Бейли хотел ответить, но она прижала свой маленький кулачок к его губам.
— Не надо лгать, — ;сказала она. — Я никогда не увижу тебя.
Она его больше никогда не увидела.
Глэдия болезненно ощущала, как ее вытягивает в настоящее через мертвую пустыню лет. „Я так и не увидела его больше, — подумала она. — Никогда“. Она так долго защищала себя от горькой сладости, а сейчас нырнула в нее — больше горькую, чем сладкую, и все из-за этого типа, Мандамуса, из-за того, что Жискар просил ее принять Мандамуса, и потому что она обещала верить Жискару. Это была последняя Его просьба. Она сосредоточилась на настоящем. Мандамус холодно смотрел на нее.
— По вашей реакции, мадам Глэдия, я вижу, что это правда. Вы не могли бы сказать это яснее.
— Что правда? О чем вы говорите?
— Что вы виделись с землянином Илайджем Бейли через пять лет после его визита на Аврору. Что его корабль был на орбите, Вы поехали туда, чтобы увидеть Бейли, и были с ним примерно то время, когда был зачат ваш сын.
— Какие у вас доказательства?
— Мадам, это не было абсолютной тайной. Земной корабль был замечен на орбите. Яхта Фастольфа была замечена в полете. Самого Фастольфа на борту яхты не было, так что там был и предположительно вы. Влияние доктора Фастольфа было достаточно велико, чтобы дело не попало в запись.
— Если нет записи, нет и доказательств.
— Доктор Амадейро две трети своей жизни потратил на то, чтобы следить за доктором Фастольфом глазами ненависти. Среди правительственных чиновников всегда были такие, кто был душой и телом предан политике доктора Амадейро и сохранению Галактики для космонитов, и они охотно сообщали ему все, что он хотел знать. Доктор Амадейро услышал о вашей маленькой эскаладе почти сразу же, как она произошла.
— Это еще не доказательство. Ничем не подкрепленное слово мелкого чиновника-подлизы не в счет. Амадейро ничего не мог сделать. Даже он понимал, что у него нет доказательств.
— Нет доказательств, на основании которых он мог бы обвинить кого-то в проступке. Нет доказательств, на основании которых он мог бы причинить неприятности Фастольфу, но их достаточно для подозрения, что я потомок Бейли, и для крушения моей карьеры.
— Можете не беспокоиться, — с горечью сказала Глэдия. — Мой сын — сын Сантирикса Гремиониса, настоящий аврорец, и вы его потомок.
— Убедите меня в этом, мадам. Я больше ни о чем не прошу. Убедите меня, что вы провели несколько часов наедине с землянином и разговаривали о политике, о дружбе, о былом, рассказывали анекдоты, но не прикасались друг к другу. Убедите меня.
— Что мы делали — не ваше дело, так что не тратьте свой сарказм. Когда я виделась с ним — я уже была беременна от мужа. Я несла трехмесячный плод Аврорский.
— Вы можете доказать это?
— Зачем мне доказывать? Дата рождения моего сына есть в записях, а у Амадейро наверняка есть дата моего визита к землянину.
— Как я уже говорил, ему сообщили, но с тех пор прошло уже два столетия, и он не помнит точно. Визит ваш не был записан, так что справиться негде. Доктор Амадейро, кажется, думает, что это было за девять месяцев до рождения вашего сына.
— За шесть месяцев.
— Докажите.
— Даю слово.
— Этого недостаточно.
— Ну тогда… Дэниел, ты был там со мной, когда я виделась с Илайджем Бейли?
— Мадам Глэдия, это было за сто семьдесят три дня до рождения Вашего сына.
— Как раз за шесть месяцев до родов.
— Этого мало, — сказал Мандамус.
Глэдия вздернула подбородок.
— У Дэниела идеальная память, а свидетельства роботов считаются доказательством в судах Авроры.
— Это дело не для суда, а память Дэниела ничего для Амадейро не значит, Дэниел создан Фастольфом и находился у Фастольфа почти два столетия. Мы не знаем, какие изменения в нем были произведены, не знаем, как инструктировали Дэниела в делах, связанных с доктором Амадейро.
— Подумайте вот о чем: земляне генетически совершенно отличны от нас. Мы практически разные образцы. И мы взаимно не даем потомства.
— Это не доказано.
— Хорошо, существуют генетические записи Даррела и Сантирикса. Сравните их. Если мой бывший муж не отец Даррела, генетические различия будут очень заметны.
— Генетические записи не показываются никому. Вы это знаете.
— Амадейро не смутят этические соображения. При его влиянии он увидит эти записи нелегально. Может, он боится, что его гипотеза не получит подтверждения?
— Он ни по каким причинам не нарушит право аврорца на личные тайны.
— Тогда уходите в космос и задохнитесь в вакууме. Если Амадейро не поддастся убеждениям, это его дело. Вы во всяком случае, должны были поверить, вот и убеждайте Амадейро, как хотите. Если это не удастся и ваша карьера повернется не так, как вам хочется, то уж, поверьте, меня это абсолютно не касается.
— Это меня не удивляет. На большее я и не рассчитывал. Что касается меня, то я убежден. Просто я надеялся, что вы дадите мне какое-нибудь материальное доказательство, чтобы я мог убедить Амадейро. Но его у вас нет.
Глэдия презрительно пожала плечами.
— Тогда я воспользуюсь другими методами, — сказал Мандамус.
— Я рада, что они у вас есть, — холодно произнесла Глэдия.
Он сказал тихо, как бы боясь, что его подслушают:
— Есть. Очень мощные методы.
— Прекрасно. Я думаю, вы попытаетесь шантажировать Амадейро. За ним, наверное, есть многое, по поводу чего его можно шантажировать.
Мандамус вдруг нахмурился.
— Не глупите.
— Теперь можно идти, — сказала Глэдия. — Я достаточно терпела вас. Убирайтесь из моего дома?
Мандамус поднял руки.
— Подождите! Я с самого начала сказал, что у меня были две причины увидеть вас: личное дело и государственное. Я потерял слишком много времени на первое и прошу вас уделить мне пять минут на второе.
— Я даю вам пять минут, но не больше.
— Еще кто-то хочет увидеть вас, землянин, или» во всяком случае, потомок землян, житель одного из Поселенческих миров.
— Скажите ему, что никто из землян и их потомков-переселенцев не допускаются на Аврору, и отошлите его прочь.
— К сожалению, мадам, за последние два столетия равновесие сил несколько изменилось. У землян больше планет, чем у нас, а население у них всегда было больше. У них больше космических кораблей, хотя и не таких первоклассных, как у нас, и из-за короткой жизни и плодовитости земляне, видимо, более готовы умирать, чем мы.
— В последнем я не уверена.
— А почему бы и нет?
Мандамус напряженно улыбнулся.
— Восемь десятилетий значат меньше, чем сорок. В любом случае мы вынуждены обращаться с ними вежливо, куда вежливее, чем во времена Илайджа Бейли. Если хотите знать, эту ситуацию создала политика Фастольфа.
— От чьего имени вы говорите? От имени Амадейро, который теперь вынужден быть вежлив с поселенцами?
— Нет, от имени Совета.
— Вы представитель Совета?
— Официально нет, но меня просили проинформировать вас неофициально.
— А если я повидаюсь с этим поселенцем, что дальше? Чего он от меня хочет?
— Как раз этого мы не знаем, мадам. Мы рассчитываем услышать это от вас. Вы увидите его, узнаете, чего он хочет, и сообщите нам.
— Кому это — вам?
— Как я уже говорил — Совету. Поселенец будет у вас сегодня вечером.
— Вы, кажется, считаете, что у меня нет иного выбора, кроме как стать информатором?
Мандамус встал, явно окончив свою миссию.
— Вы не будете «информатором». Вы ничем не обязаны этому поселенцу. Вы просто сообщите своему правительству, как честная аврорская гражданка. Вы же не хотите, чтобы Совет предположил, что ваше солярианское происхождение в какой-то мере разжижает ваш аврорианский патриотизм.
— Сэр, я аврорианка в четыре раза дольше, чем вы.
— Не спорю, но вы родились и выросли на Солярии. Вы — необычная аномалия, аврорианка чужеземного происхождения, и этого не забыть. Это особенно справедливо, поскольку поселенец хочет видеть именно вас, а не кого-нибудь другого на Авроре, именно потому, что вы солярианского происхождения.
— Откуда вы это знаете?
— Предполагаем. Он назвал вас «солярианской женщиной». Мы хотим знать, почему это для него имеет значение, теперь, когда Солярия больше не существует.
— Спросите его.
— Мы предпочитаем спросить вас после того, как вы спросите его. А теперь я прошу разрешения оставить вас и благодарю за гостеприимство.
Глэдия холодно кивнула.
— Я даю вам разрешение уйти с большей охотой, чем предлагала вам свое гостеприимство.
Мандамус пошел к двери, за ним вплотную шли его роботы. На пороге он повернулся:
— Чуть не забыл…
— Да?
— Фамилия поселенца, как ни странно, Бейли.
Дэниел и Жискар с присущей роботам вежливостью проводили Мандамуса и его роботов за пределы территории поместья и, поскольку уже были снаружи, обошли эту территорию для уверенности, что низшие роботы на своих местах. Обратили внимание на погоду, облачную и чуточку холоднее, чем полагалось бы по сезону. Дэниел сказал:
— Доктор Мандамус открыто признал, что Поселенческие Миры теперь сильнее Внешних. Я не ожидал от него этого.
— Я тоже, — сказал Жискар. — Я был уверен, что поселенцы выросли в силе по сравнению с космонитами, потому что Илайдж Бейли много лет назад предсказал это, но я не мог сказать, когда этот факт станет ясным аврорскому Совету. Мне казалось, что социальная инерция будет держать Совет в полной уверенности в превосходстве космонитов еще долго после того, как это превосходство исчезнет. Я только не мог рассчитать, как долго продлится это заблуждение.
— Я поражен, что Илайдж предсказал это так задолго.
— У людей есть такие способы мышления, каких у нас нет.
Будь Жискар человеком, в этом замечании слышались бы сожаление или зависть, но, поскольку Жискар был роботом, он просто передал факт.
— Я пытался получить если не способ мышления, то знания читая человеческую историю. Наверняка где-то в длинных описаниях событий должны быть скрыты Законы Человечества, эквивалентные Трем