— Но у вас могут быть неприятности, Хэн.
— Будем надеяться, что никто не узнает или сделают вид, что не узнали. А если кто-нибудь и поднимет шум, я все улажу.
Глэдия задумчиво опустила голову.
— Простите меня, Хэн, что я так эгоистична и могу навлечь на вас неприятности, но я хочу поехать.
— Ну и поезжайте.
Корабль был маленький, меньше, чем предполагала Глэдия, вообще-то удобный, но в некоторых отношениях пугающий. Он был слишком мал, чтобы иметь аппараты псевдогравитации, и ощущение невесомости некоторое время побуждало Глэдию к забавной гимнастике и постоянно напоминало, что она находится в ненормальном окружении. Она была космониткой. Все пять миллиардов космонитов, живших на пятидесяти мирах, гордились этим названием. Но многие ли из называвших себя космонитами и в самом деле были космическими путешественниками? Очень немногие. Процентов восемьдесят никогда не покидали мир своего рождения, да и из оставшихся двадцати процентов вряд ли кто-нибудь проходил через космос более двух-трех раз. Какая она космонитка, как угрюмо думала Глэдия. Она всего один раз прошла через космос — с Солярии на Аврору семь лет назад. Теперь она летит на маленькой космической яхте всего лишь за пределы атмосферы, на какие-нибудь сто тысяч километров, с особой — нет, даже не с особой — с компаньоном. Она быстро взглянула на Дэниела, сидевшего в маленькой пилотской кабине…
Она никогда еще не была нигде всего с одним роботом. На Солярии в ее распоряжении всегда были сотни и тысячи, на Авроре — десятки, а здесь всего один.
— Дэниел!
— Да, мадам Глэдия!
Он не отводил глаз от управления.
— Ты рад, что снова увидишь Илайджа Бейли?
— Не знаю, мадам Глэдия, как лучше описать мое внутреннее состояние. Наверное, оно аналогично тому, что люди описали бы как радостное.
— Но что-то ты чувствуешь?
— Я чувствую, словно я могу принимать решения быстрее обычного. Мои ответы приходят легче, движения требуют меньше энергии. Я мог бы назвать это чувством благополучия.
— А если бы я сказала, что хочу видеть его одна?
— Так и было бы сделано.
— Даже если бы это означало, что ты не увидишь его?
— Да, мадам.
— Но это тебя разочарует? Я хочу сказать, у тебя будет ощущение, противоположное благополучию?
— Нет, мадам.
Глэдия сама удивлялась своему любопытству. Ей никогда не приходило в голову спрашивать о таких вещах обычного робота. Робот — машина. Но она никогда не могла думать о Дэниеле как о машине, так же, как пять лет назад не могла считать машиной Джандера. Но с Джандером это был только взрыв страсти, который исчез вместе с ним. При всем сходстве с Джандером, Дэниел не мог бы зажечь пепел. Тут была область интеллектуального любопытства.
— А тебе не неприятно быть так связанным Законами?
— Я не представляю себе ничего иного, мадам.
— Я всю жизнь была связана гравитацией, даже во время моего первого путешествия на космическом корабле, но я могу представить себя не связанной ею. И здесь я и в самом деле не связана.
— Вас это радует, мадам?
— В каком-то смысле — да.
— Это не доставляет вам неудобства?
— Ну, в каком-то смысле, и это тоже.
— Иногда, мадам, когда я думаю, что человек несвязан Законами, это причиняет мне неудобство.
— Почему, Дэниел? Ты когда-нибудь пытался продумать до конца, почему мысль об отсутствии законов дает тебе чувство неудобства?
Дэниел помолчал и сказал:
— Я пытаюсь, мадам, но думаю, что стал задумываться о таких вещах только после краткого сотрудничества с партнером Илайджем. Он имел манеру…
— Да, я знаю. Он размышлял обо всем. Его неугомонность тянула его задавать вопросы всегда и во всех направлениях.
— Похоже, что так. Я пытаюсь подражать ему, задаю вопросы. Я спрашиваю себя, на что похоже отсутствие Законов, к не могу себе этого представить, разве что это похоже на человека, и это заставляет меня ощущать неловкость. Я спрашиваю себя, как вы спросили меня, почему у меня такое ощущение.
— И что же ты себе ответил?
— После долгого времени я решил, что Три Закона управляют поведением моих позитронных путей. В любое время, при любых условиях Законы определяют направление и интенсивность позитронного потока по этим путям, и я всегда знаю, что делать. Однако, уровень этого знания не всегда одинаков. Бывает, что мое «делать как должно» находится под меньшим принуждением, чем в других случаях. Я всегда замечаю это понижение потенциала и последующей отступление от уверенности, какое именно действие следует предпринимать. Чем дальше я отхожу от уверенности, тем я ближе к болезненному состоянию. Принятые решения за миллисекунду вместо наносекунды вызывают очень тяжелое ощущение. «А что, — подумал я, — я был бы совсем без Законов, как человек? Что, если бы я вообще не имел ясного решения, как ответить на те или иные обстоятельства?. Это невозможно перенести, и у меня не было желания даже думать об этом.
— Но ты все-таки думал, Дэниел, и сейчас думаешь.
— Только из-за своего сотрудничества с партнером Илайджем, мадам. Я наблюдал за ним в условиях, когда он какое-то время не мог решиться на действие, потому что его сбивала запутанность проблемы. В результате он явно бывал больным, и я тоже чувствовал себя больным, потому что ничем не мог облегчить для него ситуацию. Вероятно, я чувствовал лишь малую часть того, что испытывал он. Если бы я ухватил больше и лучше понял бы последствия его неспособности решиться на действие, я, наверное…
Он заколебался.
— Перестал бы функционировать? Дезактивировался? — спросила Глэдия.
Она вдруг с болью подумала о Джандере.
— Да, мадам. Моя неспособность помочь могла расстроить защитное приспособление в моем позитронном мозгу. Но потом я заметил, что как ни болезненно переживает Илайдж свою нерешительность, он продолжает усилия по разрешению проблемы. Меня это восхищало.
— Значит, ты способен восхищаться?
— Я употребляю слово, слышанное мною от людей. Я не знаю, насколько правильно оно выражает то ощущение, какое вызывал во мне партнер Илайдж своими действиями.
Глэдия кивнула.
— Но человеком тоже управляют свои правила: инстинкты, побуждения, доктрины.
— Так думает и друг Жискар.
— Вот как?
— Но он находит эти законы слишком сложными для анализа. Он думает, что когда-нибудь разовьется математическая система анализа человеческого поведения, и из нее выведут неоспоримые Законы управления человеческим поведением.
— Сомневаюсь, — сказала Глэдия.
— Но друг Жискар не такой уж оптимист. Он думает, что это будет много времени спустя после развития такой системы.
— Я бы сказала, через страшно много.
— Теперь, — сказал Дэниел, — мы приближаемся к земному кораблю и должны приготовиться к стыковке, а это непростое дело.
Глэдии показалось, что стыковка длилась дольше, чем само путешествие до земного корабля. Дэниел оставался спокойным — впрочем, он и не мог быть иным — и уверял ее, что все человеческие корабли стыкуются друг с другом, несмотря на различие их форм и размеров.
— Как и люди, — заметила Глэдия.
Она улыбнулась, но Дэниел не ответил. Он сосредоточился на стыковке. Видно, это и в самом деле не всегда легко сделать. На минуту Глэдия почувствовала беспокойство. Земляне живут мало и стареют быстро. Прошло пять лет с тех пор, как она видела Илайджа. Сильно ли он постарел? Как он выглядит? Может, перемена в нем потрясет или испугает ее? Ах, как бы он ни выглядел, он все равно останется тем Илайджем, которому Глэдия бесконечно благодарна. Только ли благодарна?
Она заметила, что до боли стиснула руки, и с большим трудом заставила их расслабиться. Она сразу поняла, когда стыковка закончилась. Большой земной корабль имел генератор псевдогравитационного поля. В момент стыковки поле распространилось и на маленькую яхту.
— Мы состыковались, мадам Глэдия, — сказал Дэниел. — Партнер Илайдж просит разрешения войти на борт.
— Ну конечно, пусть войдет!
Часть стены отошла с легким жужжанием. В отверстие, пригнувшись, вошла фигура, и стена за ней закрылась. Фигура выпрямилась, Глэдия прошептала:
— Илайдж!
Глэдию захлестнули радость и успокоение. Ей показалось, что волосы его стали более седыми, но во всем остальном он остался прежним Илайджем. Не было никакой заметной перемены, никаких признаков старости. Он улыбнулся, с минуту, казалось, пожирал ее глазами, но затем поднял палец, как бы говоря „подожди“, и подошел к Дэниелу.
— Дэниел!
Он схватил робота за плечи и потряс его.
— Вы не изменились! О, дьявол! Вы константа во всех наших жизнях!
— Партнер Илайдж, как приятно видеть вас!
— Как приятно снова услышать, как меня называют партнером, и хочу, чтобы так и было. Я встречаюсь с вами в пятый раз, но впервые мне не нужно решать проблему. Теперь я уже не полицейский. Я вышел в отставку и переезжаю на один из новых миров. Дэниел, почему вы не приехали с доктором Фастольфом, когда он посещал Землю три года назад?
— Таково было решение доктора Фастольфа. Он решил взять Жискара.
— Я был разочарован, Дэниел.
— Мне было бы очень приятно увидеть вас, партнер Илайдж, но доктор Фастольф сказал мне потом, что, по-видимому, его решение было правильным, и визит прошел весьма успешно.
— Он действительно был весьма успешным, Дэниел. До этого визита земное правительство неохотно занималось процедурой Заселения, но после вас планета забурлила и миллионы людей захотели уехать. У нас не было столько кораблей, даже с помощью Авроры, чтобы отправить их всех, и не был о столько планет, готовых принять их, потому что каждую еще надо было приспосабливать. Без изменений ни одна не будет удобной для человеческого общества. На той, куда я еду, низкое содержание кислорода, и нам придется жить в куполах, пока на планете не распространится растительность земного типа.
Его глаза все еще оборачивались к Глэдии, а она сидела и улыбалась.