[96] в час их схождения, избавленные от мороза. И прекрасный обликом властитель земли, подобный планете Будха[97], указывая супруге то на то, то на это окрест, даже не заметил, как миновало время, которое они были в дороге.
48—53. К вечеру он, непревзойденный в славе своей, прибыл, сопровождаемый царицею, с усталыми конями в обитель великого мудреца и подвижника, которую заполнили тогда возвратившиеся из леса с дровами, травою куша и плодами отшельники, приветствуемые дымками, восходящими над священными огнями; где толпились у дверей хижин лани, привыкшие кормиться рисом из рук жен мудрецов, словно их дети; где дочери благочестивцев, полив деревца в саду, тотчас удалялись от них, дабы не спугивать птиц, слетающихся попить из лужиц у их корней; где после захода солнца сгребали в кучи дикий рис, а лани, жуя жвачку, возлежали в двориках у хижин; где клубы дыма, восходящего от святого огня, благоухающие от жертвоприношений, несомые ветерком, овевали, освящая, прибывших гостей.
54—56. Велев колесничему распрячь для отдыха коней, царь сошел с колесницы и помог сойти супруге. Вежливые пустынники, в обуздании страстей несравненные, воздали почести ему с царицею, своему защитнику, почестей достойному прозорливому правителю. И по завершении вечерних обрядов он узрел великого подвижника, восседавшего вместе с Арундхати[98], словно бог огня с богиней Свахою[99].
57—59. Их стоп коснулись, склонившись, царь с царицею Магадхийкой, и в ответ наставник с супругою приветствовали их любовно. И вопросил о благополучии царства мудрец мудреца, чьей обителью было это царство, утомленного тряской в пути на колеснице, но гостеприимством утешенного и воспрявшего. Тогда отвечал разумной речью лучший из красноречивых, покоритель вражеских крепостей, обращаясь к тому знатоку заклинаний:
60-64. «Благополучным будет государство мое во всех семи ведомствах[100], доколе ты отвращаешь от него несчастья, от богов или людей исходящие. Ведь ты, творец мантр, теми мантрами[101] укрощаешь врагов моих уже издали, посрамляя стрелы мои, которые могут поражать лишь зримые цели. Возлияния, свершаемые тобою, о жрец, на жертвенные огни, обращаются в благодатный дождь для иссушенных засухой посевов. И могущество святости твоей — причина тому, что подданные мои живут до предела жизни человеческой, не ведая страха и бедствий. Как же не благоденствовать мне безбедно, когда о счастии моем печешься ты, досточтимый потомок Брахмы?
65—69. Но не радует меня власть над землею с ее материками и со всеми ее сокровищами, пока нет у меня от этой невестки твоей достойного потомства. Ныне предки мои, предвидя прекращение даяний по моей кончине, не снедают вдоволь на поминальной жертве, в заботе о пропитании на будущее. И пьют пращуры воду возлияний, подогретую их вздохами, ибо после меня едва ли от кого-нибудь чают они ее получать. Потому, хотя очищают душу мою жертвоприношения, гнетет ее отсутствие потомства, и светел я, и мрачен, как гора Локаалока[102] между вечными светом и тьмою. Суровые обеты и щедрые дары ведут к блаженству на том свете, но дитя, отпрыск чистого рода, — и здесь, и по ту сторону вечная утеха.
70—72. Почему же, видя меня его лишенным, ты не скорбишь, о благодетель, как о бесплодном деревце в саду обители, тобой с любовью взращенном? Знай, о блаженный, что мне уже невыносима причиняемая этим последним долгом мука, как натертая цепью рана для слона, лишенного ухода. Сделай же так, чтобы избавить меня от этого, отче. Ведь разрешить все преткновения, что встают перед потомками Икшваку[103], только ты один способен!»
73—74. Когда царь ему о том поведал, застыл на мгновение в глубокую думу погруженный, сомкнувший вежды провидец, словно озеро, в котором не плещут рыбы. И, сосредоточившись, он узрел причину, по которой воздвиглась преграда продолжению рода владыки земли, и он открыл ему ее, возвысившийся душою.
75—79. «Некогда случилось так, что на пути у тебя, возвращавшегося после служения Шакре[104] с небес на землю, оказалась корова Сурабхи, возлежавшая в тени волшебного дерева[105]. Поглощенный мыслью о царице, свершившей в ожидании тебя омовение, из страха пренебречь своим долгом, ты не приветствовал ее, меж тем как должен был почтительно обойти ее слева направо[106]. И она закляла тебя: „Раз ты меня презрел, не будет у тебя потомства, пока мое потомство ты не умилостивишь". Ни ты, ни колесничий твой не услышали тогда это заклятие, заглушённое ревом потока небесной Ганги[107], в которой бушевали мировые слоны[108]. Знай же, что от того небрежения возникло препятствие твоему желанию, ибо противно благу неуважение к достойным уважения.
80—81. Сейчас ради дарования возлияний Прачетасу[109], свершающему долгое жертвоприношение[110], она пребывает в подземном мире[111], врата в который охраняют змии. Пусть дочь Сурабхи тебе ее заменит; очистившийся, вместе с супругой воздай ей почести; умилостивленная, и она может исполнить твои желания».
82—85. И только что молвил так жрец, пришла из леса корова по имени Нандини, чистейшая даятельница жертвенных возлияний, бледно-розовая, цвета нежного бутона, с изогнутым пятнышком из белых волосков на лбу, словно заря, увенчанная новою луною, с полным выменем, орошающая землю парным молоком, что чище очистительной жертвы, при виде теленка потоком струящимся; и пылинки, летящие из-под ее копыт, коснувшись тела властителя земли, приобщили его к той святости, что дается омовениями в водах в святых местах.
86. И узрев ее, чей облик был исполнен благодати, молвил великий подвижник, ведающий добрые знаки, вновь обращаясь к нему, достойному обрядов, обретшему надежду на исполнение своей молитвы:
87—91. «Считай, что скоро сбудется твоя мечта, о царь, ибо сразу же, когда ее назвали, явилась благая. Живи теперь в лесу и постарайся умилостивить ту корову неукоснительным служением ей, подобно тому, как обретаешь ты знание прилежными занятиями. Куда ни пойдет она, иди за нею следом, когда остановится, остановись тоже, ляжет — располагайся рядом, будет пить воду — выпей за нею. И твоя преданная жена пусть провожает ее, ублаженную, по утрам до священного леса и вечером пусть встречает. Так и служи ей верно, пока не умилостивишь ее, и да не будет тебе препятствий больше, и да встанешь ты, как твой отец, во главе всех обретших достойных сыновей».
92—93. «Да будет так», — внял наставлению учителя склонившийся благоговейно ученик вместе с супругою, ведающий должные место и время. Тогда премудрый сын Творца, правдивый в речах, отпустил на ночной покой того прославленного отвагой владыку народов.
94—95. Хотя и обладал он могуществом подвижничества, зная правила обрядов, мудрец предоставил царю ради соблюдения обета лесное жилище. И в хижине из листьев, указанной ему главою рода, со смиренною верною супругой на ложе из травы куша провел он ночь, об исходе которой возвестили ему звуки гимнов, возглашаемых учениками того мудреца.
Песнь IIДАР НАНДИНИ
1—2. И вот на рассвете повелитель подданных, богатый славою, выпустил в лес корову мудреца, когда отняли от вымени и привязали теленка, а супруга царя одарила ее благовониями и венками. И верная владыке людей царица, прославленная превыше всех праведных жен, последовала за нею по тропе, на которой пыль освящена была ее копытами, как следует Предание смыслу Откровения[112].
3—6. Но, сжалившись над возлюбленной женою, царь вернул ее и сам, увенчанный славой, пошел пасти дочь Сурабхи, словно Землю, принявшую образ коровы, с четырьмя океанами, обратившимися в соски на ее вымени. И, следуя за коровой во исполнение обета, он отпустил всю свиту; не нужно ему было никого другого, чтобы защитить себя, собственное мужество — защита для потомков Ману. Пучками лакомой травы, почесываниями отгоняя оводов, пуская пастись по воле без препятствий, умилостивлял усердно владыка царей священную корову. Останавливаясь, когда она останавливалась, ступая за ней, когда двигалась, застывая на месте, когда ложилась, жаждая, когда пила воду, — как тень, следовал по ее пути властитель земли.
7—14. Хотя сложил он с себя знаки царского достоинства, блистательным обликом он выдавал свое величие, подобный царственному слону, в срок являющему ярое стремление свое, не обнаруживая тока мускуса. С волосами, стянутыми в узел дикими лианами, он скитался по дебрям с луком наизготове, словно задавшийся целью под предлогом защиты священной коровы отшельника укротить всех злобных хищников леса. Ему, оставшемуся без спутников, равному богу, Носителю Петли[113], пели хвалебный гимн деревья по обе стороны тропы голосами заливающихся в восторге птиц; его, достойного почестей, подобного Огню, другу бога ветра, осыпали своими цветами колеблемые ветром молодые лианы, когда проходил он близко, как по обычаю горстями риса девы его столицы; и лесные лани, взирая на него, тешили взоры свои, по облику чуя бестрепетными сердцами грозного лучника милосердие. Он слышал, как в зарослях лиан под звуки наполняемых ветром стволов бамбука, играющих флейтами, громкими голосами поют ему славу божества леса. И ветерок, напоенный прохладою горных водопадов и благоуханием цветов, качая ветви дерев, овевал его, палимого зноем и лишенного зонта, очистившегося благочестивым служением. И без дождя угас лесной пожар, когда он углубился в чащу леса как его хранитель; на деревьях явилось изобилие цветов и плодов, и сильный среди зверей перестал обижать слабого.