Однако, кроме каналов с заторами Мо Сянь увидел ещё какую-то ци, которая не течёт по каналам, и вот с ней нужно было разобраться.
— И что мне делать с этой неуправляемой ци? — спросил я.
Китаец перестал мерить мой пульс и сказал задумчиво:
— Видимо, именно эту ци и вытягивает у вас старейшина Радим.
Я кивнул. Я, конечно, ничего не понимал в ци, но одно знал точно: если в чём-то нет порядка, то оно утекает, как песок сквозь пальцы. И не важно, что это — деньги, время или вот ци… И когда оно утекает, то его становится меньше.
— А запереть её как-то можно? — спросил я. — Ну или упорядочить?
— Посмотрим… — задумчиво сказал китаец, подошёл к коробочке и взял упаковку каких-то длинных и довольно-таки толстых булавок. Таких, с головкой на одном конце и острых — на другом. Металлических, из белого металла.
Повернувшись ко мне, Мо Сянь сказал с поклоном:
— Молодой господин, нужно, чтобы вы легли. Возьмите вон там циновку, расстелите на пол и ложитесь.
Я посмотрел на кровать.
Мо Сянь перехватил мой взгляд и сказал:
— Нет, кровать не подойдёт. Мне нужен свободный доступ к телу со всех сторон.
В результате я потопал к стене, где стопкой лежали свёрнутые циновки.
Расстелив одну из них посреди комнаты, я улёгся на неё и вытянул руки и ноги.
Раздеваться я не стал, так как команды не было. А то, как Мо Сянь шарахнулся от меня при моей попытке снять рубаху, дало мне понять, что повторять не стоит.
Я лёг, а Мо Сянь опустился на колени около моей головы и вытащил первую булавку длинной с кисть моей руки.
Тут-то до меня и дошло, что он собирается нашпиговать меня этими булавками.
Только я хотел вскочить и заявить категорический протест, как первая булавка была воткнута мне в голову, и я понял, что больше не могу шевелиться. Совсем.
Тело перестало меня слушаться, как будто Мо Сянь своей булавкой отключил моё тело, как тумблером выключают свет.
Нет, чувствовать тело я не перестал, я просто перестал управлять им.
Я хотел выматериться и возмутиться, но оказалось, что говорить я тоже не могу.
Я мог только вращать глазами и мычать, что я и сделал.
— Потерпите, молодой господин. Работа предстоит точная… — пробормотал Мо Сянь, втыкая в меня следующую иголку — в горло.
Это было больно! Очень больно!
Я хотел заорать, но орать я больше тоже не мог, как и мычать.
Следующая иголка вошла в моё сердце — прямо через рубашку. Мо Сянь прикоснулся двумя пальцами — тыльной стороной — моей груди, а потом воткнул иголку.
Потом в каждую руку по нескольку иголок. Потом в ноги.
Он втыкал и втыкал иглы, а я мог только орать мысленно и материться — тоже мысленно… Но зато каким матом я обкладывал этого грёбанного китайца! Если бы он услышал, то думаю, не пережил бы.
Последняя игла была воткнута в район солнечного сплетения.
Мо Сянь зажёг палочку с благовониями и сел рядом со мной.
— Я активировал все каналы, которые уже были, — сказал он. — И направил хаотичную ци в эти каналы. Если она потечёт как надо, то нам останется только укрепить каналы. И потом можно будет учиться использовать ци.
«А если не потечёт?» — мысленно спросил я.
Естественно, китаец меня не услышал. Он продолжил свою мысль:
— Конечно, отношение к силе и использование её у вашего народа сильно отличается от использования у нас. Наш народ древний. А вы можно сказать ещё дети и делаете только первые шаги. Собственно, для того ваш батюшка и пригласил меня — чтобы я научил вас нашим секретам.
«И сколько он заплатил за твои услуги?» — снова мысленно спросил я у китайца, и снова он не услышал моих мыслей.
— Как только палочка благовоний догорит, мы узнаем, получилось ли что-нибудь, — сказал китаец.
Я попробовал скосить глаза, чтобы увидеть палочку, но у меня ничего не вышло.
А китаец закрыл глаза и погрузился в медитацию.
Выругавшись в тысячный раз, я решил глянуть, что там с моими каналами. Всё равно я больше ничего не мог.
Глава 16
Те каналы, которые я видел утром, такими и остались. По ним точно так же текло что-то жидкое — не то вода, не то очень густой воздух. Разве что затор в районе шеи стал поменьше, да течением слегка очистились застои в голове и в коленях, но полностью пока не исчезли. А в других местах да, там стало значительно чище. Но всё равно принципиально ничего не поменялось. Кроме разве что одного — в районе солнечного сплетения появилась золотая горошина, от которой ко всем каналам протянулись лучи.
Я смотрел и не понимал: о какой хаотичной ци говорил китаец. Я ничего не видел. До тех пор, пока не решил посмотреть на всю систему каналов сверху.
Даже не знаю, как мне это пришло в голову. Просто решил увидеть всю систему каналов целиком. И оказалось, что мир внутри меня объёмен. И над каналами в моём теле сверху, можно сказать, толщи воздуха с облаками и тучами.
А ещё я увидел белые звёздочки — сотни белых звёздочек по всему телу, между которыми дует лёгкий ветерок. И направление этого ветерка совпадает с направлением течения в каналах… Более того, звёздочки были привязаны к уже существующим каналам…
Вот только этому ветерку было не под силу заставить толщи воздуха двигаться в нужном направлении и в нужном русле. Они стремились передвигаться в обратном и где им вздумается…
Мог ли я что-то сделать и надо ли было это что-то делать — я не знал.
Но ведь не попробуешь, не узнаешь.
И я попробовал.
Я попробовал в воздушной толще мысленно нарисовать свою систему каналов — параллельно уже существующей. И направить движение туда, куда оно стремится, только по нужным руслам.
И как ни странно, толщи воздуха поддались.
Приободрённый первыми успехами, я наметил каналы. Белые звёздочки мне очень помогли — они служили мне ориентирами. И даже золотую горошину скопировал. Только тут она стала не золотой, а собрала облака, точнее тучи. В результате вторая горошина стала не золотистой, а чёрной. Но в принципе во всей этой массе наметился порядок, и меня это вполне устроило.
Я не знал, правильно поступаю или нет. Я просто опирался на рассказы сослуживца-старовера, который учил меня дышать, ну и на интуицию. Плюс, я больше ничего не мог делать — тело полностью обездвижено, и даже разговаривать невозможно — так я хоть порасспрашивал бы китайца о магии, но он лишил меня этой возможности. Вот и пришлось развлекаться, как мог.
Внезапно я заметил, что звёзды начали гаснуть — одна за одной начиная с краёв и по направлению к центру.
Я не сразу догадался, что это Мо Сянь вытаскивает из меня свои иглы. Понял только когда почувствовал, что могу говорить, а вслед за этим и двигаться.
Правда я был настолько расслаблен, что мне потребовалось время, чтобы собраться с силами и сесть.
Ругаться на Мо Сяня уже не хотелось — всё было позади. Да и лень было, честно говоря.
Пока я поднимался, Мо Сянь зажёг ещё одну ароматическую палочку и, повернувшись ко мне, сказал:
— Молодой господин, вам пока не нужно слишком резко двигаться. Нужно посидеть, помедитировать пока догорит эта палочка благовоний. Пусть процесс закрепится.
— Получилось хоть? — спросил я.
Мне хотелось узнать, зря я страдал или нет.
— Пока не знаю, — ответил Мо Сянь. — Если сейчас без иголок хаотичная ци потечёт по каналам, значит, получилось. Если же нет, то…
— То что? — спросил я.
— То завтра попробуем снова, а сегодня вам придётся сократить своё пребывание в деревне. По-хорошему вам туда вообще сегодня не нужно… Это может нанести вред вашей ци. Но ваши обычаи… Ваши варварские обычаи!.. — китаец осуждающе нахмурился.
Я, признаться, разозлился.
Нет, это не мой мир! Точнее, не мой родной! Но не китайцам судить, какие у нас обычаи! И никаким другим народам! Пусть разбираются в своих обычаях, а в наши нечего нос совать.
Поэтому я выпрямился и жёстко произнёс:
— Это моя страна и это мои люди! Поэтому я пойду и сделаю всё, что требуется! Какой же я барин, если буду думать только о собственном благополучии?
Китаец тут же выставил перед собой соединённые в круг руки и поклонился — чуть глубже, чем обычно:
— Простите меня, молодой господин.
И остался согнутым до тех пор, пока я не сказал уже помягче:
— Славяне никогда не были индивидуалистами и никогда не ставили свои интересы выше общественных.
Конечно, я кривил душой. В любом обобщении всегда есть исключения. К тому же я говорил скорее о своём мире, чем об этом — об этом я ещё ничего не знал. Но я точно знал одно — нельзя допускать вот такого снисходительного тона. Стоит допустить, и сразу начнётся: люди первого сорта, люди второго сорта, вовсе не люди…
Знаем, плавали! Для меня это неприемлемо. Можно судить отдельного человека, но говорить, что вот эта нация так себе — это неправильно. Хотя признаюсь честно: иногда и самому хочется обобщить…
Но я не позволяю себе этого делать. Потому что в любом народе есть выдающиеся личности и есть отъявленные мерзавцы. В любом! И судить нужно каждого человека конкретно за его дела, а не за принадлежность к нации!
Приняв извинения китайца, я попытался расслабиться, но у меня плохо получалось. Всё-таки его слова выбили меня из расслабленного состояния.
Однако, я продолжал сидеть, и даже закрыл глаза, чтобы расслабиться. Но какой там! Я был зол! И не просто зол, а в бешенстве!
Даже не знаю, почему меня так сильно зацепили слова китайца, ведь ещё некоторое время назад я сам раздумывал о том, что прилюдное восхваление Рода меня не устраивает.
Я глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Всё-таки нужно сосредоточиться на каналах. Не хочется ещё раз становиться подушечкой для иголок…
Но как же бесит, блин!
Я понимал, что завёлся. Завёлся настолько, что привычный приём с наблюдением каналов не сработал. И мне было это странно. Я никогда раньше не был таким приверженцем идеи равенства всех народов.