Проблема была в том, что у меня места за пазухой было мало — камзол прилегал плотно, а кафтан не предполагал ремня или пояса.
Но я всё равно разместил малышей.
Они повозились немного, и быстро затихли. Словно понимали, что приближается опасность.
А я понял, что со свободой действий теперь у меня проблема — если начну размахивать руками, то щенки вывалятся. А значит, что бы ни происходило, мне нужно сидеть и не рыпаться.
Конечно, если вопрос встанет о моей жизни, то…
Додумать я тоже не успел — Мо Сянь вскочил на свой меч и взлетел над каретой. Сделал несколько пассов руками, выворачивая кисти и словно бы оставляя надпись на воздухе, которая, как ни странно, засветилась.
Как только надпись вспыхнула, Мо Сянь толкнул её и от него позади кареты вспыхнуло пламя.
Преследующие нас твари завизжали. Но, судя по тому, что Мо Сянь не вернулся в карету, преследовать нас не прекратили.
Егор Казимирович нахлёстывал коней. Мы уезжали, а Мо Сянь оставался парить на своём летающем мече.
Я смотрел на остающегося позади китайца и молил только об одном — чтобы он не упал со своего меча. Или чтобы у него оставались силы парить на нём. Потому что пока он вверху, те, кто преследовали нас, добраться до него не могли.
Окрестности одна за одной осветили ещё несколько вспышек, после которых раздались визги и вой.
Мо Сянь в одиночку сдерживал чёрную лавину.
Я не видел тварей, которые преследовали нас. Понимал только, что их много, очень много — я видел красные глаза.
Я всматривался в ночь. И вдруг понял, что мы давно уже выехали из леса. Я даже не заметил, когда это произошло, потому что всё моё внимание было сосредоточено на тварях, преследующих нас.
Но я не строил иллюзий. Я прекрасно понимал: более-менее в безопасности мы будем только, когда пересечём защитный барьер.
Мо Сянь отставал всё сильнее и сильнее, и я вдруг подумал, что китаец решил разделить судьбу своей Емолань, своей волчицы.
Как только эта мысль пришла мне в голову, Я вскочил в карете и заорал что было сил:
— Мо Сянь! Немедленно возвращайся! Ты меня слышишь? Мо Сянь! Я приказываю тебе!
Я орал снова и снова, но китаец не отзывался. Только продолжались вспышки, но они были всё дальше и дальше. Настолько далеко, что и визги тварей уже почти не слышались.
Охрипнув, я обессиленный сел на сиденье кареты.
И тут почувствовал, что один щенок едва не падает. Я достал сначала одного, потом другого. Посмотрел на малышей. А потом прошептал, глядя в их слепые глаза:
— Мо Сянь, возвращайся! Ты должен ещё научить меня владеть силой. Кто кроме тебя научит меня, паршивый китаец! Ты меня, слышишь? Я хочу, чтобы ты стал мне другом.
Я говорил ещё что-то. Шептал и шептал. Даже когда голубые мотыльки взметнулись вверх, я продолжил уговаривать щенков, чтобы Мо Сянь вернулся. Как будто китаец мог меня услышать.
Даже когда карета остановилась и к дверце подошёл Егор Казимирович, я продолжал шептать чуть слышно. Как будто если я замолчу, то связующая нить оборвётся, и Мо Сянь не сможет вернуться.
И дело совсем не в том, что больше здесь я никому не мог доверять. Нет. Просто я увидел его сначала радующимся встрече с волчицей, а потом рыдающим по ней. Но последнюю точку поставила его забота о щенках, о их безопасности…
Я в своей жизни видел очень много боли и несправедливости. А вот эта забота согрела меня. Я вдруг почувствовал, что у меня в этом мире может быть будущее.
И тут белый щенок открыл глаза и заглянул мне прямо в душу.
Глава 29
Белый щенок открыл глаза и заглянул мне прямо в душу. И я сразу же понял, что нужно делать.
Отодвинув Егора Казимировича, я кинулся в дом.
— Прасковья! — заорал я что было силы, едва открыл дверь.
Запыхавшаяся кухарка выскочила мне навстречу.
По отпечаткам на щеке было понятно, что она задремала, ожидая нас. А по тому, что одета — не вызывало сомнений, что ещё не ложилась.
— Владимир Дмитриевич, звали? — с тревогой спросила она.
— Звал! — коротко ответил я. — На вот тебе щенков. Устрой их в тепле и накорми, они голодные! — и прерывая все расспросы, добавил: — У них мамку убили.
Едва заохавшая Прасковья забрала малышей, я рванул в свою комнату, схватил саблю и кинулся обратно на улицу.
— Вы куда, барин? — закричал мне вслед Егор Казимирович.
— На помощь Мо Сяню! — ответил я, сбегая с крыльца.
Никогда ещё я так быстро не бегал.
Проскочив барьер, я побежал в ту сторону, откуда мы только что приехали.
Можно было, конечно, и на карете поехать, но я решил не рисковать чужими жизнями. Ну а мне не привыкать.
Вспышек света уже не было. Висела ночная тишина.
Луна склонилась к горизонту, но её света ещё было вполне достаточно, чтобы разглядеть на дороге едва бредущую фигуру.
Это был Мо Сянь. Он брёл едва живой, с трудом переставляя ноги. Я бы даже сказал: он шёл на автомате.
Я прибавил скорости. Подбежал к нему и бережно поднырнул ему под плечо, заставляя китайца опереться на меня.
Мне даже показалось, он не до конца осознавал, что происходило вокруг.
Хотя нет. Меня он узнал.
— Молодой господин… — прошептал китаец. — Зачем вы тут? Я сейчас не смогу защитить вас.
— Да-да, — согласился я, устраивая его поудобнее и направляясь с ним домой.
Если я всё правильно понял, то он исчерпал все свои силы — не только магические, но и физические. И шёл сейчас исключительно на силе воле. Или на упрямстве человека, не привыкшего сдаваться.
Что ж, я таких людей уважаю. Сам такой.
До барьера мы шли целую вечность. Уже луна ушла за горизонт, и на востоке появилась тоненькая полоска света, когда мы оказались около барьера.
По дороге я не останавливался, чтобы дать Мо Сяню передохнуть. Во-первых, потому что боялся, что, если Мо Сянь сядет, я больше не смогу его поднять — что я мог сделать в этом тщедушном теле? А Мо Сянь был всё-таки крупнее меня.
А во-вторых, всё это время мы не были одни. В отдалении от нас двигались тени и поблёскивали красные глаза. Однако, твари не нападали, видимо боялись Мо Сяня. Но как стервятники, ждали, когда он упадёт обессиленный. И я опасался, что если мы сядем, то это станет командой для тварей. А я хоть и был с саблей, но Мо Сяню в подмётки не годился.
Вот поэтому мы шагали и шагали с ним пока голубые мотыльки не взметнулись вверх. И только тогда оба повалились на землю.
Но к нашему счастью, Кузьма ждал нас. И на этот раз не в тени здания, а неподалёку от барьера.
Он подбежал к нам, и мы с ним вместе подняли китайца и дотащили его, уже бесчувственного, до дома.
Поднять его в его комнату сил у нас уже не было, поэтому уложили на диван в гостиной.
Матрёна сразу засуетилась, помогла разуть китайца, принесла воды и помогла напоить. А потом подсунув ему под голову подушку и укрыв одеялом, оставила его спать.
Я тем временем проверил щенков.
Белый щенок смотрел на меня и пытался вилять своим тоненьким хвостиком.
Я слышал раньше, что волки хвостами не виляют. Но смотрел на то, как качался или даже дрожал кончик хвоста белого демонического волчонка, и понимал, что пофиг на мнение экспертов. Малыш приветствовал меня. И я это точно знал.
Серый же щенок спал и всхлипывал во сне. Иногда пытался куда-то ползти, снова всхлипывал и ненадолго затихал.
Лежанка была устроена около печки. Прасковья постелила на пол старый полушубок. Так что щенкам было тепло. А вот с кормёжкой у кухарки возникли проблемы — малыши лакать ещё не умели, они умели только сосать, и Прасковье пришлось учить их.
Да, шприцов и сосок в этом мире не знали. А так насколько было бы проще…
Пока я ласкался с белым щенком, ко мне подошла Прасковья.
— Владимир Дмитриевич, вы, наверное, голодный, — сказала она негромко, как будто боялась разбудить серого щенка, который только что перестал всхлипывать.
Её вопрос заставил меня осознать, что за весь день у меня еды было только тот суп, который утром приносила Матрёна.
Я кивнул и поднялся.
И тут вдруг серый щенок снова заплакал.
Сам не знаю почему, я взял его и направился в гостиную, где на диване лежал Мо Сянь. И подойдя к нему, положил малыша ему на грудь.
Едва щенок коснулся груди, китаец глубоко вздохнул и расслабился. И ласково прикрыл щенка рукой.
Тот сразу же затих, как будто наконец-то оказался дома.
Я постоял немного около дивана, опасаясь, что спящий Мо Сянь уронит или повернётся и раздавит малыша. Но увидев, как бережно он поддерживает серого волчонка, спокойно пошёл в столовую.
Точнее, мы с моим альбиносом пошли в столовую.
Да-да, с моим. Я его теперь не отдам никому, даже Мо Сяню.
Пока я ужинал или уже скорее завтракал, потому что на улице совсем рассвело, то планировал сегодняшние тренировки. Уже просто необходимо было к ним приступать. Сколько можно, чтобы меня защищали другие?! Это я должен защищать!
В общем, я решил, что сейчас недолго посплю — с часок, не больше. А потом пойду в деревню к деду Радиму. Потренируюсь с его парнями. Оставаться на обед там не буду. Прибегу домой, пообедаю, немного отдохну. И если Мо Сянь придёт в себя, то попрошу его показать мне, как работать с саблей или с мечом. Ну или сам позанимаюсь — что я зря что ли пересмотрел столько фильмов? А потом перед сном будет медитация. И опять же, если Мо Сянь придёт в себя, то под его присмотром. А если нет — то самостоятельно.
План мне понравился, и я, доев суп и отбивную со сложным гарниром, отправился в свою комнату. Предварительно наказав Прасковьи, чтобы разбудили меня через час.
Слушать возражения я не стал. Забрал с собой белого щенка и тулуп, из которого Прасковья делала щенкам лежанку, и ушёл.
Гнёздышко волчонку я устроил на своей кровати — чтобы малыш был поближе ко мне.
А потом с удовольствием вытянулся рядом.
Больше ничего не помню. Уснул, как говорится, едва голова подушки коснулась.