— Прекрасно) Но все это должно распространиться и на вас. Ваши удобства не должны загораживать вам путь.
— Их никто не принимал во внимание, когда меня привезли сюда, не спросив моего мнения.
— Я имел в виду кое-что другое. Если вы, по прошествии разумного времени — не долгого, а разумного — не продвинетесь в решении, мы рассмотрим возможность психозондирования. Это будет наш последний шанс.
— Это может ничего не дать.
— Согласен. Но как вы недавно сказали по поводу Василии — тогда и посмотрим.
Он повернулся и вышел. Бейли задумчиво посмотрел ему вслед. Теперь ему казалось, что если он продвинется в деле, он окажется перед физическими репрессиями — неизвестными, но, вероятно, опасными. Если же он не продвинется, ему грозит психозонд, который едва ли лучше.
— О, дьявол! — пробормотал он.
Путь к Глэдии показался ему короче, чем накануне. День такой же теплый и приятный, но вид был совсем другим. Солнце светило с другой стороны, и цвета казались другими. Может, растения утром и вечером выглядят по-разному или пахнут по-другому? Наверное, и на Земле так же.
— Дэниел и Жискар опять сопровождали его, но шли ближе к нему и казались менее настороженными.
— Здесь всегда такое яркое солнце? — спросил Бейли.
— Нет, — ответил Дэниел. — Это было бы губительным для растений. Сегодня, например, предсказывали днем облачность.
На этот раз Глэдия не встречала их в дверях, но явно ждала. Когда робот провел их в дом, она не встала, только устало сказала:
— Доктор Фастольф сказал мне, что вы придете. Что на этот раз?
На ней было туго облегавшее платье, и было заметно, что под ним ничего нет. Волосы были откинуты назад, лицо бледное. Она осунулась со вчерашнего дня и явно мало спала.
Дэниел, памятуя, что было накануне, не вошел в комнату, Жискар же вошел, внимательно осмотрелся и удалился в стенную нишу. В другой нише стоял один из роботов Глэдии.
— Мне страшно жаль, Глэдия, — сказал Бейли, — что я опять докучаю вам.
— Я забыла вчера сказать вам, что когда Джандера сожгут, останки его пойдут на фабрику роботов. Значит, каждый раз, когда я увижу нового робота, я буду думать, много ли в нем атомов Джандера.
— И мы, когда умираем, проходим новый цикл, — сказал Бейли, — и кто знает, сколько и чьих атомов в вас или во мне, и сколько и в ком будут наши в свое время.
— Вы совершенно правы, Илайдж, и вы напомнили мне, как легко философствовать над чужими несчастьями.
— Это тоже правильно, Глэдия, но я пришел не философствовать. Я должен спрашивать.
— Вам мало вчерашнего? Или вы придумали новые вопросы?
— В какой-то мере — да. Вчера вы говорили, что пока вы жили с Джандером, как жена с мужем, некоторые мужчины предлагали вам себя, и вы отказывали. Вот насчет этого я и должен спросить. Сколько было этих мужчин?
— Я не веду записей. Трое или четверо.
— Кто-нибудь из них настаивал, возобновлял свои предложения?
Глэдия до этого отводившая глаза, посмотрела прямо на Бейли:
— Вы спрашивали об этом других?
Бейли покачал головой:
— Я ни с кем не говорил об этом, кроме вас. Однако из вашего вопроса я делаю вывод, что по крайней мере один был настойчивым.
— Один. Сантирикс Гремионис. — Она вздохнула. — У аврорцев такие странные имена, и он самый странный… для аврорца. Я никогда не встречала такого повторяющегося, как он. Он держался всегда вежливо, принимал мой отказ с легкой улыбкой и поклоном, а на следующей неделе, а то и на другой день, как ни в чем не бывало возобновлял попытки. Вообще повторять — это несколько невежливо. Порядочный аврорец должен принять отказ до тех пор, пока предполагаемая партнерша не даст понять, что переменила мнение.
— Еще раз спрошу: те, кто предлагал вам себя, знали о ваших отношениях с Джандером?
— Это не та вещь, о которой я стала бы упоминать в случайном разговоре.
— «Ну ладно, а этот Гремионис, в частности — он знал?
— Я ему не говорила.
— Не увиливайте, Глэдия. Не обязательно было говорить. В противоположность другим, он возобновлял свои предложения. Сколько раз, кстати, он это делал?
— Я не считала. Может, десять раз, может, больше. Не будь он приятным человеком в других отношениях, я приказала бы роботам не пускать его в дом.
— Ага, но вы не приказали. Поэтому у него было время сделать многократные предложения. Он приходил к вам. Он мог увидеть Джандера и ваше обращение с ним. Мог он угадать ваши отношения?
— Не думаю. Джандер никогда не появлялся, когда я бывал а с человеком.
— По вашим инструкциям?
— Да. Не потому, что я стыдилась этих отношений, а просто я не хотела ненужных осложнений. У меня остался какой-то инстинкт интимности секса, чего нет у аврорцев.
— Подумайте все-таки. Не мог ли он догадаться? Влюбленный мужчина…
— Влюбленный? — Глэдия фыркнула: — Что аврорцы знают о любви?
— Хорошо, мужчина, считавший себя влюбленным. Вы не отвечали ему тем же. Чутье и подозрительность отвергнутого любовника могли подсказать ему причину. Он никогда не намекал на Джандера?
— Нет. Для аврорца неслыханное дело — обсуждать сексуальные предпочтения или привычки человека.
— Не обязательно обсуждать. Мог, скажем, комментировать с юмором.
— Нет. Если бы Гремионис сказал хоть словечко об этом, я перестала бы принимать его в своем доме. Ничего такого не было. Он был сама вежливость.
— Сколько ему лет?
— Примерно, как и мне — тридцать пять, может, даже года на два моложе.
— Мальчик, — печально сказал Бейли, — даже моложе меня. Но в этом возрасте… Он мог догадаться насчет Джандера, но ничего не сказать. Мажет, он ревновал?
— Ревновал?
Бейли подумал, что на Авроре и на Солярии это слово может иметь мало значения.
— Ну, злится, что вы предпочитаете другого.
— Я знаю значение этого слова, — резко сказала Глэдия. — Я только удивилась, что вы считаете аврорцев способными ревновать. В сексе не ревнуют. В чем-то другом — да, но что из этого? Что он мог сделать?
— Не мог ли он сказать Джандеру, что близкие отношения с роботом ухудшают ваше положение на Авроре?
— Но это же неправда!
— Джандер мог поверить, если бы ему сказали, что он вредит вам…
— Джандер не поверил бы. Он делал меня счастливой, он был моим мужем, и я ему говорила это.
— Я не сомневаюсь, что он верил вам, но его могли заставить поверить и в противоположное. Если он попал в непереносимую дилемму Первого Закона…
Лицо Глэдии исказилось.
— Вы повторяете старую сказку о Сьюзен Келвин и роботе-телепате, в которую никто старше десяти лет не верит. Этого не может быть. Я с Солярии, и знаю о роботах достаточно. Нужны невероятные знания, чтобы связать в роботе узлы Первого Закона. Это мог бы сделать доктор Фастольф, но никак не Сантирикс Гремионис. Гремионис — стилист. Он работает на людей. Он делает прически, конструирует одежду. Я делаю то же самое, но только для роботов, а Гремионис никогда не занимался роботами. Он ничего не знает о них и умеет только приказывать закрыть окно или сделать еще что-нибудь вроде этого. А вы хотите убедить меня, что смерть Джандера произошла из-за наших с ним отношений?
— Бы могли этого и не знать, — сказал Бейли.
Он рад был прекратить допрос, но не мог.
— А что, если Гремионис узнал от доктора Фастольфа, как это сделать…
— Гремионис не знает доктора Фастольфа, и ничего не понял бы из его объяснений.
— Ну, вы можете этого и не знать. А что касается знакомства с доктором Фастольфом, то ведь Гремионис часто бывал у вас.
— Но доктор Фастольф почти не бывал у меня в доме. Вчера, когда он пришел с вами, он во‘второй раз переступил мой порог. Он боялся быть слишком близко, чтобы я не потянулась к нему. Он сам в том признался. Он таким образом потерял дочь — глупость какая-то. Видите ли, когда живешь несколько столетий, у тебя куча времени, чтобы потерять тысячи вещей. Радуйтесь своей короткой жизни.
Она заплакала. Бейли беспомощно смотрел на нее.
— Простите меня, Глэдия. У меня нет больше вопросов. Могу ли я позвать робота? Может, вам нужно помочь?
Она покачала головой. — Просто уйдите, — сказала она сдавленным голосом. — Уходите.
Бейли вышел. Жискар шел следом. Когда они вышли из дома, к ним присоединился Дэниел. Бейли почти не заметил этого. Он рассеянно подумал, что начал принимать присутствие роботов, как должное, и что скоро будет чувствовать себя без них голым.
Он быстро шел к дому Фастольфа, и мысли его путались. Сначала его желание увидеть Василию было от безнадежности, от отсутствия других объектов для любопытства, теперь же все изменилось. Теперь появился шанс, что он наткнулся на нечто жизненно-важное.
Лицо Фастольфа было исчерчено угрюмыми линиями, когда Бейли вернулся.
— Есть какой-нибудь прогресс? — осведомился Фастольф.
— Я исключил, кажется, одну часть возможности.
—, Часть возможности? А как вы исключите остальное, и как вы установили возможность?
— Я обнаружил, что исключить возможность нельзя, и начал ее устанавливать.
— А если вы обнаружите, что нельзя исключить вторую часть возможности, на которую вы так таинственно намекаете?
Бейли пожал плечами:
— Прежде, чем обсуждать это, я должен повидаться с вашей дочерью.
— Ну, мистер Бейли, я выполнил вашу просьбу и попробовал связаться с ней. Пришлось ее разбудить.
— Вы хотите сказать, что она на ночной стороне планеты? — огорченно спросил Бейли. — Боюсь, что я глуп и воображаю, что я на Земле. В подземных городах день и ночь теряют свое значение, и установлено постоянное время.
— Неплохо. Эос — центр роботехники, и очень не многие живут в других местах. Василия просто спала, и ее настроение не улучшилось от того, что ее разбудили. Она не пожелала говорить со мной.
— Давайте еще раз.
— Я говорил с ее роботом-секретарем, и неудобно менять сообщение. Василия ясно дала понять, что со мной говорить не будет. По отношению к вам она оказалась более уступчивой. Робот сообщил, что она даст вам пять минут на ее частной трехмерке, если вы вызовете ее через полчаса.