Толпа расступилась и вперёд вышли дед Радим, а следом за ним — парни, которых я не нашёл, когда искал в толпе.
И тут же один из них выскочил вперёд с криком:
— Даринка! Живая!
Девочка дёрнулась было:
— Папа!
Но сникла и осталась сидеть на коленях у Матрёны.
— Вы где были? — задал я вопрос.
Вперёд вышел дед Радим, отчего ручеёк утекающей ци немного расширился.
— Простите, Владимир Дмитриевич, что не встретили. Даринку ходили искать. А она вот она.
Я тяжело вздохнул:
— Вы опоздали. И не только на праздник.
Отец девочки с недоумением посмотрел на меня, на дочь, снова на меня. Потом нахмурился и протянул к девочке руку:
— Даринка, пойдём домой!
Но девочка по-взрослому покачала головой.
Я не вмешивался, предоставив девочке самой решать, как ей быть — остаться с Матрёной или пойти к отцу. В принципе, если останется с Матрёной, то в доме работа для неё найдётся. Ну а пойдёт к отцу — так тому и быть.
Но Даринка прижималась к Матрёне и плакала. А её отец стоял и сжимал кулаки так, что они побелели.
Выждав немного, я сказал:
— Давайте решим этот вопрос после праздника. А пока пусть девочка побудет с Рожаницей, дайте ей время прийти в себя. — И добавил погромче: — Праздник продолжается! Что там у нас дальше?
Мужики с дедом Радимом отошли в сторону. А их место тут же заняли скоморохи. Вот только затянули они не весёлые песни, не потешки а что-то больше похожее на боевой пляс.
Посыпались частушки…
Разрешите поплясать, *
Разрешите топнуть!
Неужели в этом доме
Половицы лопнут?
Мы гуляем брат за брата
И умрём за одного.
Али нас бояться станут,
Али мы убьём кого.
А по лесу мы идём –
Не стукаем не брякаем.
А кто навстречу попадёт,
Того и отхеракаем.
Мы с товарищем не пьяницы,
Не курим табаку,
Мы свою деревню любим,
Не поедем за реку…
(* частушки взяты из интернета)
Скоморохи пели. К ним присоединились парни. Пошёл боевой пляс, когда не понятно — мужики уже дерутся или ещё танцуют.
Они вроде по сценарию должны были показывать удаль молодецкую, во всяком случае Егор Казимирович так говорил. А тут прям всё было по-взрослому, всё было всерьёз. Видимо то, что мужики не смогли защитить девочку из своей деревни, наложило свой отпечаток.
Но постепенно заканчивается всё. Начал сходить на нет и боевой пляс. И тогда девушки затянули песню. Сначала негромко, но потом постепенно захватывая всех.
Они пели о снеге и о том, что природа до весны умирает. И о том, что весна будет непременно! А значит, нужно жить!
Потихоньку напряжение отпустило. И тогда ко мне подошёл отец Даринки и поклонился в пояс:
— Я не смог уберечь дочь от беды. И не смог отомстить за неё. Спасибо, барин, что вы не бросили мою Даринку и позаботились о ней. — И глянув на девочку, добавил: — Я плохой отец… я недостоин…
Даринка тут же соскочила с рук Матрёны и с рёвом кинулась на шею отцу:
— Папочка, папа!
Мужчина прижал ребёнка, неловко смахивая слёзы, и повёл её в сторону, что-то негромко говоря ей.
Ну что ж, всё вроде бы разрешилось. Оставалось надеяться, что у девочки всё сложится хорошо.
Солнце уже почти ушло за горизонт, когда ко мне подошли вдовы. Среди них была и Бажена.
Мне почему-то сразу стало неловко.
Женщины поклонились мне и Матрёне.
И мы с Матрёной, не договариваясь, встали и поклонились им.
— Спасибо вам за то, что растите детей и простите нас, что не уберегли ваших мужей, — сказал я.
Женщины закивали. А Бажена вышла вперёд и сказала:
— Барин, Владимир Дмитриевич, не судите Юру, что он за Даринкой не углядел. Тяжело ему, вдовец он. Жена по весне померла…
И тут до меня дошло, что матери девочки я не видел. А оказывается, её у неё и нет. Бедный ребёнок — сначала матери лишилась, потом через такое прошла.
Бажена тем временем оглянулась и шагнула к толпе.
Там стояли Даринка с отцом.
Бажена взяла за руку мужчину и девочку и вывела их вперёд. А они и не сопротивлялись. Смущались только сильно.
— Благословите, барин! — сказала Бажена. — Мы решили жить одной семьёй. Вместе растить детей.
Сказать, что у меня стало легче на душе, ничего не сказать. Я понимал, что Бажена сможет позаботиться о Даринке. Естественно, я с чистым сердцем благословил и эту пару.
А потом объявил вдовью ночь.
Молодёжь тем временем за частоколом развела огромный костёр. Хворост и дрова были приготовлены заранее, естественно, сухие, смолистые. В результате дымок приятно пах, дрова потрескивали, в небо летели искры, а жар от костра грел не только тело, но и душу.
Принесли скамейки и брёвнышки. И те, кто хотел, пошли к костру — там продолжались песни, игры, хороводы, смех, шутки…
У меня звенело в голове, и я уже плохо соображал что к чему, потому что ручеёк моей ци по-прежнему тёк к деду Радиму.
И тем не менее, я тоже пошёл к костру. И совсем не удивился, что Глеба и Данилы у костра не было. Как и Егора Казимировича. А вот Мо Сянь был рядом со мной, и никто больше не прогонял его.
Попытались было, когда он подошёл после того, как я разделался с уродами, решившими испортить нам праздник. Но мне достаточно было только посмотреть, и все вопросы к моему телохранителю отстали.
Егор Казимирович говорил, что мы с Матрёной должны оставаться со всеми всю ночь до утра. Хоть он там и шутил про вдовушку, к которой можно напроситься и выспаться. Но тогда род не получит полного благословения.
Понятно, что всё это предрассудки и суеверия. Но я сам решил сидеть у костра, когда больше всего на свете хотелось вытянуться в тёплой кровати и уснуть до утра. И чтобы никто не будил.
Поначалу, когда мы только перешли к костру, мне ещё пытались оказывать какие-то особые знаки внимания, но постепенно присутствующие всё больше увлекались кто игрищами, а кто песнями. И мы с Матрёной и Мо Сянем остались втроём.
Однако я видел, какими глазами Матрёна посматривает на хороводы, и сказал ей:
— Иди, если хочешь к ним.
— А можно? — оживилась Матрёна. — Я же Рожаница…
— Можно! — разрешил я.
В конце концов, этот праздник посвящён мне, так что мне и решать, что можно, а чего нельзя.
Когда Матрёна ушла, я повернулся к Мо Сяню, чтобы поговорить с ним про ци. И увидел, что он сидит рядом со мной на скамейке. А на коленях у него лежит меч.
Глава 20
— Нам угрожает опасность? — спросил я.
— Нам всегда угрожает опасность, — просто ответил Мо Сянь.
— Но ты не всегда достаёшь свой меч, — возразил я.
— Это так, — согласился Мо Сянь. — И чаще всего меч нужно доставать непосредственно для битвы. Но бывают такие случаи, когда демонстрация меча помогает этой битвы избежать.
— Вот как? — удивился я, вспоминая чужаков, которых я видел в толпе. — Думаешь, сейчас такой момент?
— А вы, молодой господин, раскиньте свою ци…
Говорить китайцу, что я не умею этого делать да к тому же что ци у меня за время праздника сильно поубавилось несмотря на то, что дед Радим старался ко мне лишний раз не подходить, я не стал. Подумал, а почему бы не попробовать.
И только я хотел, уйти сознанием в созерцание каналов, как китаец продолжил:
— Вас, конечно, сразу же обнаружат, но это уже не важно. Если, когда вы убили чёрного колдуна, всё произошло под защитным куполом и выброса ци никто не мог почувствовать, то сегодня всё произошло при свидетелях. Многие из которых приехали на праздник из чужих деревень. Так что можете смело использовать силу. Всё равно после сегодняшней демонстрации силы наличие её у вас больше ни для кого не секрет. Тем более, сила у вас очень необычная… Ни с чьей не спутаешь.
Я испугался, что Мо Сянь догадался: я подселенец, но китаец ушёл в свои мысли. И я решил отвлечь его, чтобы он там себе слишком много про меня не думал. В смысле, думал, но в нужном для меня направлении. А потому я решил не раскидывать свою ци. Вместо этого я решил расспросить Мо Сяня.
— Скажи, — обратился я к китайцу. — Что связывало тебя с моим отцом?
Мо Сянь даже не шелохнулся — никак не показал, что этот вопрос как-то взволновал его. И именно из-за его неподвижности я догадался, что зацепил-таки какую-то важную струнку. В любом другом случае китаец бы отреагировал, а не замирал бы как статуя.
Он молчал. А я не торопил его, позволяя собраться с мыслями. Я понимал, что разговор будет серьёзным. Так и случилось.
— Это было очень давно, — начал свой рассказ Мо Сянь. — Давно, конечно же по меркам обычных людей. А по меркам бессмертных — два уровня назад. Именно на такую высоту я за это время успел подняться в своём развитии.
Мне хотелось расспросить, что это за уровни и что за бессмертные, но я не стал этого делать — понимал: стоит спросить, и Мо Сянь переключится на эту тему. Я видел, для него она интереснее. Он может об этом говорить бесконечно. А я сейчас хотел узнать о том, кого называли моим отцом. И выяснить, что это за слухи ходят про бастарда и насколько они правдивы.
— Ваш батюшка тогда, молодой господин, был молод и много путешествовал, — продолжил Мо Сянь. — И как раз прибыл в Китай. Дмитрий Петрович был человеком очень любознательным, он стремился к знанию, поэтому много времени проводил в библиотеках…
— А что, у вас в Китае в библиотеках есть книги на русском? — перебил я Мо Сяня.
— Зачем на русском? — удивился он. — Книги, конечно же на китайском. Точнее, разные книги на разных диалектах. В том числе и на языке тех племён, которых уже давно нет. И только посвящённые могут эти книги читать. Ваш батюшка очень неплохо знал китайский. Причём, несколько диалектов. Не буду перечислять, вам, молодой господин, какие именно диалекты, вам это всё равно ничего не скажет.
Я автоматически кивнул: