ва не прогорят полностью.
После этого начинается сам процесс. Одна из женщин, стоя на коленях возле четырехножника, берет костяными лопаточками нагретый булыжник и опускает его в котел. Когда от него перестают идти пузыри, она его вылавливает большой деревянной ложкой и откладывает в сторону, а в котел опускает следующий. Процесс идет непрерывно, но все больше замедляется по мере нагревания содержимого. Обычно заготовленного количества раскаленных камней с запасом хватает, чтобы довести содержимое котла до состояния, которое можно назвать кипением.
В это время вторая дама, расположившаяся с противоположной стороны от «котла», неуловимо-быстрыми движениями шинкует на бревне мясо. Немытый, заляпанный засохшей кровью и шерстью оковалок лежит на куске шкуры, а нарезанные кусочки и полоски сваливаются на плетенный из прутьев вогнутый поддон. Когда вода закипает, в нее вываливается нарезанная мякоть и, если ее много, закидывается еще пара раскаленных камней. После этого мясо считается готовым — ложкой и лопаточками его извлекают из «котла» и помещают на тот же плетеный поднос. Он хоть и сделан из прутьев, однако бульон и сок не пропускает, поскольку все дырки и щели плетения давно забиты задубевшими остатками сала и мяса от предыдущих трапез. Все! Садитесь жрать, пожалуйста!
Следует подчеркнуть, что жидкость, булькающая в такой кожаной посудине, на самом деле водой не является. Точнее, когда-то, наверное, она ею была — скорее всего, в момент ввода в эксплуатацию нового «котла». После многократного приготовления в ней мяса она превращается в некую субстанцию, состоящую из топленого сала, плавающего сверху, и жижи, которую весьма условно можно назвать бульоном. Все это, разумеется, сдобрено изрядным количеством шерсти, золы и древесного мусора. А вот вареных мух встречается довольно мало — почему-то это блюдо их почти не привлекает. Среди людей хлебать бульон желающих тоже не находится, и котел не опустошается никогда — просто подливается вода по мере выкипания. Впрочем, сказать, что таковым является основной способ приготовления мяса, будет неверно. В «котел» отправляется любой продукт, который по каким-то причинам не может быть употреблен в сыром виде: рыба, птица, зайцы, суслики, улитки и, судя по валяющимся шкуркам, даже змеи.
Утром первого дня в полумраке чужого жилища Семен навернул изрядную порцию холодного мяса, приготовленного накануне именно таким способом. И ничего с ним не случилось. Правда, тогда он еще не знал, КАК именно оно готовилось. Оставалось утешить себя старой поговоркой: тем, кто любит колбасу и уважает законы, лучше не знать, как делается то и другое. Впрочем, помимо основного, повседневного, так сказать, блюда, употреблялась масса всевозможных деликатесов: мелкая рыба и ракушки в сыром виде, рыба и мясо, запеченные в золе или обжаренные на углях, и, конечно, радость души — костный мозг.
Помимо кожаных «котлов» использовались черпаки и плошки, изготовленные из дерева, выдолбленные из мягкого камня или сделанные из костей черепов каких-то животных. Приготовление пищи вышеперечисленными способами затрат воды почти не требовало, а «третьего блюда» в обед не полагалось — желающий мог отправиться на речку и пить сколько душе угодно. Наблюдая все это, Семен с горечью вынужден был признать, что места для его керамических изысков в быту лоуринов просто нет. Чем, спрашивается, глиняный котел лучше кожаного? Тем, что его можно мыть? Глупости какие… В общем, Семен оттащил к своему вигваму несколько посудин для личного пользования, а остальные оставил валяться возле Костра Старейшин, благо никто на них не покушался. Обидно, конечно, что столько сил потрачено зря, но кто ж знал… Тем не менее на этом дело не кончилось.
Кижуч и Горностай сидели у Костра Старейшин и, вероятно, от нечего делать перебирали кособокие керамические посудины и о чем-то спорили. Оказавшийся неподалеку Семен был призван ими к ответу.
— Скажи нам, Семхон, где это вы с Бизоном нашли такие смешные камни? — поинтересовался Кижуч.
— Нигде не нашли, — честно ответил Семен. — Я их сделал.
— Вот! — обрадовался Горностай. — И Бизон говорит, что ты их наколдовал!
— Наколдовал, — признался бывший завлаб. — Это магия глины, воды и огня. Она позволяет превращать мягкое в твердое.
— М-да-а, — мечтательно закатил глаза Кижуч, — мои бабы раньше тоже умели превращать мягкое в твердое, а теперь совсем разучились.
— Вот дурак-то, — кивнул на него Горностай, обращаясь к Семену. — Говорят ему: возьми пару молоденьких, и все дела!
— Еще чего?! — вскинулся Кижуч. — А старых куда?! И так никакой жизни — хоть в степь беги!
— А что, поменять как-нибудь нельзя? — сочувствующе поинтересовался Семен. — Ну, там, двух старых на одну молодую, а?
— Поменяешь, как же, — горько вздохнул старейшина. — Кто же их, бывших в употреблении, теперь возьмет? Тут уж ничего не поделаешь, терпеть надо… Слушай, Семхон, а в будущем не придумали способа избавляться от старых баб? Или хотя бы делать их опять молодыми и ласковыми?
— Да как тебе сказать… — задумался Семен. Ничего путного в голову не приходило, и он выдал первое попавшееся: — Ты знаешь, там говорят, что не бывает плохих женщин, бывает мало водки.
— Чего-о?? — вскинулись разом оба старейшины. — Чего мало?!
— Ну, водки… Это напиток такой.
Старейшины переглянулись и спросили почти хором:
— Делать умеешь?
«Так, — подумал Семен, — опять влип. И кто меня за язык тянул?!»
— Понимаете, это такой волшебный напиток… Его сложно и долго готовить… С его помощью я помог воскреснуть Черному Бизону…
— Вот! — поднял указательный палец Горностай. — Бизон рассказывал! Лучше, говорит, нашей мухоморовки: сразу все миры открываются, все мягкое твердеет, а все твердое размягчается. И голова потом почти не болит, только пить хочется!
— А от баб помогает? — поинтересовался Кижуч.
— Это кому как, — не стал кривить душой Семен. — Смотря сколько выпить, смотря какие бабы. Бывает, что и помогает, а иногда только хуже становится.
— Нет! — авторитетно заявил старейшина. — Хуже не станет! Потому что некуда. Можешь приступать немедленно!
— К чему?!
— Ну… делать эту… это… Колдовать, в общем. Скажи только, что для этого нужно, мы быстро организуем.
— Понимаете, — нашелся наконец Семен, — это очень серьезная магия. Употреблять такой напиток можно только в самых ответственных случаях, вроде воскресения из мертвых.
— Знаешь что, Семхон, — вкрадчиво проговорил Горностай, — наверное, ты прав. Раз это так сложно, то, конечно, возиться не стоит. Тем более что никаких важных событий у нас не предвидится…
— Действительно, — поддержал его Кижуч. — Зачем нам это? Ближайший праздник наступит только после белой воды!
— Вот я и говорю, — продолжил Горностай, — ни к чему нам с магией связываться. Правда, появился у нас на стоянке один чудак…
Дальше последовал медленный, раздумчивый диалог старейшин:
— С виду вроде лоурин…
— И на мужчину похож…
— По крайней мере, писает стоя…
— Но без Имени…
— Оно и понятно — из будущего пришел…
— Хотели мы ему Имя дать — хорошее, настоящее…
— Мы же добрые, нам для своих ничего не жалко…
— Только он совсем не лоурином оказался…
— Да, скрытный какой-то, жадный…
— Похоже, только о себе и думает…
— Разве лоурины такие бывают?
— Да вы что?! — не выдержал издевательства Семен. — Это я-то о себе думаю?! А кто Бизона звуки рисовать научил?! Кто магию малого дротика придумал?! Кто показал, как без плота в воде плавать?! Вот посуду сделал — хотел вам магию огня и глины передать, а вам не нужно!
— Да-а-а… — протянул Кижуч. — Мы тоже объедков не жалеем — ни собакам, ни женщинам.
— Посуда из глины — вещь полезная, — сказал Горностай с важным видом, а потом сморщился и ехидно добавил: — Ты бы еще подкладки для баб из будущего притащил, а то им со мхом неудобно, наверное!
— Ладно, черт с вами! — сдался Семен. — Сделаю я вам волшебный напиток!
— Сделай! — одобрил его решение Кижуч. — Не может же в будущем не найтись хоть чего-нибудь по-настоящему полезного!
— Только учти, Семхон, — предупредил Горностай, — сейчас лап от головастиков не достать — они уже все в лягушек превратились!
— Мне они не нужны!
— Ну, тогда все в порядке: жабьих глаз, кротовых хвостов и мышиных членов мы тебе наберем, сколько хочешь!
— Мне и они не потребуются!
— Да ты что?! Вот это магия! Неужели… Даже страшно подумать…
— Нет, — сказал Кижуч, — своих детей мы не отдадим. Лучше на хьюггов нападем и отобьем у них. Такие подойдут?
— Послушайте, старейшины! — решил хоть немного отыграться за поражение Семен. — Все, что мне нужно, я найду в лесу сам. Вы мне дадите мальчишек, чтобы собрать это и принести. Еще потребуются две больших шкуры без дырок. Когда волшебный напиток будет готов, вы дадите мне Имя вашего рода. И без всяких там испытаний и посвящений — я уже давно не мальчик. Договорились?
— Ну, испытывать тебя ни к чему, — согласился Кижуч. — Раз до таких лет дожил, значит, все, что нужно, умеешь. А вот с посвящением… Ты все-таки половину памяти растерял…
— Мы подумаем, Семхон, — пообещал Горностай. — Есть кое-какие тайны, без которых человек возродиться не сможет. Да и не человек он, по большому счету. Мы подумаем, как передать тебе это.
— Ладно, договорились, — согласился Семен.
«Интересное дело, — размышлял он, бредя к своему жилищу. — Уже второй раз старейшины намекают на мой почтенный возраст. И при этом смотрят на мою голову. Что там у меня такое?»
Поскольку зеркал в этом мире еще не имелось, Семен намотал на палец тонкую прядь волос и сильно дернул — больно, конечно, но надо же выяснить…
Он выяснил: большинство вырванных волос оказались седыми.
У Семена, как, наверное, и у большинства цивилизованных людей, со школьных лет было убеждение, что первобытные люди только и делали, что боролись с силами природы, сражались с хищниками и добывали что-нибудь пожрать. Охотник прибегал из леса с оленем на плечах, забрасывал его в пещеру на растерзание своре голодных детей и бежал добывать следующего. Строго говоря, под такими представлениями есть довольно прочная научная база: основным регулятором численности живых существ являются пищевые ресурсы. Численность слонов или леммингов на данной территории колеблется возле предельного количества, которое эта территория может прокормить. Человек, живущий собирательством и охотой, по идее, не должен сильно отличаться от других животных. Тем не менее никакого особенного «напряга» в жизни лоуринов в первые дни Семен не заметил.