И второе — пожалуй, не менее важное. Мне повезло дважды: натыкался на животных у самой кромки леса (два-три километра не в счет). Но стада не стоят на месте — для них десяток-другой километров не крюк. Что бы я делал, если бы вышел на обычную охоту? Живности тут, действительно, полно, но как ее взять? Точнее даже, как до нее добраться? Вот сейчас я вижу вдали не менее двух пасущихся стад, но, чтобы только приблизиться к любому из них, понадобится несколько часов быстрой ходьбы. Это если стадо тем временем не сместится куда-нибудь в сторону или не отправится на водопой. Допустим, мне опять повезет и я кого-то „замочу“ на расстоянии всего лишь (!) дневного перехода от лагеря. Дальше что? С „полной выкладкой“ я смогу унести мяса… ну, допустим, килограммов десять. Это что же такое? Это значит, что, имея только одного „иждивенца“, вернувшись с охоты, нужно будет на другой же день отправляться снова. От туши, оставленной в степи, к тому времени, конечно, останутся рожки да ножки. Впрочем, ножек тоже, наверное, не останется.
Мораль сей басни такова: на охоту действительно надо ходить налегке — с луком и стрелами. Ну, наверное, можно сунуть кусок мяса в карман. И носиться по степи как дикий сайгак. А отсыпаться-отъедаться, когда вернешься с добычей. Логично? Да, но… Вот именно! Это во мне сидят предрассудки. При положительной температуре вполне можно пережить ночь без теплой одежды и костра: просто дождаться рассвета и идти дальше, но я воспринимаю это как эксцесс — неприятность, которую надо всеми силами избегать. А собственно говоря, почему? Может быть, чем изобретать легкий спальный мешок для дальних походов, проще перестроить мышление? Стоит вспомнить мужичка на старой дороге!» И Семен вспомнил.
В тот раз они работали в сотне километров от рудничного поселка и километрах в тридцати от бурового участка. Вокруг невысокие сопки, покрытые тем, что называется «горная тайга». Продуктов было навалом, снаряжение по тем временам вполне приличное: «энцефалитные» костюмы из плотной ткани, спальные мешки, палатки. И все-таки Семен старался изо всех сил побыстрее закончить работу и убраться из этого гиблого места: жара, комары, слепни, проходимость плохая — сплошные заросли, и так далее. В тот день он ковырялся на склоне возле старой грунтовой дороги, по которой никто не ездил со времен войны. И вдруг…
Идет по старой колее мужичок. Невысокий, худой, плешивый. В подвернутых болотных сапогах, брезентовых штанах и штормовке. Через плечо сумка от противогаза. Идет он этак не спеша, веточкой от комаров отмахивается. Подходит и говорит:
— Привет, Федя!
— Привет, только я не Федя!
— А, — машет рукой мужичок, — я всех «Федями» зову. Давай выпьем, а то мне одному скучно!
И достает из сумки солдатскую флягу. После этого сумка оказывается совершенно пустой.
Потом они сидят на обочине старой колеи и пьют из горлышка теплую брагу. Мужичок рассказывает:
— Я, понимаешь, с буровой. Вахту отработал и отдохнуть решил — на Дагын на рыбалку сходить (по дороге, Семен знал, еще километров двадцать — тридцать). Что, думаю, в поселке сидеть — здесь лучше! Порыбачу пару недель и опять на буровую.
— Как же ты… — пытается понять Семен, — так идешь? Без всего?!
— А чего мне надо, Федя?! — смеется мужик. — Соль вот в кармане есть, спички, ножик. Леску взял с крючками, а удочку там срежу.
— Ну а… ночевать как?
— Так лето же! Или на пожоге — делов-то куча! Ладно, работай, Федя, а я пошел!
И легким шагом, помахивая веточкой, мужичок отправляется дальше. «Вот как надо жить!» — подумал тогда Семен.
«Вот так и придется жить! — думал теперь Семен, озирая бескрайнюю даль чужого мира. — Здесь бы на джипе кататься. Или хотя бы на лошади…
Кстати, о лошадях! Между прочим, племена североамериканских индейцев в своих миграциях по континенту вышли к границам прерии и остановились — в глубь степей не пошли, хотя там одних бизонов бегало, кажется, миллионов шестьдесят. Так ведь нет: тормознулись в лесостепной зоне и даже начали переходить к оседлому хозяйству. И перешли бы! И, наверное, карта США сейчас выглядела бы совсем по-другому. Но в степях появились мустанги — одичавшие лошади Старого Света. И индейцы не устояли перед искушением: мгновенно, чуть ли не за одно поколение, научились их приручать и ездить на них! И просторы прерий стали им доступны вместе с бескрайними, казалось, ресурсами мяса. Со всеми вытекающими последствиями: развалились едва наметившиеся племенные союзы, заброшены были огороды и плантации кукурузы. Результат известен. Отсюда вывод: чтобы „жировать“ в степи, по ней надо быстро передвигаться. Раз нет ни машины, ни лошади, придется бегать самому. А для этого надо быть легким. Но как?!»
После долгих душевных терзаний Семен оставил себе три болта и кусок мяса. Все остальное закатал в шкуры, сходил к лесу и засунул сверток в развилку веток метрах в трех над землей — авось никто не достанет. Потом вернулся на бугор и разделся догола. Рубаху затолкал в рюкзак, обвязку надел на голое тело, взвалил на плечо арбалет и легкой трусцой устремился (в смысле побрел) вперед.
Эту ночь (уже третью по счету!) Семен провел на вершине холма со скальными выходами на вершине. Разжигать костер было не из чего, да он и не пытался: огрызок деревяшки, которая когда-то была мясом, можно сжевать и так, а для тепла надо жечь не кустики, которые тут растут, а бревна. В общем, ночью он делал все что угодно: любовался на звезды, слушал звуки ночной степи, размышлял о смысле жизни, только не спал. И не то чтобы было очень холодно, а, скорее, недостаточно тепло, чтобы спать, ничем не прикрывшись. Зато, когда выглянуло солнышко и пора было куда-то идти (куда именно, Семен уже не знал), он заснул как убитый.
Разбудил его какой-то рокот и топот, от которого, казалось, слегка подрагивает земля. Семен выглянул из-за камней и надолго застыл, забыв принять более удобную позу: рядом с ним в широком сухом распадке дрались два мамонта. Вряд ли до них было намного больше сотни метров…
Про этих хоботных Семен читал, видел картинки реконструкций и сами реконструкции. И тем не менее…
Безусловно, это были два самца: массивные головы, крутые горбы над передними лопатками, возвышающиеся над землей не менее, чем на два с половиной метра, огромные бивни. Тела сплошь покрыты густой бурой шерстью, особенно пышной по бокам, с плеч и груди свисают гривы густых длинных волос. Оценить вес трудно: тонн по пять-шесть, наверное. Один чуть пониже ростом, но массивнее, бивни его кажутся чрезмерно длинными (метра по четыре?!), они спиралью загнуты внутрь. Шерсть темно-бурого цвета (Семен назвал его «Черным»). У второго шерсть с рыжеватым оттенком, он чуть выше, но как бы стройнее противника, трехметровые бивни лишь слегка загнуты.
Вероятно, начало боя Семен проспал: противники стояли друг против друга, мотая хоботами и поводя головами. Бока их тяжело вздымались. Вот Черный взревел — протрубил что-то, задрав хобот вверх и присев на задние ноги так, что передние оторвались от земли. Потом он разом опустил их и ринулся в атаку. Чуть запоздав, Рыжий устремился навстречу. Он двигался немного быстрее, и к точке встречи оба набрали почти одинаковую скорость…
Примерно такие, наверное, звуки должны раздаваться, если с небольшой высоты уронить на штабель десяток промороженных бревен. Сопение и хриплые взрыки… Они сцепились бивнями, пытаясь вывернуть противника в сторону, завалить на бок. Пять, шесть, семь секунд — они с тупым лязгом расцепились и отпрянули друг от друга.
И без всякой передышки Черный атаковал снова! Он опустил бивни к самой земле и пытался таранить противника лбом в голову сбоку. Рыжий почти успел повернуться, но зацепил своим бивнем бивень противника и смог лишь слегка смягчить удар. Он пошатнулся, хрипло взревел и мощно двинул головой, заставив противника переступить ногами, чтобы сохранить равновесие.
Со стуком разомкнули бивни, разошлись… И вновь лобовой удар!
Наверное, и на экране такое зрелище было бы не для слабонервных, а ту-ут… Когда дрожит земля, когда во все стороны хлещут волны ненависти и злобы…
Вот они сошлись, сцепились бивнями, гнут друг друга к земле — сила на силу. Топчутся, подаваясь то вперед, то назад… Ну, кто кого?!
Рыжий слабее, передние ноги подгибаются… Еще! Встал на колени!!
«Господи, я-то что делаю?!» — спохватился Семен и кинулся к арбалету.
Он давно перестал снимать обвязку — так и таскал ее на голом теле. Когда становились холодно, он надевал сверху рубаху, в которой, не долго думая, прорезал дырку, чтобы можно было пользоваться крюком. Но сейчас руки у него тряслись, крюк за что-то зацепился и никак не хотел вылезать наружу. Он все-таки достал его, зацепил тетиву, а она не натягивалась — все время оказывалось, что он не так стоит, неправильно держит ложе. Приходилось отпускать и начинать сначала…
Пока он возился с арбалетом, сквозь собственное кряхтение и сопение он дважды слышал характерные звуки схватки — значит, Рыжий все-таки смог встать, смог уйти из смертельного захвата и бой продолжается.
Семен вложил болт в паз и выглянул из-за камней. Черный лежал на боку. Нелепо загнутый правый бивень торчал вверх. Рыжий стоял, покачиваясь, метрах в пяти, бока его тяжело вздымались и опадали. Он стоял так минут пять, глядя, как поверженный противник ворочает головой и беспомощно перебирает ногами, потом опустил бивни к земле и начал водить ими по траве из стороны в сторону. Остановился. Поднял голову. Вскинул вверх хобот и издал долгий трубный звук.
И не было в этом звуке яростного ликования победителя, а была какая-то мрачно-удовлетворенная констатация: «Я победил!»
Потом он повернулся и тихо побрел прочь, опустив голову и медленно переставляя огромные ноги.
Способность соображать вернулась к Семену не сразу. А когда это случилось, он понял, что ему крупно повезло. Черный, похоже, тяжело ранен, а он, Семен, оказался на месте первым из… стервятников. Уж, во всяком случае, это лучше, чем пытаться подстрелить здорового и сильного зверя. Есть шанс выполнить поставленную задачу, так сказать, малой кровью. «И что теперь делать? Стрелять? Но он лежит спиной ко мне, и в какое место нужно целиться в таком положении, совершенно непонятно. В голову, наверное, бесполезно — только сломаю болт. Дождаться, пока Рыжий уйдет подальше, и подойти с той стороны?»