— Ну вот, теперь вы дома, Глэдия.
— Я в своем доме, — тихо сказала она. — Этот дом стал моим с тех пор, как доктор Фастольф подписал мне его два столетия назад, но все-таки он мне кажется чужим.
— Он чужой для меня, — сказал Д.Ж. — Мне кажется, что я в нем потеряюсь, если останусь тут один.
Он оглядел богато украшенную мебель и искусно декорированные стены.
— Но вы не будете один, — сказала Глэдия. — Мои домашние роботы будут с вами, они получили точные инструкции и сделают все для вашего удобства.
— Они поймут мой поселенческий акцент?
— Если не поймут, то попросят вас повторить. Тогда вы должны говорить медленно и делать жесты. Они приготовят вам еду, покажут, как пользоваться приспособлениями в комнате для гостей, и будут зорко следить, чтобы вы не делали того, что гостю не полагается. Если понадобится, они вас остановят, но без какого-либо вреда для вас.
— Я надеюсь, они не сочтут меня нечеловеком?
— Как надзирательница? Нет, это я вам гарантирую, хотя ваша бородам акцент могут смутить настолько, что их реакция замедлится на одну-две секунды.
— И они могут защищать меня от непрошеных гостей?
— Стали бы, но здесь таких не бывает.
— Совет может захотеть взять меня.
— В этом случае, он пошлет своих роботов, а мои завернут их обратно.
— А если их роботы пересилят ваших?
— Этого не может быть. Дом неприкосновенен.
— Вы хотите сказать, что никто никогда…
— Никто, никогда, — повторила она немедленно. — Вы просто останетесь здесь, и мои роботы позаботятся о ваших нуждах, если вы захотите связаться с вашим кораблем, с Бейлимиром, даже с Аврорским Советом, роботы точно знают, что надо делать. Вам стоит только поднять палец.
Д.Ж. сел в кресло, вытянулся и глубоко вздохнул:
— Как мудро, что мы не допускаем роботов в Поселенческие Миры! Вы знаете, как скоро я скатился бы в лень и праздность, если бы я остался в подобном обществе? Самое большее через пять минут. Собственно говоря, я уже развращен.
Он зевнул:
— Они не обидятся, если я усну?
— Конечно, нет. Если вы уснете, они присмотрят, чтобы вокруг вас было тихо и темно.
Д.Ж. вдруг выпрямился:
— А если вы не вернетесь?
— Почему не вернусь?
— Совет, кажется, очень требовал вас.
— Они же не могут задержать меня. Я свободная гражданка Авроры, и иду, куда хочу.
— Бывают непредвиденные случаи, когда правительство тоже желает, а в этих случаях правило всегда можно нарушить.
— Ерунда. Жискар, меня могут задержать там?
— Мадам, — ответил Жискар, — вас не задержат. Пусть капитан не беспокоится на этот счет.
— Вот видите, Диджи. А ваш предок, когда мы виделись с ним в последний раз, сказал мне, чтобы я всегда верила Жискару.
— Прекрасно! Великолепно! Но я приземлился с вами, Глэдия, по одной причине: удостовериться, что получу вас назад. Помните это и скажите об этом вашему доктору Амадейро. Если они попробуют задержать вас, против вашей воли, то задержат также и меня, а мой корабль на орбите полностью способен отреагировать на это.
— Нет, пожалуйста, не думайте делать такого. Аврора тоже имеет корабли, и я уверена, что ваш под наблюдением.
— Тут некоторая разница, Глэдия. Я сильно сомневаюсь, что Аврора захочет развязать войну из-за вас. Но, с другой стороны, Бейлимир должен быть вполне готов к этому.
— Наверняка нет. Я бы не хотел, чтобы ваш мир начал войну из-за меня. Да и зачем ему это? Потому что я была другом вашего предка?
— Не только. Я не думаю, чтобы кто-нибудь верил, что вы были этим другом, ваша пра-пра-прабабушка — может быть, ноне вы. Даже я не верю, что это были вы.
— Вы знаете, что это была я.
— Разумеется, да, но эмоционально я нахожу это невозможным. Это было два столетия назад.
Глэдия покачала головой:
— У вас точка зрения короткоживущего.
— Наверное, как у всех нас, но дело не в этом. Вы важны для Бейлимира из-за речи, которую вы выдали. Вы — героиня, и все скажут, что вас необходимо представить на Земле. И ничто не должно помешать этому.
— Представить?
Глэдия встревожилась:
— С полной церемонией?
— С самой полной.
— Но почему это настолько важно, что можно решиться на войну?
— Вряд ли я смогу объяснить это космониту. Земля — особый мир, где человеческие существа стали личностями, где они эволюционировали, развивались и жили в полном окружении другой жизни. У нас на Бейлимире есть деревья, есть насекомые, но на Земле такое изобилие деревьев и насекомых, какого нет ни на одном известном мне мире. Наши миры — имитация, бледная имитация. Они не существуют и не могут существовать без разума, культуры и духовной силы, которую получают от Земли.
— Космониты держатся прямо противоположного мнения о Земле. Когда мы упоминаем о ней — что редко делаем — то говорим, что это мир варварский и загнивающий.
Д.Ж. вспыхнул:
— Вот почему Внешние Миры все время слабеют. Как я уже говорил, вы вроде растений, утративших корни, вроде животных с вырезанным сердцем.
— Ладно, я сама посмотрю на Землю, а сейчас мне надо идти. Пожалуйста, чувствуйте здесь себя, как дома, пока я не вернусь.
Она быстро подошла к двери, но остановилась и повернулась.
— В этом доме, да и нище на Авроре, нет спиртного, табака, алкалоидных стимуляторов и вообще ничего такого.
ДЖ угрюмо усмехнулся:
— Мы, поселенцы, знаем об этом. Ваш народ — такие пуритане.
— Вовсе не пуритане, — недовольно возразила Глэдия. — Тридцать-сорок десятилетий надо было чем-то оплатить. Это только один из путей. Не думаете ли вы, что эту жизнь дала нам магия?
— Ладно, я приналягу на полезные фруктовые соки и оздоровляющий эрзац-кофе, и от меня будет пахнуть цветами.
— Вы обнаружите большой запас таких вещей, — холодно сказала Глэдия, — а когда вернетесь на свой корабль, смажете компенсировать все это, из-за отсутствия чего сейчас будете страдать.
— Я буду страдать только из-за вашего отсутствия, мадам, — серьезно сказал капитан.
Глэдия невольно улыбнулась:
— Вы неисправимый лжец, капитан. Я вернусь. Дэниел, Жискар, пошли!
Глэдия напряженно сидела в кабинете Амадейро. За много десятилетий она видела Амадейро только издали или на видеоэкране, и в таких случаях имела обыкновение отворачиваться. Она помнила его только как главного врага Фастольфа, и вот сейчас впервые оказалась в одной комнате с ним, лицом к лицу, и заставила свое лицо застыть в полной неподвижности и невыразительности, чтобы ее ненависть не вырвалась наружу. Хотя она и Амадейро были в комнате одни, как живые люди, здесь присутствовала, по крайней мере, дюжина членов правительства, даже сам Председатель, но в голографическом изображении. Подия узнала Председателя и многих других, но не всех. Это было неприятное испытание. Вроде бы на Солярии видеть такие изображения было делом обычным, и она привыкла к этому, когда была девушкой, но вспоминала теперь об этом с отвращением. Она делала усилия, чтобы говорить ясно, без драматизма и сжато. Ей задавали вопросы, и она отвечала как можно короче, по существу, не связывая суть с вежливостью.
Председатель слушал бесстрастно, а другие подражали ему; Он был явно стар — Председатели всегда были самыми старыми, потому что обычно достигали этого положения лишь на склоне лет. У него было длинное лицо, все еще густые волосы и нависшие брови. Голос его был медоточивым, но отнюдь недружелюбным. Когда Глэдия замолчала, он сказал:
— Значит, вы предполагаете, что соляриане свели понятие «человек» до узкого смысла «солярианин»?
— Я ничего не предполагаю, мистер Председатель. Просто никто не мог найти другого объяснения происшедшему.
— Вы знаете, мадам Глэдия, что за всю историю роботехники ни один робот не конструировался с узким определением «человека»?
— Я не роботехник, мистер Председатель, и ничего не понимаю в математике позитронных путей. Раз вы говорите, что этого никогда не делалось, я, конечно, принимаю это. Я также не знаю и не могу сказать, что если что-то никогда не делалось раньше, то оно не может быть сделано в будущем.
Ее взгляд никогда не был таким открытым и невинным, как сейчас, и Председатель покраснел:
— Сузить определение теоретически возможно, но это просто немыслимо.
Глэдия ответила, глядя на свои руки, спокойно лежавшие на коленях:
— Люди иногда думают об очень странных вещах.
Председатель сменил тему:
— Аврорский корабль был уничтожен. Как вы это объясните?
— Я не присутствовала при этом, Председатель. Я не знаю, что случилось, и не могу объяснить это.
— Вы были на Солярии, и вы уроженка этой планеты. Складывая ваш недавний опыт с прежним фоном, что вы могли бы сказать о случившемся?
Председатель заметно терял терпение.
— Если я должна догадываться, то я бы сказала, что ваш военный корабль был взорван с помощью портативного военного усилителя, подобного тому, от которого чуть не погиб поселенческий корабль.
— Вам не приходило в голову, что эти два случая различны? Водном поселенческий корабль вторгся на Солярию с целью конфискации солярианских роботов, а в другом — аврорское судно пришло защищать планету-сестру.
— Я могу только предполагать, мистер Председатель, что надзиратели — гуманоидные роботы, оставленные охранять планету, — не были достаточно инструктированы, чтобы понимать эту разницу.
Председатель выглядел оскорбленным:
— Не может быть, чтобы их не инструктировали видеть разницу между поселенцами и братьями-космонитами.
— Наверное, не может быть, если вы так говорите, мистер Председатель. Тем не менее, если единственное определение человека — это его физический облик и умение говорить по-соляриански, могли не подпасть под определение «человека» в глазах надзирателя.
— Значит, вы говорите, что соляриане определяли своих братьев-космонитов как нелюдей и подвергли их уничтожению?
— Я представляю это только как возможность, потому что никак иначе не могу объяснить уничтожение аврорского военного корабля. Более опытные люди, вероятно, могут давать другое объяснение.