачей, которая еще оставалась ему. Он молча прошел с полпути до дома Фастольфа, затем остановился и поднял руку. Наблюдательный Жискар тут же оказался рядом.
— Сколько времени осталось до моего отъезда в космопорт, Жискар?
— Три часа десять минут, сэр.
— Я хотел бы пройтись до того дерева, сесть, прислонившись к стволу, и некоторое время посидеть одному. С вами, конечно, но без людей.
— На открытом месте, сэр?
— Да. Мне надо подумать, а день сегодня солнечный, безоблачный, он вряд ли мне повредит. Если мне станет плохо, я войду в дом, обещаю. Ну, как, пойдете со мной?
— Да, сэр.
Они дошли до дерева. Бейли коснулся коры — палец остался чистым. Он осмотрел почву и осторожно сел, прислонившись к дереву. Не так удобно, как в кресле, но здесь, как ни странно, чувствовались мир и покой, чего, вероятно, не было бы в комнате. Жискар стоял рядом, и Бейли сказал ему:
— Садитесь тоже. Мне не хочется задирать голову, чтобы видеть вас.
— Я не смогу как следует охранять вас, сэр, если буду сидеть.
— Понимаю, Жискар, но в данный момент опасности не может быть. Моя миссия окончена, дело разрешилось, положение доктора Фастольфа укрепилось. Вы можете спокойно сесть, я вам приказываю.
Жискар сел, но глаза его все время блуждали в разных направлению. Бейли посмотрел на голубое небо, прислушался к жужжанью насекомых, к крику птицы, заметил колыхание травы, где, видимо, прошмыгнуло мелкое животное, и подумал, как мирно и тихо здесь, и как этот мир и покой отличается от шума Города. И впервые у Бейли возникло слабое впечатление, что Снаружи может быть предпочтительнее Города. Он был очень благодарен этому своему опыту на Авроре, и больше всего — грозе, потому что понял теперь, что может оставить Землю и встретиться с любым новым миром, на котором поселятся он, Бен и, может быть, Джесси.
— Спасибо, Жискар, что вы спасли меня в прошлую ночь. Не знаю, как благодарить вас.
— Меня вовсе не нужно благодарить. Я только выполнял диктаты Первого Закона. У меня не было выбора.
— Тем не менее, вы спасли мне жизнь и для вас важно, что я понимаю это… И теперь, Жискар, что мне следовало бы сделать?
— Насчет чего, сэр?
— Моя миссия закончена. Точка зрения доктора Фастольфа более не подвергается опасности. Будущее Земли вроде бы обеспечено. Похоже, что мне больше нечего делать. Но остался еще вопрос о Джандере.
— Не понимаю, сэр.
— Ну, вроде бы установлено, что он умер от случайного сдвига позитронных потенциалов в мозгу, но Фастольф уверял, что шанс на это бесконечно мал. Пусть даже деятельность Амадейро и увеличила этот шанс, все равно он остался бесконечно малым. Во всяком случае, так думает Фастольф. Но мне кажется, что смерть Джандера была намеренным роботоубийством. Правда, я не собираюсь поднимать этот вопрос: не хочу портить дело, пришедшее к такому удовлетворительному разрешению. Не хочу снова подвергать опасности Фастольфа. Не хочу сделать несчастной Глэдию. Я не знаю, что делать. Я не могу сказать об этом ни одному человеку, поэтому говорю вам, Жискар.
— Да, сэр.
— Я всегда могу приказать вам стереть все, что я говорил, и не вспоминать об этом?
— Да, сэр.
— Как по-вашему, что я должен сделать?
— если это роботоубийство, сэр, то должен быть кто-то, способный совершить его. Способен только доктор Фастольф, но он сказал, что не делал этого.
— Да, мы с этого и начали. Я верю доктору Фастольфу, и совершенно уверен, что он этого не делал.
— Тогда как же могло произойти роботоубийство, сэр?
— Предположим, кто-то знал о роботах не меньше доктора Фастольфа.
Бейли обнял руками колени. Он не глядел на Жискара и, казалось, погрузился в свои мысли.
— Но кто же это, сэр? — спросил Жискар.
И Бейли, наконец, поставил точку: — Вы, Жискар.
Будь Жискар человеком, он, вероятно, просто глядел бы на Бейли молча и ошеломленно, может, пришел бы в ярость или в ужасе отшатнулся, или еще как-нибудь отреагировал; но Жискар был роботом, поэтому не показал никаких эмоций и только спросил:
— Почему вы так думаете, сэр?
— Я вполне уверен, Жискар, что вы точно знаете, как я Пришел к этому заключению, но с вашей стороны будет очень любезно, если вы позволите мне в этом уединенном месте и за это короткое время, что у меня осталось, объяснить это дело для моей собственной пользы. Я хотел бы слышать, как я сам расскажу об этом. И хотел бы, чтобы вы поправили меня, если я ошибусь.
— Конечно, пожалуйста, сэр.
— Полагаю, что первой моей ошибкой было предположить, что вы менее сложный, более примитивный робот, нежели Дэниел, только потому, что вы меньше похожи на человека. Человек всегда так подумает. Он будет уверен, что такого робота, как вы легко создать, а такой, как Дэниел — великая проблема, скажем, для Амадейро, и его может сконструировать только гений вроде доктора Фастольфа. Однако трудность создания Дэниела состоит, я думаю, в воспроизведении всех человеческих аспектов, таких, как выражение лица, интонации, жесты, движения. Все это очень хитроумно, но реально не связано со сложностью мозга. Я прав?
— Абсолютно правы, сэр.
— Таким образом, я автоматически недооценивал вас, как и всякий другой. Однако вы выдали себя еще до того, как мы приземлились на Аврору. Вы, наверное, помните, что во время посадки меня охватил спазм, и я на миг оказался даже более беспомощным, чем в ту грозовую ночь.
— Я помню, сэр.
— В это время Дэниел был со мной в кабине, а вы были за дверью. Я впал в кататонию, а Дэниел, видимо, не глядел на меня и ничего об этом не знал. Вы были снаружи, но ворвались в кабину и выключили прибор, который я держал. Вы опередили Дэниела, хотя его рефлексы не хуже ваших — он продемонстрировал это, когда доктор Фастольф замахнулся на меня.
— Просто не могло быть, чтобы доктор Фастольф ударил вас, сэр.
— Он и не ударил. Он только продемонстрировал рефлексы Дэниела. Однако, как я уже сказал, в кабине вы действовали первым. Я был в неподходящих условиях для наблюдения этого факта, но я тренирован в наблюдении и не выключаюсь целиком даже при агорафобическом ужасе. Я заметил, что вы подскочили первым, но меня направили к забвению этого факта. Из этого можно сделать только один логический вывод — Бейли сделал паузу, как бы надеясь, что Жискар согласится, но Жискар не сказал ничего.