Всё это он рассказал Оксане уже после операции.
А до того — ни-ни! Ничегошеньки. Даже когда Оксана, просматривая новости в Интренете и реакцию блогосферы, отпускала ехидные комментарии и саркастические примечания. Делал квасное лицо, поддакивал и уходил варить кофе. Если бы она знала, с чьей спермой он имел дело!.. Впрочем, он и сам толком не знал. Слава богам.
Его клиентка Елена Павловна ещё и законсервировала собственные яйцеклетки и все двадцать пять образцов «сопутствующего» генетического материала от далеко не последних лиц:
— Жизнь длинная. Вдруг эти детишки окажутся… Не того!.. — Вертела она ладошкой. — Понимаете?
— Не понимаю, — сухо отвечал всегда такой солнечный зайчик Родин.
— На детях гениев природа отдыхает. Оставляю себе люфт для маневра.
— Ну вы!.. — Сергей Станиславович никак не находил нужные слова. — Ну вы даёте! А этих куда? Если… — кивая на плоский живот Елены Павловны. Она как раз стирала салфеткой гель после ультразвукового исследования. Эмбрионы прижились и отлично себя чувствовали. — На помойку?
— Вы что, идиот?! Они мои дети! Я буду их любить, даже если из них ничего дельного не выйдет. Прокормлю, одену, обую, к делу пристрою. По квартире и машине у меня на каждого хватит. Ещё и на остальных останется.
— Так время-то идёт! — Таращил глаза Родин. — Пока с этими… — он уже не кивал, а всего лишь с опаской косился на живот Елены Павловны. — Пока с этими понятно станет — так ваш поезд уже ту-ту!
— Вы, Сергей Станиславович, как-то резко отупели. Я же заморозила свои, — с нажимом акцентировала Елена Павловна, — яйцеклетки. А у вас и проверенные гестационные курьеры имеются, не так ли?
Елена Павловна явно была в теме. Не каждый обыватель знает, что суррогатных матерей называют гестационными курьерами или…
— Или нянями на срок вынашивания, — усмехнулась Елена Павловна, будто прочитав мысли репродуктолога. — Я не каждый обыватель. Я организатор и вдохновитель кампании «За Веру, ДНК и Страну». И я не из тех, кто относится спустя рукава к информации и знаниям.
— Это я уже понял. — Только и оставалось промямлить Родину.
Беременность протекала без осложнений. Кампания «За Веру, ДНК и Страну» пошумела-пошумела — да и стихла. Законопроект не был принят. Но кто-то отхватил немалое бабло на проведении мероприятий, на «заготпунктах», на информационном и материальном обеспечении этой несусветной глупости. В том числе — и дружок Елены Павловны. И она сама. Это кроме троих детишек.
В положенный срок была произведена операция кесарева сечения и…
— И это дети от вот тех вот, кто участвовал в этой бредовой кампании? — уставилась на Родина Оксана Анатольевна.
— Только я тебя прошу! — Умоляюще посмотрел на неё супруг. — Это же врачебная тайна! Как тайна исповеди. Ну, ты в курсе. Даже если… Даже если…
— Даже если твой моральный компас показывает в противоположном направлении? — сжалилась Оксана над Сергеем Станиславовичем.
Он только обессилено кивнул.
— Я — могила! Жена да убоится му… Слушай, а от кого они? — теперь взгляд совершенно не боящейся мужа жены горел лихорадочным женским любопытством. — Никак от… — Она задрала глаза вверх.
— Оксана! — Родин аж подскочил. — Я понятия не имею!.. Но — нет! Он ей… — он посмотрел на потолок. — Не нравится. Чисто внешне.
— Но от кого же, от кого?!
— Я бы хотел, чтобы она унесла эту тайну с собой в моги… Нет, пусть живёт сто двадцать лет, но пусть… Оксана! Я уже жалею, что рассказал тебе!
— Правильно сделал, что рассказал. У тебя не должно быть от меня тайн. Даже врачебных! — Упредила она гипотетические возражения. — Но, блин! Прикольно! И ужасно неэтично! Живут себе мужики, далеко не последние. И знать не знают, что у них есть детишки.
— Это замечательно! — Вздохнул Родин. — Ни тебе претензий. Ни тебе алиментов. Ни тебе упрёков и… Прекрасная она женщина, Елена Павловна! Кстати, ты в каком месте Подмосковья хотела бы дом?
Оксана вытаращила на него глаза и кивнула на дверь кабинета, мол, оттуда дровишки? Родин кивнул. Супруги некоторое время смотрели друг на друга. Первой обрела дар речи Оксана.
— Мир определённо сошёл с ума.
— И уже давно, — ответил Родин. — Думаю, не было ни единого поколения, которое не могло бы так сказать.
— А скажи мне, мой друг, любовник и муж Родин, а были ли хоть в одном поколении раскраски для взрослых?
— Что?
— Раскраски для взрослых. Или даже: эротические раскраски для взрослых.
Сергей Станиславович смотрел на жену с недоумением.
— Тыдыбыр рассказала и показала. Реально — раскраски. И даже — эротические. Издательства выпекают, как пирожки. Вот ты можешь представить себе взрослого человека, который сидит и раскрашивает… сосок, например на бюсте шестого номера, а?
Оксана вопросительно посмотрела на Родина. Он покачал головой.
— Вот и я не могу. Это насколько надо долбануться, чтобы вместо заняться делом: почитать, погулять с ребёнком или… ну не знаю, полы и окна помыть. Лопату в руки взять. Выйти во двор с метлой. Что угодно. Потрахаться. Напиться. С друзьями посвистеть… Человек — взрослый человек! — берёт карандаши, фломастеры… Кисточки. Я не знаю. И… раскрашивает сосок!
— Уж лучше бы делали порнографичекие раскраски. Про Белоснежку и семь гномов, например…
— Был такой мультик! Помню! Моя первая свекровь была подслеповата. И вот как-то припёрлась она к нам в неурочное время. А муж поставил этот самый мультик. Мы, конечно, быстро на кухню. А свекруха пошла в гостиную, ожидать чаёв. Минут десять смотрела, пока не поняла!
Родин и Поцелуева хохотали от души. Еле успокоились.
— Да! — Прокомментировала в завершение Оксана, утирая слёзы. — Когда бесится грузинский папа, если его дочь принесла в подоле — это нормально. Если баба родила от кого хотела и не поставила в известность — даже это нормально. Наверное… А вот раскраски для взрослых — это наверняка патология!
— Слушай! А ведь можно ещё из пластилина!..
Они снова расхохотались.
Дверь кабинета Родина распахнулась без стука. В проёме нарисовалась массивная санитарка приёма Зинаида Тимофеевна. Воткнула руки в боки и укоризненно отчитала:
— Всё хиханьки! А к нам бабу избитую привезли. И ни заведующей отделением, ни начмеда! Заперлись — и смеются!
— Зинаида Тимофеевна, не сердись! Уже бежим. Хочешь, мы тебе раскраску для взрослых подарим?
— Отраскрасила я своё. Вот лысый ты, седой или рыжий, — глянула она на Родина, — вот так и ходи! Не то красют всё, красют. Как будто под раскрашенным не то, что родилось! А оно уж, что родилось у мамы с папой — то уж родилось у мамы с папой.
Родин с Оксаной переглянулись. Зинаида Тимофеевна умела расставить всё по местам.
Кадр сорок девятыйПапа
В приёмном покое Зинаида Тимофеевна и Сергей Станиславович, возглавляемые Оксаной Анатольевной, застали чудную картину. Трагическую и комическую одновременно. На кушетке сидела женщина с неумело наложенной марлевой повязкой на голове. Это и отдалённо не напоминало «шапочку Гиппократа»[9]. Косо и криво наложенные бинты были пропитаны кровью. Лицо женщины было разбито, как после пятого раунда на профессиональном ринге. Тем не менее, она улыбалась расквашенными губами и даже что-то благостно шептала. Её за плечи придерживала акушерка. Анастасия Евгеньевна Разова держала за руки здоровенного красивого мужика и, подпрыгивая, чтобы дотянуться до положения «глаза в глаза» кричала ему со всем неистовством, на которое была способна:
— Я тебя урою! Я тебе очко порву! Я тебя покалечу — и менты мне не указ!
Мужик не вырывался. Выглядел беспомощно и растеряно, что никак не согласовывалось с его прикидом топ-менеджера. Анастасия Евгеньевна обратилась к вошедшим, одну руку отцепив от мужика и патетически воздев её:
— Доколе же?!. Доколе эти… грубые мужланы бить будут женщин?! Женщин и детей?!
И в ярости не заметив попытку пятистопного ямба, Настенька Разова, этот нежный и милый домашний медвежонок (пусть она сняла квартиру и похудела — суть её не изменилась), влепила мужику мощнейший апперкот — благо рост ей позволял въехать аккурат снизу. У него аж кровь из носу потекла. Он не дёрнулся, не стал менее растерянным. Точнее сказать — потерянным. Не оказывал никаких попыток сопротивления. Родин бросился вырывать жертву из Настиных лап.
— Что ты творишь?!
— Её можно понять[10], — заметила Поцелуева и обратилась к акушерке: — Полицию вызвали?
— Женщина говорит, что она сама это сделала, — испуганно отозвалась та.
— Они всегда это говорят! — Прогудела Зинаида Тимофеевна, надвигаясь на мужчину, которого Родин уже заслонил собой. — С лестницы упала. Поскользнулась и головой об косяк. Ага… До такого вот.
— Прекратить самосуд! — Зарычал Родин.
Взоры Анастасии Евгеньевны и Зинаиды Тимофеевны сосредоточились на Родине. Оксана была вынуждена прийти на помощь начмеду.
— Все успокоились! Документы с собой есть?!
Акушерка пошла к столу и протянула Оксане Анатольевне два паспорта и обменную карту.
— Вот! Порядочные они. Он все документы привёз!
— Я правда сама… — прошептала женщина.
И так она это прошептала, что все поверили. В её тоне не было страха, как это бывает у жертв домашнего насилия. Не было желания оправдать, сохранить себя или кого-то… Было только искреннее облегчение. Как бывает у человека, которого что-то сильно мучило, а потом — исчезло.
— Я… У меня… Очень важная деловая встреча… Назначена… — наконец отмер мужчина. — Алексей Владимирович Кузнецов, — протянул он дрожащую ладонь Родину.
— Сергей Станиславович Родин, — автоматом откликнулся нынешний начмед, протягивая свою.
Мужчины пожали друг другу руки.
— И тут я встречу отменил… Перенёс. Почувствовал: надо домой. Лиза… Я зашёл. Она… — Он сглотнул. — Вся в крови. Стена в крови… Мебель, лампы… Книги… Всё вдребезги. Я её в машину. Она беременная. И я — к вам… Помогите ей. Я не знаю…