— Нет, партнер Илайдж, это было бы неосторожно. Доктор Фастольф чувствует, что его враги относятся к вам с великим опасением. Они пытались убедить Председателя не давать доктору Фастольфу разрешения на вызов вас сюда и наверняка станут убеждать его отправить вас обратно на Землю как можно скорее.
— При такой мирной оппозиции охрана не нужна.
— Да, сэр, но оппозиция имеет основания бояться, что вы реабилитируете доктора Фастольфа, и может перейти к крайним мерам. В конце концов, вы не аврорец, и запрет насилия на нашей планете будет слабее в вашем случае.
— Я здесь целый день, и не случилось ничего такого. Это заметно уменьшает угрозу. С другой стороны, если я покажу какой-то прогресс, опасность для меня тут же возрастет.
— Логичный вывод, — подумав, сказал Дэниел.
— Следовательно, вы и Жискар будете ходить за мной, куда бы я ни пошел, как раз на тот случай, если я ухитрюсь сделать свою работу чуточку лучше.
Дэниел помолчал.
— Ваша манера говорить несколько сбивает меня с толку, но похоже вы правы.
— В таком случае, я готов завтракать, хотя попытка убийства, как альтернатива провала уменьшает мой аппетит.
Фастольф улыбнулся Бейли через стол.
— Хорошо спали, мистер Бейли?
Бейли очарованно смотрел на ломоть ветчины. Его надо было резать ножом. Он был шероховатый. По одному его краю шла скромная полоска сала. Короче говоря, ломоть не был приготовлен. Все равно, что прямо есть свинью. Была тут и яичница: желток лежал полусферой в центре, а вокруг шел белок, больше похожий на ромашки, которые Бен показывал Бейли в поле на Земле. Умом Бейли понимал, что яйцо как яйцо, с белком и желтком, только уже пожаренное, но он никогда не видел, чтобы их разделяли перед тем, как есть. Даже на корабле, даже на Солярии подавали яичницу-болтунью. Он взглянул на Фастольфа:
— Простите, что вы спросили?
— Хорошо ли вы спали? — терпеливо повторил Фастольф.
— Да, вполне. Наверное, я спал бы и сейчас, если бы не антисемнин.
— Да. Не слишком вежливо будить гостя, но я думал, что вы захотите начать пораньше.
— Вы совершенно правы. К тому же, я не совсем гость.
Фастольф некоторое время ел молча, потом спросил:
— Ночью к вам не пришло никакого озарения? Может, проснулись с новой перспективой, с новыми мыслями?
Бейли с подозрением покосился на Фастольфа, но лицо того не выражало никакого сарказма.
— Боюсь, что нет, — ответил он. Ночь была, как ночь, и я делал то, что делают обычно ночью.
Он отхлебнул питье и невольно сморщился.
— Простите, — сказал Фастольф, — вы находите питье невкусным?
Бейли хмыкнул и осторожно отхлебнул снова.
— Это обычный кофе, лишенный кофеина, — сказал Фастольф.
— Что-то не похоже на кофе. Простите меня, доктор Фастольф, но у нас с Дэниелом только что был полушутливый разговор насчет опасности для меня — полушутливый, конечно, только с моей стороны, но сейчас я подумал, что мне могли дать это…
Он смущенно умолк.
Фастольф поднял брови. Бормоча извинения и улыбаясь, он зачерпнул ложкой немного из чашки Бейли и попробовал:
— Абсолютно нормальный кофе, мистер Бейли. Попытки отравления нет. Недействительно, популярный во всех мирах кофе везде готовится по-разному. Известно, что каждый предпочитает кофе собственного мира. Может, вы предпочитаете молоко? Оно более или менее одинаково повсюду. Или фруктовый сок? На Авроре соки много лучше, чем на других планетах. Может, воды?
— Я попробую сок, — сказал Бейли.
Он с сомнением глядел на кофе:
— Но полагаю, что должен привыкнуть к кофе.
— Ну зачем же, раз он вам неприятен, — сказал Фастольф. — Итак, ночь и сон не навели вас на полезные мысли?
Его улыбка стала чуть напряженной, когда он вернулся к прежней теме.
— К сожалению нет. Хотя…
— Да?
— У меня такое впечатление, что перед тем, как уснуть, в состоянии между сном и бодрствованием было что-то такое.
— А именно?
— Не знаю. Мысль разбудила меня, но не последовала за мной. Я цеплялся за нее, но так и не поймал. Думаю, что 8 такой вещи нет ничего необычного.
Фастольф задумался: — Вы в этом уверены?
— Не вполне. Мысль была такой разреженной и исчезла так быстро, что я даже не уверен, была ли она. Но даже если и была, вполне возможно, что она казалась осмысленной только в полусне.
— Но даже и беглая мысль должна была оставить след.
— Я тоже так думаю. В этом случае она вернется. Я верю в это.
— И мы должны ждать.
— А что еще остается?
— Существует такая вещь, как психозонд.
Бейли некоторое время смотрел на Фастольфа:
— Я слышал о нем, но на Земле в полицейской работе им не пользуются.
— Но мы не на Земле, мистер Бейли.
— Это может повредить мозг. Правильно?
— В умелых руках — необязательно.
— Но возможно, — сказал Бейли. — Насколько мне известно на Авроре это применяют лишь в крайнем случае. Человек должен быть виновным в тяжком преступлении или…
— Да, мистер Бейли. Но это относится к аврорцам, а вы не аврорец.
— Вы хотите сказать, что с землянином можно обращаться как с нечеловеком?
Фастольф улыбнулся и развел руками:
— Послушайте, мистер Бейли. Вчера вы предлагали решить проблему, поставив Глэдию в ужасное и трагическое положение. Я хотел бы знать, пойдете ли вы на то, чтобы рискнуть собой?
Бейли с минуту молчал, а затем сказал изменившимся голосом: — Вчера я был неправ и признал это. Что же касается этого дела, то нет уверенности, что моя полусонная мысль имела какое-то решение проблемы. Она могла быть чистой фантазией, алогичной бессмыслицей, а могло и вообще не быть никакой мысли. Считаете ли вы разумным ради такой маловероятной цели рискнуть повреждением моего мозга, от которого зависит, как вы сами говорили, решение вашего дела?
Фастольф кивнул:
— Вы красноречиво защищаетесь, но я говорил не всерьез.
— Спасибо.
— Ну, что будем делать сейчас?
— Первым делом я хотел бы еще раз поговорить с Глэдией. Нужно осветить некоторые пункты.
— Вы могли бы сделать это вчера.
— Мог бы, но их больше, чем я мог правильно усвоить вчера, и кое-что от меня ускользнуло. Я детектив, а не неутомимый компьютер.
— Да я сказал не в смысле порицания. Просто мне неприятно, когда Глэдию тревожат зря. Судя по тому, что вы вчера мне говорили, Глэдия в состоянии глубокой депрессии.
— Без сомнения. Но она страстно желает знать, кто убил Джандера. Это вполне понятно. Я уверен, что она захочет помочь мне. И я так же хочу поговорить с другой особой.
— С кем?
— С вашей дочерью Василией.
— Это еще зачем?
— Она роботехник. Я хотел бы поговорить не только с вами, но и с другими роботехниками.
Я не желаю этого, мистер Бейли.
Завтрак был окончен, и Бейли встал:
— Доктор Фастольф, еще раз напоминаю вам, что я здесь по вашему приглашению. У меня нет здесь официальном власти для полицейской работы. Я не имею связи с авторскими властями. Единственный шанс для меня разобраться в этом злосчастном доле — надежда, что разные люди добровольно захотят сотрудничать со мной и ответить на мои вопросы. Если вы будете останавливать меня в моих попытках, то ясно, что я не сдвинусь с мертвей точки. Это будет плохо для вас и для Земли, поэтому я требую, чтобы вы не вставали мне поперек дороги. Если вы сделаете возможным для меня интервью с теми, с кем я хочу или хотя бы попытаетесь сделать это возможным, люди Авроры наверняка увидят в этом признак вашей невиновности. И наоборот, если вы станете препятствовать моему расследованию, не сочтут ли они, что вы виновны и боитесь разоблачения?
Фастольф сказал с плохо скрываемым раздражением:
— Я понимаю это. Но почему обязательно Василия? Есть и другие роботехники.
— Она ваша дочь. Она знает вас. Она может иметь точное мнение насчет возможности уничтожить робота. Поскольку она член РИА и на стороне ваших политических врагов, любое ее благоприятное мнение может быть убедительным.
— А если она выскажется против меня?
— Тогда посмотрим. Так вы попросите ее принять меня?
— Я сделаю вам одолжение, — покорно сказал Фастольф, — но вы напрасно думаете, что я легко уговорю ее встретиться с вами. Она может быть очень занята — или так скажет. А может, ее и нет на Авроре. Может, она не захочет впутываться в это дело. Я объяснил вчера, что у нее есть — как она думает — причины относиться ко мне враждебно, поэтому на мою просьбу принять вас она может ответить отказом просто из нерасположения ко мне.
— Но вы все-таки попробуйте, доктор Фастольф.
Фастольф вздохнул:
— Я попытаюсь, пока вы будете у Глэдии. Вы, наверное, хотите видеть ее лично? А то я мог бы устроить свидание по трехмерке. Изображение достаточно высокого качества. Вы даже не заметите, что это не личное присутствие.
— Я знаю. Но Глэдия — солярианка, и у нее неприятные ассоциации с трехмерным изображением. Да, в любом случае, я считаю, что личное свидание дает добавочную эффективность. Ситуация настолько деликатна, а затруднений так много, что я хотел бы получить эту добавочную эффективность.
— Ладно, я скажу Глэдии. Только, мистер Бейли…
— Да?
— Вчера вы говорили, что ситуация слишком серьезна, чтобы обращать внимание на неудобства для Глэдии, поскольку на карту поставлено очень многое.
— Так-то оно так, но, поверьте, я не буду расстраивать ее без надобности.
— Я сейчас говорю не о Глэдии. Я просто предупреждаю вас, что ваша в основном правильная точка зрения должна распространяться и на меня. Я не рассчитываю, что вы будете заботиться о моих удобствах, или о моей гордости, если вам повезет встретиться с Василией. Я не знаю результатов, но перенесу любые неприятные последствия этого разговора, и вы не старайтесь щадить меня. Понимаете?
— Честно говоря, доктор Фастольф, у меня никогда не было намерения щадить вас. Если бы мне пришлось выбирать между неприятностями или позором для вас и процветанием вашей политики и моей планеты, я без колебаний опозорил бы вас.