Бейлимир был не такой. Наверное, все Переселенческие Миры не такие. Поселенцы держатся вместе, вокруг них масса необитаемых мест, но это до тех пор, пока возросшее население не заполнит их. Поселенческий Мир — это мир людских кучек из камешков или булыжников, но не из газа. Почему так? Из-за роботов? Они уменьшают зависимость одних людей от других. Они заполняют промежутки. Они являются изоляционным материалом, уменьшающим естественную тягу людей друг к другу, так что вся система оказывается в изоляции. Да, конечно. Нигде не было столько роботов, как на Солярии, и изоляционный эффект был так велик, что люди стали инертными и почти не общались между собой. «Куда же ушли соляриане? — думала Глэдия, — и как они живут?» Долгая жизнь тоже, наверное, играла роль. Как может человек иметь эмоциональные привязанности, если они после многих десятилетий превратятся в озлобленность? Или, если человек умрет, как другой будет переносить утрату в течение многих десятилетий? Поэтому человек учится не иметь эмоциональных привязанностей и сам себя помещает в изоляцию. С другой стороны, короткоживущие не могли бы так легко пережить очарование жизни. Когда поколения сменяются так быстро, клубок очарования перебрасывается из рук в руки, даже не касаясь земли. Она недавно говорила Д.Ж., что ей нечего делать или знать, что она испытала Все и передумала обо всем, и ей осталась только скука. Ей никогда даже не снилось, что она будет стоять перед толпой людей, говорить перед морем голов и слышать ответ в бессловесных звуках, смешаться с такой толпой, стать единым громадным организмом. А сколько еще такого, о чем она не знала, не подозревала, несмотря на всю долгую жизнь! Что еще можно испытать?
Дэниел мягко сказал:
— Мадам Глэдия, капитан ДЖ сигнализировал, что хочет войти.
— Впусти его.
ДЖ вошел.
— Я думал, что вас нет дома.
Глэдия улыбнулась:
— Можно сказать и так. Я погрузилась в размышления. Со мной это иногда случается.
— Счастливая женщина) Мои мысли никогда не бывают столь широки, чтобы я в них затерялся. Ну, вы примирились с посещением Авроры, мадам?
— Нет. Среди мыслей, в которых я потерялась, была и та, что я все еще не могу понять, зачем вам ехать на Аврору. Дела ведь не только в том, чтобы отвезти меня: это мог сделать любой грузовой корабль.
— Могу я сесть, мадам?
— Конечно. И нечего спрашивать, капитан. Я хотела бы, чтобы вы перестали обращаться со мной, как с аристократкой. Это становится утомительным. А если это ироническое указание на то, что я космонитка, тогда еще хуже. Я даже предпочла бы, чтобы вы звали меня Глэдией.
— Вы, кажется, хотите отказаться от вашей космонитской сущности?
— Я просто хочу забыть о несущественных различиях.
— Несущественных? Ваша жизнь в два раза длиннее моей.
— Как ни странно, я даже считала это досадной невыгодой для космонитов. Скоро мы достигнем Авроры?
— На этот раз обходных маневров не будет. Через несколько дней делаем Прыжок, и там два-три дня — и Аврора.
— А зачем вам ехать. на Аврору, Диджи?
— Я мог бы сказать, что просто из вежливости, но в действительности я хотел бы воспользоваться случаем объяснить вашему Председателю или хотя бы кому-то из его подчиненных, что произошло на Солярии.
— Разве они этого не знают?
— В основном, знают. Они перехватывают наши сообщения, как и мы делаем в обратной ситуации. Однако, они могут сделать неправильные выводы, и в этом случае я хотел бы их поправить.
— Каков же правильный вывод?
— Как вы знаете, надзиратели на Солярии обучены считать особу человеком лишь а том случае, если она говорит по-соляриански. Это означает, что не только поселенцы, но и все космониты-несоляриане не считаются людьми. Точнее говоря, аврорцы, высадившиеся на Солярии, не были сочтены людьми.
Глэдия широко раскрыла глаза.
— Невероятно! Соляриане не стали бы программировать надзирателей относиться к аврорцам также, как к вам.
— Не стали бы? Они уже уничтожили аврорский корабль. Вы знаете об этом?
— Нет, я не знала.
— Уверяю вас, что это так. Аврорский корабль приземлился примерно в тоже время, что и мы. Мы улетели, а они — нет. Знаете ли, у нас были вы, а у них — нет. Отсюда возможен вывод, что Аврора не может автоматически считать союзниками другие Внешние Миры. При необходимости каждый Внешний Мир будет сам по себе.
Глэдия затрясла головой:
— Нельзя так обобщать. Возможно, солярианам трудно было заставить надзирателей реагировать благоприятно на пятьдесят акцентов и неблагоприятно на все остальные, легче приучить их к одному акценту. Соляриане считали, что никто из Внешних Миров не высадится на их планете, когда она будет покинута.
— Да, я уверен, что аврорское руководство согласится с этим, поскольку людям всегда легче сделать приятный вывод. Но я хочу показать им также и возможность неприятного вывода, и пусть им станет действительно неуютно. Простите мое самомнение, но, по-моему, никто не сделает это лучше меня, и, следовательно, именно я должен ехать на Аврору.
Глэдия как бы разрывалась. Она не хотела быть космониткой, она хотела быть человеком и забыть о том, что она называла «несущественными различиями». Но когда ДЖ с явным удовлетворением говорил о том, как он поставит Аврору в унизительное положение, она почувствовала себя все-таки космониткой.
— Я думаю, что Поселенческие Миры тоже имеют свои особенности. Разве не каждый из них сам по себе?
ДЖ покачал головой:
— Вам может показаться, что это именно так, и я не удивлюсь, если каждый поселенец и его мир иногда ставит свои интересы выше общего блага, но у нас есть то, чего не хватает космонитам.
— А именно? Большее благородство?
— Конечно, нет. Мы не более благородны, чем космониты, но у нас есть Земля. Это наш мир. Каждый поселенец посещает его по возможности часто. Каждый поселенец знает, что есть большой развитый мир с невероятно богатой историей, по культурен экологической сложности отличающийся оттого мира, к которому принадлежит поселенец. Поселенческие Миры могут ссориться друге другом, но ссора не может кончиться насилием или разрывом отношений, потому что Земное правительство немедленно призовет их к порядку, а решения Земли достаточны и не обсуждаются. Вот наши три преимущества, мадам Глэдия: отсутствие роботов, позволяющее нам строить новые миры своими руками, быстрая смена поколений, дающая постоянную перемену, и, самое главное, Земля, дающая нам центральный стержень.
— Но космониты… — начала было Глэдия.
Она замолчала. ДЖ улыбнулся с легкой горечью:
— Вы хотели сказать, что космониты тоже потомки землян, и Земля тоже их планета? Фактически правильно, но психологически неверно. Космониты сделали все, что могли, чтобы отказаться от своего наследства. Они не признают себя выходцами с Земли. Будь я мистиком, я бы сказал, что космониты, оторвавшись от своих корней, долго не просуществуют. Но я не мистик, поэтому не выражусь в такой форме, но все равно они долго не просуществуют, я уверен.
Он помолчал, и добавил с некоторым смущением, как бы осознав, что его экзальтация задела Глэдию за живое:
— Пожалуйста, думайте о себе как о человеке, а не как о космоните, и я буду думать о себе как о человеке, а не како поселенце. Человечество выживет то ли в виде поселенцев, то ли в виде космонитов, то ли тех и других вместе. Я думаю, что в виде поселенцев, но может, я и ошибаюсь.
— Нет, — сказала Глэдия.
Она старалась не выражать эмоций.
— Я думаю, что вы правы, если только люди не перестанут отличать космонитов от поселенцев. Это и есть моя цель — научить их не различать.
— Я задерживаю ваш обед, — сказал Д.Ж.
Он взглянул на часы:
— Могу я поесть с вами?
— Конечно.
Д.Ж. встал.
— Тогда я пойду и принесу. Я бы послал Дэниела или Жискара, но не хочу привыкать приказывать роботам. Кроме того, хотя команда и обожает вас, ее обожание вряд ли распространяется на ваших роботов.
Глэдии, в сущности, не хотелось есть, когда ДЖ принес еду. Она еще не могла привыкнуть к недостатку тонкости во вкусе пищи, приготовление которой было, видимо, унаследовано от земного. Но особо неприятной еда не была, и Глэдия флегматично ела. ДЖ заметил недостаток энтузиазма в ней и спросил:
— Надеюсь, пища не вредна вам?
— Нет. Видимо, я привыкаю. Сначала было несколько неприятных эпизодов, но ничего серьезного.
— Я рад этому. Но вот что, мадам…
— Да?
— Можете ли вы представить причину, по которой аврорское правительство столь настойчиво желает вернуть вас? Дело не в нашем обращении с надзирательницей и не в вашей речи. Требование было выложено до того, как они могли узнать об этих событиях.
— В таком случае, — грустно сказала Глэдия, — я вовсе не нужна им, и никогда не была нужна.
— Но что-то должно быть. Я же говорил вам, что письмо было от имени Председателя Совета Авроры.
— В данном случае именно этого Председателя можно рассматривать как подставное лицо.
— Да? И кто же стоит за ним? Келдин Амадейро?
— Точно. Значит, вы его знаете?
— О, да, — мрачно ответил Д. Ж. — Центр антиземного фанатизма. Человек, который был политически стерт доктором Фастольфом два столетия назад, но выжил и угрожает нам снова. Вот пример долголетия мертвой руки.
— Но тут такая странность: Амадейро — человек мстительный. Он знает, что причиной его поражения, о которой вы упомянули, был Илайдж Бейли, и уверен, что я тоже принимала в этом участие, и его крайняя неприязнь распространяется и на меня. Если Председатель хочет видеть меня, то потому лишь, что этого хочет Амадейро, а зачем я нужна Амадейро? Он должен быть рад, что избавился от меня. Наверное, именно потому он послал меня с вами на Солярию, рассчитывая, что ваш корабль погибнет, и я вместе с ним. Это ничуть не огорчило бы Амадейро.
— Он не стал бы оплакивать вас, да? Но вам, надо полагать, никто не сказал: «Поезжайте с этим дураком-поселенцем, и мы порадуемся, что вас там убьют»?