— Значит место абсолютно изолированное, — сказал Дэниел, — свободное от какого бы то ни было вторжения, место, где наверняка есть расщепляющиеся материалы, идеальное для тайной базы и с трехсложным названием, где «миль» — средний слог. Именно это место и есть, мадам. Не скажете ли вы нам, как туда добраться, и не поможете ли с разрешением выйти из города и попасть на этот Трехмильный Остров?
Кинтана улыбнулась. Улыбка молодила ее:
— Ясно, что если вы имеете дело с интересным случаем межзвездного шпионажа, вы не можете терять времени, верно?
— Действительно, не можем, мадам.
— Ладно. Сочтем, что в круг моих обязанностей входит повидать этот Трехмильный Остров? Почему бы мне не взять вас с собой в аэрокар? Я умею управлять им.
— Мадам, но ваша куча бумаг…
— Ее никто не тронет. Она так и будет тут, когда я вернусь.
— Но вам придется выехать из Города…
— Ну и что? Сейчас не старые времена. В древние тяжелые дни космонитского господства земляне никогда не выходили из Городов, но теперь мы почти два столетия выходим и даже заселяем Галактику. Есть, конечно, такие, кто придерживается старых обычаев, но большинство стало вполне мобильными. Наверное, мы всегда думаем, что со временем присоединимся к какой-нибудь поселенческой группе. Сама я не намерена этого делать, но часто летаю в собственном аэрокаре, и пять лет назад летала в Чикаго и обратно. Посидите, я сейчас отдам распоряжения.
Ее как ветром сдуло. Дэниел глянул ей вслед и прошептал:
— Друг Жискар, это вроде бы не характерно для нее. Ты что-то сделал?
— Чуточку. Когда мы сюда входили, мне показалось, что проводившая нас сюда молодая женщина была заинтересована твоей внешностью. Я почти уверен, что тот же фактор присутствовал в мозгу Кинтаны вчера на банкете, хотя я был очень далеко от нее, и было много другого народа. Здесь, как только ты начал с ней разговаривать, влечение было безошибочным. Я мало-помалу усиливал его, и каждый раз, когда она намекала на конец интервью, она была все менее решительной и всерьез не возражала против продолжения разговора. Наконец, когда она сказала насчет аэрокара, ей, я уверен, хотелось побыть с тобой подольше.
— Это может осложнить мне дело, — задумчиво сказал Дэниел.
— Все это ради доброй цели, — сказал Жискар. — Думай об этом в пределах Нулевого Закона.
Казалось, он улыбнулся, говоря это, хотя его лицо не могло иметь такого выражения.
Кинтана облегченно вздохнула, когда посадила аэрокар на подходящее для этого место. Тут же подошли два робота осмотреть машину и при необходимости перезарядить. Кинтана перегнулась через Дэниела и показала вправо:
— Вот там в нескольких километрах отсюда река. Какой жаркий день!
Она выпрямилась с явной неохотой и улыбнулась Дэниелу:
— Это самое плохое, когда покидаешь Город. Окрестности совершенно не контролируются. Подумать только — позволить быть такой жаре! Вы ее не чувствуете, Дэниел?
— У меня внутренний термостат, мадам, он хорошо работает.
— Чудесно. Хотела бы я иметь такой. В этих местах нет дороги, Дэниел, и нет роботов, которые проводили бы вас, потому что они никогда туда не ходят. И я не знаю, где именно нужное место. Мы должны идти наугад и можем пройти мимо этой базы, даже если мы окажемся совсем рядом.
— Не «мы», мадам. Вам надо остаться. Дальнейшее может быть опасным, но и в любом случае вы без кондиционера, и путешествие будет для вас физически непосильным. Могли бы вы подождать нас, мадам?
— Я подожду.
— Но мы можем затратить несколько часов.
— Здесь есть кое-какие облегчения, а неподалеку, маленький городок Гаррисбург.
— В таком случае, мы пошли, мадам.
Дэниел легко вышел из аэрокара. Жискар последовал за ним. Был полдень, и яркое солнце отражалось в полированных частях тела Жискара.
— Любой признак мысленной активности, который ты заметишь, будет тем, что мы ищем, — сказал Дэниел. — Здесь на много километров нет никого другого.
— Ты уверен, что мы идем правильно?
— Нет, друг Жискар, но мы должны.
Левулар Мандамус хмыкнул и, скупо улыбнувшись, посмотрел на Амадейро.
— Поразительно, — сказал он, — и более чем удовлетворительно.
Амадейро вытер лицо обрывком полотенца и спросил:
— Что это означает?
— Это означает, что все релейные станции в рабочем состоянии.
— Значит, вы можете приступить к усилению?
— Как только рассчитаю правильную концентрацию частиц.
— И долго это продлится?
— Минут пятнадцать, может, тридцать.
Амадейро ждал, все более хмурясь, пока Мандамус не сказал:
— Все в порядке. Я хочу установить на временной шкале 2,72. Это даст нам полтора столетия, прежде чем высший уровень равновесия достигает того, что будет поддерживаться без существенных изменений миллионы лет. При этом уровне Земля в лучшем случае сможет иметь лишь несколько разбросанных групп людей в относительно мало радиоактивных районах. Нам остается только подождать полтора столетия, и дезорганизованные группы Поселенческих Миров станут нашей легкой добычей.
— Я не проживу еще полтора столетия, — сказал Амадейро.
— Сочувствую, сэр, — ответил Мандамус, — но мы сейчас говорим об Авроре и Внешних Мирах. Появятся другие, которые возьмут на себя нашу задачу.
— Вы, например?
— Вы мне обещали главенство в Институте, и, как вы знаете, я жаждал этого. С этой политической базой я могу надеяться стать когда-нибудь Председателем, и я поведу такую политику, которая обеспечит растворение анархических миров поселенцев.
— Приятно слышать. А что, если вы установите поток частиц, а кто-нибудь возьмет да и понизит его еще на полтора столетия?
— Это невозможно, сэр. Как только прибор включится, внутренний сдвиг застынет в этом положении. После этого процесс становится необратимым, что бы ни случилось. Все это место может испариться, а земная кора все равно будет медленно гореть. Я полагаю, что можно построить целиком новую систему, если кто-то на Земле или из поселенцев мог бы сдублировать мою работу, но даже в этом случае доза радиоактивности только увеличится, но не уменьшится. Второй Закон термодинамики присмотрит за этим.
— Мандамус, вы сказали, что жаждете быть Главой. Однако, это зависит от меня, значит, и я должен решать это дело.
— Нет, сэр, не вы, — холодно сказал Мандамус. — Детали этого процесса известны мне, а не вам. Эти детали закодированы в том месте, которое вы не найдете, к тому же оно охраняется роботами, которые скорее уничтожат их, чем отдадут в ваши руки. Вы не можете повлиять на них, а я могу.
— Тем не менее, — сказал Амадейро, — вам очень важно было получить мое одобрение. Если вы вырвете главенство из моих рук каким бы то ни было способом, вы будете иметь постоянную оппозицию среди других членов Совета, что будет мешать вам все ваши десятилетия на этом посту. Вы хотите только титула Главы или возможности пользоваться всем, что связано с истинным лидерством?
— Разве сейчас время говорить о политике? Минуту назад вы рвали и метали, что я задержусь на пятнадцать минут над компьютером.
— Да, но сейчас мы говорим об установлении потока частиц. Вы хотите поставить его на 2,72 — что это за цифра? — а я гадаю, правильно ли это. Какой высший ряд вы можете установить?
— Шкала от нуля до двенадцати, но требуется 2,72 плюс-минус 0,06, если вы желаете большей точности. На основании рапортов со всех четырнадцати реле, это даст нам промежуток на полтора столетия до равновесия.
— Но, я думаю, правильной цифрой будет 12.
Мандамус с ужасом уставился на него:
— Двенадцать? Да вы понимаете, что это означает?
— Да, это означает, что Земля станет слишком радиоактивной для жизни через десять-пятнадцать лет, и в этом процессе мы убьем несколько миллиардов землян.
— И развяжем войну с разъяренной федерацией поселенцев. Зачем нам эта резня?
— Повторяю вам: я не надеюсь прожить еще полтора столетия, но хочу при жизни увидеть уничтожение Земли.
— Но вы также обеспечите искалечение — это в лучшем случае — Авроры. Не может быть, чтобы вы говорили серьезно.
— Я говорю вполне серьезно. У меня два столетия поражений и унижений.
— Их принесли вам Хэн Фастольф и Жискар, но не Земля.
— Нет, их принес землянин Илайдж Бейли.
— Он умер более полутора столетий назад. Чего стоит момент мести давно умершему человеку?
— Я не хочу спорить об этом. Я сделаю вам предложение: главенство немедленно. Как только мы вернемся на Аврору, я уйду со своего поста и назначу вас на мое место.
— Нет, я не хочу главенства на таких условиях. Смерть миллиардов!
— Миллиардов землям. Ну, тогда я не могу доверить вам действие. Покажите мне, как включить контрольный прибор. И я возьму всю ответственность на себя. Но все равно по возвращении я уйду со своего поста и отдам его вам.
— Нет. Это все равно будет означать смерть миллиардов и, кто знает, скольких миллионов космонитов. Доктор Амадейро, поймите, пожалуйста, что я ни в коем случае не сделаю этого. А вы без меня не сможете сделать. Механизм включается отпечатком моего большого пальца.
— Я прошу вас.
— Вы не в своем уме, если просите, несмотря на то, что я вам сказал.
— Это, Мандамус, ваше личное мнение. Я не настолько безумен, чтобы не сообразить разослать всех здешних роботов по разным местам. Мы с вами здесь одни.
Мандамус приподнял в оскале уголок верхней губы:
— И чем же вы намерены угрожать мне? Не собираетесь ли вы убить меня, пока нет роботов, могущих остановить вас?
— Да, Мандамус, вообще-то могу, если захочу.
Амадейро извлек из кармана бластер малого калибра.
— На Земле такие вещи добыть трудно, но возможно, стоит хорошо заплатить. И я умею этим пользоваться; уж поверьте, если я скажу, что прострелю вам голову с большой охотой, если вы не приложите свой большой палец к контакту и не позволите мне поставить шкалу на двенадцать.
— Не посмеете. Если я умру — как вы включите прибор?