— В таком случае, — зло произнес Бейли, — чего ты устроила истерику?
Джесси заморгала глазами.
— Не сердись, Лайдж.
— Пожалуйста, — с необычным терпением настаивая Бейли, — ответь на мой вопрос. Если все так безобидно, как ты говоришь, почему ты вдруг ударилась в панику?
— Я боялась за тебя, Лайдж. Почему ты не хочешь меня понять? Я ведь объяснила тебе…
— Нет, Джесси. Пока ты еще ничего не объяснила. Ты рассказала о ваших секретных сборищах с болтовней и песнопениями. А открытые демонстрации вы устраивали? Учиняли расправу над роботами? Устраивали беспорядки? Убивали людей?
— Никогда! Лайдж, да я бы сразу порвала с ними, как ты не понимаешь!
— В чем же тогда твое преступление? Почему ты завела речь о тюрьме?
— Дело в том… В общем, нам говорили, что когда-нибудь мы окажем давление на правительство. Мы организуем огромные забастовки, прекратим работать и вынудим правительство запретить роботов, а космонитов заставим убраться восвояси. Я подумала, что дальше разговоров дело не пойдет, ко потом произошла эта история с тобой и Р. Дэниелом. И вот теперь в туалетной я услышала: «Пора переходить к действиям», и еще: «Надо проучить их как следует, надо сейчас же остановить вторжение роботов». Они не знали, что речь идет о тебе. А я сразу это поняла.
Ее голос прервался.
— Ну, успокойся, — сказал Бейли уже не так строго, — ты же видишь: ничего не произошло. Все это одна болтовня.
— Я так ис… испугалась. Я подумала, что если начнут убивать и громить, то могут убить тебя с Бентли. И что все это из-за меня, а потому меня надо посадить в тюрьму.
Бейли дал ей выплакаться. Он нежно прижал ее к себе и, стиснув губы, вызывающе посмотрел на Р. Дэниела, который ответил ему невозмутимым взглядом.
— Ну, а теперь, Джесси, постарайся вспомнить, кто был во главе вашей группы?
Она понемногу приходила в себя и время от времени прикладывала к глазам мокрый от слез носовой платок.
— Его зовут Джозеф Клемин. Он очень маленького роста и ничего собой не представляет. Совершенно затюканный, безобидный человек. Ты ведь не арестуешь его, правда, Лайдж? Только потому, что я сказала? — Она виновато посмотрела на мужа.
— Пока я не собираюсь никого арестовывать. Как он получал инструкции?
— Не знаю.
— На собраниях появлялись какие-то незнакомые тебе люди? Я имею в виду ваших деятелей из Центра.
— Иногда, раз или два в год, но их никогда не называли по имени. Просто говорили, это мол, один из наших, и все.
— Ясно. Дэниел!
— Да, Илайдж? — отозвался Р. Дэниел.
— Опишите людей, которых вы подозреваете. Может быть, Джесси узнает кого-нибудь.
По мере того как Р. Дэниел с присущим ему педантизмом перечислял подозреваемых, подробно характеризуя каждого из них, на лице Джесси все отчетливее появлялось выражение отчаяния. Наконец она замотала головой:
— Не надо, хватит, не помню я никого! Ни одного…
Она немного помолчала, будто задумавшись. Потом спросила:
— Вы сказали, что один из них работает на дрожжевой ферме?
— Фрэнсис Клусарр, — ответил Р. Дэниел, — служащий «Нью-Йорк Йист».
— Понимаете, однажды я сидела в первом ряду. И от выступавшего на меня пахнуло запахом сырых дрожжей. Я запомнила это потому, что чувствовала себя неважно, а тут мне чуть не стало плохо. Пришлось даже перейти в задние ряды. Было так неловко. Может, это и есть тот человек? Ведь когда работаешь с дрожжами постоянно, их запах насквозь пропитывает одежду.
— А ты не помнишь его лицо? — спросил Лайдж.
— Нет, — без колебания ответила Джесси.
— Ну хорошо, Сейчас, Джесси, я отвезу тебя к твоей матери. Бентли уже там. Без моего ведома никуда не отлучайтесь. Бен пусть не ходит пока в школу. Я договорюсь, чтобы вам приносили еду на дом. Все подступы к квартире будут под наблюдением полиции.
— А как ты? — заволновалась Джесси.
— Я буду в безопасном месте.
— Долго это будет продолжаться?
— Не знаю. Может, день или два. — Он почувствовал, как неубедительно прозвучали его слова.
Бейли и Р. Дэниел снова ехали по автотуннелю, но на этот раз без Джесси.
— Мне кажется, — прервал Бейли свои невеселые мысли, — что структура этой организации такова: внизу — основная масса ее членов. У них нет никакой программы; главная их задача — поддержать переворот, когда придет время. Ими руководит немногочисленная верхушка, имеющая четко выработанную программу действий. Ее-то мы и должны обнаружить, опереточными заговорщиками, о которых говорила Джесси, можно пренебречь.
— Это звучит логично, — заметил Р. Дэниел, — если принять на веру то, что рассказала Джесси.
— Я думаю, в правдивости ее рассказа сомневаться не приходится, — жестко сказал Бейли.
— Возможно. Мозговые импульсы Джесси не указывают на наличие у нее патологической склонности ко лжи.
Бейли бросил на робота оскорбленный взгляд.
— Этого еще не хватало! И вообще в рапортах не следует упоминать ее имя. Вы меня поняли?
— Если вам так угодно, партнер Илайдж, — спокойно сказал Р. Дэниел, — но тогда наш рапорт не будет ни точным, ни полным.
— Ну и что из того? Она пришла к нам по своей воле и откровенно все рассказала. Если мы о ней напишем, она будет на учете полиции, а мне бы этого совсем не хотелось.
— Хорошо, я согласен, при условии, что нам не нужно больше ничего выяснять.
— Что касается ее — ничего. Ручаюсь.
— В таком случае не объясните ли вы, почему слово «Джезебел», почему сочетание этих звуков, заставило ее забыть свои прежние убеждения ради новых? Неясна мотивировка.
Они медленно ехали по пустому, извилистому туннелю.
— Это трудно объяснить. Джезебел — редкое имя. Когда-то оно принадлежало женщине с очень плохой репутацией. Моя жена весьма дорожила этим. Это имя как бы бросало на нее тень порочности и вознаграждала за всю ее добропорядочную жизнь.
— Зачем уважающей закон женщине чувствовать себя порочной?
Бейли едва не улыбнулся.
— Женщина есть женщина, Дэниел. В общем, я поступил очень глупо. Я вышел из себя и стал доказывать, что библейская Джезебел вовсе не была такой уж порочной и что, пожалуй, она была хорошей женой. Я никогда себе этого не прощу. Джесси ужасно расстроилась, — продолжал он. — Сам того не сознавая, я погубил то, что было ей очень дорого. И она, вероятно, решила отплатить мне. У нее, видимо, появилось желание сделать что-то назло мне, и она вступила в эту организацию. Я бы не сказал, что ее желание было осознанным.
— Может ли желание быть осознанным? Нет ли здесь противоречия в терминах?
Бейли молча смотрел на Р. Дэниела, даже не пытаясь объяснить ему, что такое подсознательное мышление. Затем он сказал:
— К тому же на ум и чувства человека очень влияет библия?
— Что такое библия?
Бейли было удивился, но затем вспомнил, что космониты исповедуют механическую философию, а Р. Дэниел может знать только то, что знают они, ни словом больше.
Он сказал отрывисто:
— Это священная книга у почти половины населения Земли.
— Я не понимаю значения прилагательного в этой фразе.
— Это значит, что ее высоко чтут. Различные ее части при правильном толковании содержат в себе правила поведения. Многие считают, что, следуя им, человечество достигнет всеобщего счастья.
Р. Дэниел, казалось, задумался над этим:
— Входят ли эти правила в ваши законы?
— Боюсь, что нет. Их нельзя насаждать законодательным порядком. Каждый человек сам по себе должен чувствовать сильную внутреннюю потребность соблюдать их. В каком-то смысле они стоят над любым законом.
— Над законом? Нет ли противоречия в терминах?
Бейли криво улыбнулся. — Хотите, я расскажу вам кое-что из библии? Думаю, вам будет интересно.
— Пожалуйста.
— Машина медленно катилась по инерции и наконец остановилась. Некоторое время Бейли сидел с закрытыми глазами, вспоминая притчу. Потом он рассказал библейскую притчу об Иисусе Христе и виновной женщине, которую хотели повесть камнями. На вопрос о том, как поступить с этой женщиной, Христос ответил обвинителям: «Кто из вас без греха, первый брось в нее камень». Никто не мог это сделать, и все разошлись.
Притча заканчивалась следующими словами:
«Иисус, не видя никого, кроме женщины, спросил: „Женщина] Где твои обвинители? Никто не осудил тебя?“
Она отвечала: „Никто“.
Он сказал: „И я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши“.
Р. Дэниел внимательно слушал.
— И та женщина была виновной?
— Да, была.
— Тогда почему же ее не побили камнями?
— После слов Иисуса никто из обвинителей не мог решиться на это. Смысл рассказа в том, чтобы показать, что существует нечто даже более возвышенное, чем понятия о справедливости, которые ты усвоил. Например, человеческое побуждение, называемое жалостью; человеческий поступок, называемый прощением.
— Я не знаком с этими понятиями, Илайдж.
— Я знаю, — проворчал Бейли. — Я знаю.
Он рывком тронул машину с места, и она с бешеной скоростью понеслась вперед. Бейли прижало к подушкам сиденья.
— Куда мы едем? — спросил Р. Дэниел.
— В Йист-таун — дрожжевой город, — бросил Бейли. — Чтобы вытрясти правду из этого заговорщика Фрэнсиса Клусарра.
— Вы сумеете это сделать, Илайдж?
— А я и не собираюсь. Это сделаете вы, Дэниел. Причем весьма просто.
Машина прибавила скорость.
Бейли почувствовал приближение Йист-тауна по специфическому запаху, который усиливался с каждой минутой. Он не был ему противен, как некоторым; Джесси, например. Пожалуй, он даже нравился ему. Стоило запаху сырых дрожжей донестись до него, как алхимия чувств отбрасывала его более чем на тридцать лет назад. Ему снова было десять, и он гостил у дяди Бориса, работавшего на дрожжевой ферме. У дяди Бориса дома всегда был небольшой запас дрожжевых сластей: мелкое печенье, конфеты со сладкой тягучей начинкой и другие, твердые, — фигурки собачек и мошек. Несмотря на свой возраст, он понимал, что у дяди Бориса от не для того, чтобы раздавать бесплатно, и всегда потихоньку уплетал сласти, повернувшись ко всем спиной. От этого они казались еще вкуснее. Бедный дядя Борис! Он погиб от несчастного случая. Мальчику так и не рассказали, как это случилось, и он горько плакал, ибо решил, что дядю арестовали за то, что он уносил дрожжи с фабрики. Он боялся, что его тоже арестуют и накажут. Много лет спустя он внимательно просмотрел полицейский архив и узнал правду. Дядя Борис попал под гусеницы транспортера. Так буднично завершился этот миф. Но все же при малейшем запахе дрожжей он неизменно возникал у него в голове, пусть на самое короткое мгновение.