– А ещё и вытянет….М-да… – невесело подытожил Святогорский.
– Ну что?!
К Мальцевой подскочил обеспокоенный мини-олигарх. Всю операцию он прокурил, сидя в своём Гелендвагене. А ведь взрослый мужик! Умный. Раз деньги зарабатывает нехилые… Должен понимать, что ребёнка не надо ждать всю операцию! И за ребёнка отвечает другой врач. Не акушер-гинеколог, а неонатолог!
– С вашей женой всё в порядке. Операция прошла самым обыкновенным образом. Вы можете пойти к ней.
– Что с ребёнком?
– Вызовите неонатолога. Он вам всё расскажет. Я – акушер-гинеколог.
– А с вас что, корона свалится, если вы мне скажете, что с ребёнком? – глаза мини-олигарха сузились и стали излучать холодный металлический блеск.
– Не свалится, – максимально корректно и мягко, подавляя усилием воли всплывающее раздражение, ответила Мальцева. – Но я – акушер-гинеколог. Мне квалификации не хватит разъяснить вам, что с ребёнком. Он родился. Это всё, что я вам могу сказать определённо.
– Вы занимаетесь беременными бабами и их детьми, а про уже родившегося мне ничего не можете сказать? – мини-олигарх, в отличие от Татьяны Георгиевны, не слишком-то подавлял раздражение.
– Беременными. И плодами, – подчеркнула заведующая обсервацией. – Я не занимаюсь новорождёнными детьми.
Её не столько удивлял или раздражал сам вопрос. Волнующиеся папашки и всякие прочие переживающие родственники готовы набрасываться хоть на санитарок с вопросами: «Ну как там наша девочка/мальчик?!» А санитарки, увы, готовы радостно отвечать. Та же Зинаида Тимофеевна не раз подвергалась обработке «самого Панина» за то, что с профессорским видом начинала рассказывать, как всё прекрасно с очередным вновь рождённым малышом, которого она, признаться честно, и в глаза-то не видела. Потому что где родзал, а где – приём? Но рассказывала не только с профессорским видом, а ещё с убедительнейшей из интонаций: интонацией всезнайки-дилетанта. Высококлассный специалист сомневается. Дилетант – никогда. Профессионал знает только то, что он ничего не знает. И чем больше знает профессионал – тем масштабнее становится пресловутое философское «ничего». Дилетант непоколебим в своей уверенности и на всякий вопрос имеет лишь один вариант несомненно точного ответа. Доктора медицинских наук, опытного практика Аркадия Петровича Святогорского беспокоит вселенная нейронов, и он честно признается, что ни черта не смыслит в нервной системе. Санитарки, скамеечные и форумные «консилиумы», которых не беспокоит собственное невежество, охотно поставят точные диагнозы, причём – в директивной форме. А люди склонны верить не знаниям, а непоколебимой уверенности. Забывая, что непоколебимая уверенность свойственна лишь людям, признаться честно, не очень умным. Но не об этом размышляла Татьяна Георгиевна. Ей показалось странным, что мини-олигарх не торопится к любимой молодой жене. Не бежит, теряя дорогие крокодиловые тапки, куда послали – к неонатологу. А смотрит на неё, Татьяну Георгиевну, с какой-то жёсткой, мрачной обречённостью. Да какого, собственно говоря, лешего?!
– Ваша жена не наблюдалась ни у меня, ни в женской консультации по месту жительства. Я увидела её сегодня первый раз в жизни. И всего лишь прооперировала по причине начавшейся отслойки нормально расположенной плаценты. Причём прибегнув, если вы не забыли, к вашей помощи. С ребёнком не всё в порядке. Это мягко сказано. Более подробно вам объяснит неонатолог.
– Что он, урод? Дебил?
– Не он. А она. У вас девочка. И более подробно вам объяснит неонатолог! – Татьяна Георгиевна подошла к стенду, висевшему на стене холла приёмного покоя, и показала мини-олигарху бумажку, на которой сорок восьмым кеглем, жирно, подчёркнуто, был написано: «О СОСТОЯНИИ НОВОРОЖДЁННЫХ ОСВЕДОМЛЯТЬСЯ В ДЕТСКОМ ОТДЕЛЕНИИ! СПАСИБО!», затем развернулась и направилась в отделение.
Удружил Семён Ильич, милок разлюбезный. Ладно, он не виноват. И вообще – работа у неё такая.
Через час Татьяна Георгиевна зашла в послеродовую палату и застала молодую жёнушку олигарха в слезах. Это было, разумеется, не удивительно, учитывая обстоятельства.
– Он бросит меня! Из-за вас! – зло всхлипывая, прошипела в Мальцеву родильница и поморщилась от боли.
Заведующая лишь удивлённо приподняла бровь и занялась своими прямыми обязанностями – осматривать состояние послеоперационного шва. Повязка обильно промокла. Надо вызвать операционную – и поменять.
– Это же и его дочь. – Понятно было, что речь шла о муже. – И она такая не из-за меня и, скорее всего, не только из-за вас. Аутосомно-рецессивный тип наследования предполагает встречу двух «слабеньких» генов – и только тогда они обретают силу. Не нервничайте. Вам вредно. Кровотечение может открыться. И вы ещё молодая. Обследуетесь и народите ещё кучу здоровых детишек. Эта патология диагностируется внутриутробно, и беременность можно прервать. Я не знаю частоту патологии и вероятность фенотипической реализации, но вам всё объяснят генетики…
– Его дочь, – саркастически усмехнулась молодая женщина. – Во-первых, он хотел сына! Потому что у него три дочерей от первой жены! Потому мне и пришлось прикидываться, что я вся такая на всю голову «естественница»! Знай он заранее, что у меня девочка – он бы на мне никогда не женился. Он на мне вообще женился только потому, что я забеременела и рассказывала ему, как я его люблю!
– А вы его не любите?
– Люблю. Сильных и богатых все любят. Только не признаются, – горько усмехнулась родильница. А теперь он меня бросит, потому что тёлочек, готовых нарожать ему детей – вагон и маленькая тележка. И куда я эту… уродку?! Куда я дену эту уродку?! На какие деньги я её буду растить?!
– Насколько я понимаю из контекста, ваша дочь вам не слишком дорога. Потому я вас наверное не расстрою, если скажу, что долго она не проживёт, несмотря на все таланты, способности и возможности курирующего её врача.
– Если бы вы мне не сделали кесарево – она бы умерла и никто бы ничего не узнал! Что вы там, ничего не видели на своём УЗИ?
– Даже если бы я делала УЗИ в специальном режиме, на другом – не портативном аппарате, то, заподозрив подобную патологию плода, я бы всё равно сделала кесарево в этой акушерской ситуации. Потому что кесарево сечение вам было выполнено по совокупным жизненным показаниям: и со стороны матери, и со стороны плода. Возможно, вы не в курсе, но если не прооперировать женщину с отслойкой, то умереть может не только ребёнок, но и сама женщина.
Мальцева удивлялась, с каким отстранённым спокойствием она проговаривала весь этот текст пациентке. Она никогда не была настолько эмоционально отстранена. Напротив – она всегда была очень вовлечена, и ничто не обходило её стороной. А тут, вдруг, вместо ожидаемого термоядерного коктейля из жалости, гнева, сочувствия, непонимания и неприятия – отстранённость. Ну, не совсем, конечно же… А так… Гораздо спокойней, чем обычно. Даже сарказм её не был так искренне, так болезненно – для неё самой, в первую очередь – ершист. С чего бы это вдруг? Что с ней случилось?
Женщина откинулась на подушку, лицо её скривилось от боли. По щекам обильно текли слёзы.
– Я пришлю вам операционную сестру, надо поменять повязку. И анестезистку. Вас обезболят, – выдержанно и где-то даже мягко сказала Татьяна Георгиевна.
– Позвоните, пожалуйста, моей маме, – тихо попросила родильница. – У вас есть чем записать номер?
– Да, конечно, – Мальцева достала из кармана халата ручку и блокнот. – Диктуйте.
– Плюс три… Это Украина. У меня здесь никого нет, кроме мужа. А муж – он уже… Он уже не есть, а был. Сказал, что его адвокат привезёт мне бумаги на подпись. Я даже не знаю, куда мне идти из роддома. До него я снимала квартиру с девчонками на троих. Да и ту нам продюсер снимал. Я раньше пела в группе… – Название Татьяне Георгиевне ни о чём не сказало. Она не смотрела телевизор, не слушала радио, и дешёвенькая попса не входила в круг её интересов. Дорогая, впрочем, тоже. – А теперь… – Родильница снова судорожно всхлипнула.
– Диктуйте телефон. Я позвоню вашей матери немедленно, – снова достаточно спокойно (чему снова удивилась) прервала Татьяна Георгиевна.
Каждому по делам его, так? Может быть, и не так. Но беременность – точно не средство продвижения ближе к кормушке. Этой девице Мальцева сочувствовать не будет. Не потому, что жестокая. И не потому, что «бог велел». А потому что просто не будет.
Ельского она застала за фотографированием «ихтиоза арлекина» в разнообразных ракурсах. На лице его блуждала полублаженная улыбка учёного, получившего вкусную задачку.
– Тань, я её смогу вытянуть, эту девчушку. Блин, я её смогу вытянуть! Тьфу-тьфу-тьфу, но от меня она уйдёт в детскую больницу, а не в морг. Надпочечниками чую. Я задвинул мощную гидратацию, широкий антибактериальный спектр, даже противогрибковые. Под прикрытой печенью, разумеется. Подумываю сделать обменное переливание…
– Зачем?
– Интересно же. Я всё перерыл по ихтиозу арлекина, точных данных об обменном нет.
– Вова, очнись. Зачем ты её вытягиваешь? Это не лабораторная крыса, это живой человек. Ты сам в операционной говорил, что эта патология несовместима с жизнью. А эта девчонка ещё и никому не нужна.
– Да, уроды те ещё, – как всегда бесцветно-угрюмо сказал Ельский, не отрываясь от своих фотографически-лабораторных дел. – Родители её, в смысле. Папаша пришёл, глянул. Ни в обморок не упал, ни слезинки не проронил. Вообще ни одной живой эмоции не выдал. Ни аха-оха, ни матери-перематери. Прям моё поведенческое зеркало! – Владимир Сергеевич сухо хмыкнул в ответ на свою собственную шутку. – Предложил бабла, чтобы я плод его чресел усыпил. Так и сказал: «Усыпите». Я ответил, что в прайсе нашего заведения такой услуги нет, – Ельский снова сухо заухал.
– Господи, Вова! В каком мире мы живём! – Татьяна Георгиевна внезапно почувствовала головокружение. На ватных ногах дотопала до стола, за которым сидела детская медсестра, и жестом попросила уступить ей место. Та немедленно подскочила. Мальцева осела и почувствовала, что вот-вот потеряет сознание. Сквозь горячий шум в ушах она услыхала голос Ельского, искажённый помехами…