Поймали такси. Еле дотерпели до прихожей. Заняться этим прямо под огромным портретом Матвея теперь ей казалось забавным. Остро-мстительным. Гадким, как всё воистину женское.
А потом ещё и в спальне.
И на кухне.
И ещё раз под портретом.
Чувственность вернулась к ней.
Уже под утро, когда такой красивый и так похожий на Матвея в молодости мужчина — она только сейчас это толком осознала, — варил ей кофе, она, сидя на табурете, закинув ногу на ногу, походя сказала ему в спину:
— Саша, это было прощание.
Он не обернулся, но мускулы моментально напряглись. Вздулись на шее, спине, ягодицах, бёдрах и голенях. … Он не был! Он стал похож на Матвея! Видимо, год с лишним, помимо работы только тем и занимался, что железо тягал. Но стал похож только потому, что был похож. Имел потенциал. Не важно… Теперь это всё уже не важно.
— Ни хрена себе качели, — всё ещё не поворачиваясь к ней, сдержанно сказал он.
Сдержанно и вроде даже чуть с иронией. Так пытается сохранить достоинство сильный мужчина на пороге… На пороге чего угодно.
— Это потому что ты замужем? И… Я готов быть рядом с тобой в любом качестве. Своего… законного мужа ты много лет держала при себе в любовниках.
— Фу! — Рассмеялась Мальцева. — Ты слишком хорош для таких ролей. Просто….
И сама удивилась тому, как натурально рассмеялась. Или даже не так. Не натурально рассмеялась, а натурально так себя и чувствовала. Как будто она снова дурноголовая юная страстная игривая Танька Мальцева, могущая как угодно поступать с мужиками. И ничего ей за это не будет. Ничего и никогда. Потому что…
— Просто мой единственный законный муж… жив.
Зашипел убегающий кофе.
Кадр пятьдесят семьДругой человек
В отделение патологии беременности поступила беременная Костомарова Евгения Владимировна, двадцати трёх лет, с острым миелобластным лейкозом. Беременность первая, тридцать шесть недель, продольное положение головное предлежание. Ничего необычного. Кроме лейкоза, разумеется.
Родин перекрестился: вовремя Мальцева перетянула на заведование Ерлана Данияровича Байжанова из столицы Татарстана в столицу российскую. Казаху сперва дали не очень благозвучное прозвище. Бессовестные русские! Их чёртов слух ничего не мог поделать с созвучием, конкордантным имени Ерлан. Как только Родин представил нового заведующего на пятиминутке — так уже на последующем перекуре и… Но в первый же день работы Ерлан Даниярович так всех обаял, как профессионализмом, так и личными качествами, что… Но уже прилипло. Намертво. Так и звали. Но с большой нежностью. А между тем, значение славного казахского имени Ерлан (которое бы моментом вычислил старичок психиатр Пётр Валерианович) — храбрый, удалой, отважный, мужественный лев. Но роддомовская публика тонкостью не отличалась. Зато уж если любила — то любила крепко. А слова — дело такое… Ерлану Данияровичу было не страшно вручить столь ответственную женщину.
Хотя — нет. Страшно. Страшно стало всем. И Байжанову, и Родину. И Мальцевой. Особенно — Мальцевой. Как главному врачу больницы.
Пациентка была крайне тяжёлая.
Острый миелобластный лейкоз у неё диагностировали впервые во время беременности. Возможно, именно ею он и был спровоцирован. Человечество всё ещё почти ничего не знает о причинах новообразований. В данном случае «почти ничего» равно «ничего абсолютно».
Аборт Костомарова делать категорически отказалась. Да и неизвестно ещё, как бы сказалось искусственное прерывание беременности на течении опухолевого процесса. Ей предложили пройти курс полихимиотерапии. Во втором триместре это не слишком опасно. Цитостатические и тератогенные эффекты исключены — органы и системы плода ко второму триместру беременности уже сформированы.
Беременная Костомарова прошла курс полихимиотерапии. Во Франции. Если деньги есть — хозяин-барин. Лейкоз чуть угомонился, но как следствие полихимиотерапии у женщины развился тромбоцитопенический синдром. В сроке тридцать шесть недель пациентке была прямая дорога в отделение патологии беременности, потому ведущий её онкогематолог перекрестился. Трижды. И вот почему: в добавление к патологии физиологической у Костомаровой наблюдалась патология иного рода — она была свидетельницей Иеговы. В связи с чем от лечения тромбоцитопенического синдрома в виде: переливания тромбоцитарной массы, а ещё лучше: тёплой донорской крови, женщина, а равно и её муж — категорически отказывались.
В приёмный покой роддома её доставили на Скорой — ходить она уже не могла. Страшная слабость и всё, сопутствующее такой тяжёлой патологии. На беду в приёме торчал Святогорский, развлекая молоденькую акушерочку. Возглавлял процессию муж Костомаровой. Вместо «здравствуйте!», с порога заявивший:
— Мы — свидетели Иеговы!
— Со стороны защиты или со стороны обвинения? — моментально среагировал Аркадий Петрович, который никогда не лез за словом в карман.
Муж насупился и молча положил на стол красивую книжечку. На обложке реял алый флакон крови, обрамлённый перечёркнутым чёрным кружочком. Зловещее изображение было сопровождено текстом: «НИКАКОЙ КРОВИ. Волеизъявление и доверенность относительно медицинского вмешательства (подписанный документ внутри)».
— Ишь ты! Прям не просто отказ, а волеизъявление! Типа, мол, если что — так мы не отказывались, а всего лишь волю изъявляли, в этом смысле? Или здесь о смысле вообще речь не идёт?
Но на носилках внесли такую несчастную пациентку, слабую, измождённую, бледную, в кровоподтёках, петехиях и экхимозах разнообразной степени цветения, что у Святогорского пропало всякое желание язвить. Его затопила искренняя жалость. Сопровождающий Костомарову онкогематолог лишь пожал плечами, передавая Аркадию Петровичу пухлую историю болезни.
— Я не акушер-гинеколог. Теперь она — ваша.
Акушерочка уже вызывала по телефону в приём Ерлана Данияровича. Перевод был заранее согласован. Впрочем, Аркадий Петрович в стороне не остался — Костомарову сразу же госпитализировали в ОРИТ.
— Мы убеждали их, — онкогематолог кивнул в сторону мужа, — что без последующей трансфузионной терапии «химия» теряет смысл. Но они согласились только на профилактику инфекционных осложнений.
У постели Костомаровой собрался консилиум. Родин, Байжанов, Мальцева. И даже Панин приехал. Мальцева ему всю голову проела, что если он — заместитель министра по вопросам материнства и детства, — то и присутствовать и участвовать в консилиуме у постели такой больной — обязан! И окончательное слово — за ним.
Разумеется, у постели собрали заведующих, ординаторов и, конечно же, молодых врачей. И после всех положенных телодвижений переместились в конференц-зал, обсуждать. Панин и Мальцева привычно пошли за стоящий на подиуме стол. Туда же подтянулся и Родин. А стул-то за тем столом стоял как раз один-единственный. Профессор Денисенко уехала в долгосрочную заграничную командировку, так что утренние врачебные конференции и клинические разборы единовластно проводил начмед. Панин и Мальцева рассмеялись. Родин несколько смутился. Но кто-то из сообразительных молодых быстро притащил на подиум ещё два стула. Это всё не имело особого значения. На самом деле все тянули время. Не то, чтобы осознанно. Надо было принимать какое-то решение по беременной Костомаровой. А без крови такому решению не родиться.
Наконец устроились.
— Вы позволите, Сергей Станиславович? — обратился Панин к начмеду.
Родин так быстро закивал головой, что, казалось, она сейчас отвалится. Панин, в свою очередь, беспомощно посмотрел на Святогорского, сидевшего в первом ряду вместе с Байжановым. Аркадий Петрович без второго слова встал и повернулся к собравшимся в зале передом, к «президиуму» — задом.
— Коллеги!.. Особенно — молодые коллеги. Острый лейкоз при беременности — большая редкость. Хотя… Не такая уж и большая. Пять случаев на сто тысяч беременностей примерно. Имеет место быть. И нам рано или поздно должно было повезти. Стоит взять в кавычки… Иначе бы все сейчас здесь не сидели. Что есть острый лейкоз?
Разова подняла руку, как первоклассница.
— Только к доске не иди, — пошутил заведующий ОРИТ, — с места отвечай.
— Острый лейкоз — это первичное поражение костного мозга незрелыми кроветворными клетками, инфильтрация этими клетками всех органов и тканей.
— Молодец, Настенька. Не забыла общий школьный курс, что редко случается с профильными специалистами. Садись, пять!
По залу прошелестел лёгкий смешок. Панин нахмурился и откашлялся. Святогорский повернулся к нему и сделал глазками: «не мешай, раз вручил ведение клинразбора! Пущай расслабятся!». И продолжил, обратившись к залу.
— Популярно выражаясь: кровь стремительно молодеет, «впадает в детство». Вот только была «взрослая» кровь, управлявшая космическим храмом тела человеческого. И тут вдруг менеджером по доставке всего ко всему становится новорождённый карапуз. Понятно, что это грозит катастрофой. И вот тут беременные в более выгодном положении, нежели дети, мужчины и небеременные женщины. Почему?
Святогорский пристально осмотрел аудиторию. Аудитория как-то очень по-студенчески замолчала, часть даже уткнула взгляды в колени.
Панин прошептал Мальцевой в самое ухо:
— Любит Аркаша театральные эффекты!
От этого её чёртова уха его в пот бросило. Они давно не были вдвоём. Ему было очень плохо, когда она торчала в подвале. Он был счастлив, когда она согласилась стать главврачом. И вот теперь, когда она стала необыкновенно хороша, стала как раньше, стала той Танькой Мальцевой, от которой у него сносило крышу — они опять слишком редко бывают вдвоём.
— Может, уедем куда-то на выходные? — жарко зашептал он.
Отмахнулась, зараза! Вот прям как есть главный врач!
— Нет-нет, Оксана Анатольевна! Знаю, что вы знаете! — Продолжал тем временем лицедействовать Святогорский, окоротив открывшую рот Поцелуеву. — Я хочу, чтобы ответили молодые доктора! Даже если они не знали, не знали — да и забыли! — самое время включить логику. Потому что?..