[8]. Мало того, что забыть не могла, так у профессорши псевдореминисценции[9] начались. Вот уже сколько лет визжит, что Татьяна Георгиевна попала туда благодаря её усилиям. Как же! Благодаря своим. Причём — в койке начмеда. Сёма её с собой взял, чтобы оторваться на оупен-эйре. Вдали от жены и деток. Зачем ей эти отношения? Уже давным-давно всё по инерции. Всё реже и реже… Ночная жизнь, мешанина из обрывков дум. Порядочные жёны и матери все по койкам уже почивают. Говорят, чем тише спишь, тем дальше выглядишь. Интересно, на что она сейчас похожа в зеркале? Лучше не смотреть… Квартиры, блин. «У них в Америке…» Про машины лучше вообще промолчать. Даже в мыслях. Надо бы как-то набрать своё ФИО в Интернете. Почитать, что дамы пишут. Как-то… Как-нибудь потом. Когда время будет…
— Когда вы уже, наконец, посмотрите Юлю?! — подошёл кряжистый мужик к Татьяне Георгиевне.
Ох, как она не любила эти требовательные директивные нотки! Да перед любой Анечкой она уже безо всяких денег расстелется. Исключительно за тёплое отношение и веру. Доброе слово и акушеру-гинекологу приятно!
— Тогда, когда, наконец, запишу историю. Не волнуйтесь вы за свою Юлию. У неё родовая деятельность ещё нерегулярная. Маргарита Андреевна, положите девочку на кресло! — негромко крикнула она старшей акушерке. Та сидела в предродовой, на краешке койки, и шептала Юле нежные слова, и гладила по животу… Отрабатывала грядущий гонорар, засранка. То, что Маргарита Андреевна профессионал экстра-класса и таких акушерок уже днём с огнём — то им плевать. А вот за эти «пузики-лапочки»…
— Мы готовы, Татьяна Георгиевна!
Ага. А ещё за это «мы». «Нас тошнит», «нам больно», «мы хотим по-большому!». Не тошнит Маргошу. И не больно ей. И свои физиологические желания она давно вслух не озвучивает. Но знает струнки, лиса, ох знает…
Татьяна Георгиевна пошла в смотровую.
Стандартная процедура. Надеть перчатки. Обработать наружные половые органы дезинфицирующим раствором. Внутреннее акушерское исследование…
— Ой, больно-больно-больно!!! — капризно загундосила роженица. Кряжистый Степан Михайлович, стоящий тут же и заглядывающий под руки, поморщился.
— Вы аккуратней там!
— Мои два пальца, Степан Михайлович, тоньше вашего полового члена! — рявкнула Татьяна Георгиевна. — Надеюсь, что тоньше! — не удержалась она от ехидства. Да, грубо. Нет, ну а какого чёрта тут совать голову чуть не в… Дома не насовался? — Степан Михайлович, или вы мне доверяете безоговорочно, или даёте советы. Или вы и правда полагаете, что за столько лет работы я не научилась делать то, что делаю, — аккуратно? Отойдите, пожалуйста. А ещё лучше — выйдите в коридор. Вы партнёр по родам жене. А не военный советник гражданскому врачу. Понимаете? Вы тут не для того, чтобы контролировать мою работу, а для того, чтобы ей, — она ткнула подбородком в кряхтящую Юлию, — было легче.
— Хорошо! — раздражённо буркнул Степан Михайлович. — Я выйду!
— Вот и прекрасно!.. Юля, расслабьтесь, пожалуйста!.. Так. Хорошо. Маргарита Андреевна, подайте мне пулёвку.
Старшая акушерка обсервации мигом подала инструмент и даже бровью не повела, не то что вопросов задавать не стала. Только глянула слегка вопросительно на подругу.
— У вас, Юля, не краевое предлежание плаценты, а боковое[10]. Открытие у вас уже четыре сантиметра, несмотря на нерегулярные схватки. Вы понимаете меня, да?
— Н-н-не очень! — обеспокоенная роженица даже забыла, что нужно охать и ахать. Да и муж вышел в коридор, нечего зазря актёрское мастерство тратить. — Что-то серьёзное?
— Так скажем, боковое предлежание чуть хуже, чем краевое. То, что у вас хорошее открытие без регулярной родовой деятельности, — тоже не так хорошо, как может показаться. Я вам сейчас вскрою плодный пузырь…
— Зачем вскрывать мне плодный пузырь?! Я читала в Интернете, что все врачи в роддомах только и делают, что вскрывают плодные пузыри, чтобы женщина быстрее родила. Чтобы спать пойти!
— …Я вам сейчас вскрою плодный пузырь, Юля, — спокойно продолжила Татьяна Георгиевна, переждав гневную тираду, — потому что амниотомия[11], Юля, прекращает дальнейшую отслойку плаценты. А у вас она уже есть. — Татьяна Георгиевна, произведя манипуляцию, положила браншу пулевых щипцов в лоток, аккуратно вынула руку и показала роженице. — Видите?
— Кровь! Вы меня порезали?!! — захныкала неугомонная Юля.
— Нет. Не порезала. Это подкравливает ваша начинающая отслаиваться плацента. При таком, боковом, предлежании плацента реагирует на схватки и раскрытие шейки матки именно так — начинает отслаиваться. Во время растяжения нижнего сегмента и его сокращений плацента, не обладающая способностью сокращаться, отстаёт материнской поверхностью от плацентарной площадки. В месте нарушения связи между маткой и плацентой вскрываются пазухи межворсинчатых пространств, и начинается кровотечение. Я ясно излагаю? Это элементарная механика, Юля. То, что эластично и способно расширяться, рвёт плотно прикреплённое к нему неэластичное и расширяться не способное. Амниотомия и разрыв плодных оболочек прекращают дальнейшую отслойку и способствуют опусканию в малый таз головки плода. Головка плода прижимает отслоившийся участок плаценты и останавливает кровотечение. Чем раньше выполнена амниотомия, тем меньший участок плаценты отслоился, и, значит, вашему ребёнку всё ещё есть чем дышать. Маргарита Андреевна, вы уже сделали кардиотокографию плода?
— Да. Как в танке! Пока всё отлично.
— Вот! Чтобы и дальше у вашего ребёнка всё было отлично, я и выполняю амниотомию, Юля. Теперь всё понятно? Понятно, что вы индивидуальны, что бы там ни писали в Интернете?
— Всё равно, я так и знала, что в родильном доме мне вскроют плодный пузырь! — Юля заплакала.
— Маргарита Андреевна, помогите женщине встать с кресла, объясните ей, что схватки могут усилиться, и расскажите её мужу, почему мы вскрыли плодный пузырь, — вздохнула Татьяна Георгиевна.
— Хорошо!
На Марго можно было положиться.
Татьяна Георгиевна пошла к себе в кабинет. Некоторое время заполняла статистические талоны. Затем прошлась по двум этажам отделения. Если уж где-то и был её дом — то здесь. О чём-то поболтала с беременными. Выслушала жалобы родильниц. Поднялась на пятый этаж, отчитала курящего с анестезистками Михаила Вениаминовича… Нет, пора уже Семёну Ильичу что-то сделать с этим… «мясником»! Совсем от рук отбился. Устроил ей, заведующей, истерику! Он-де имеет право роды принимать, чего он просто так на дежурстве болтается?! Так принимай! Сиди в родзале! Истории родов не заполнены, обход не сделан. «Я обошёл ответственных!» Ответственных он обошёл! Разумеется, без неё отделение не развалится… Она развалится без отделения. Себе-то можно признаться? Хоть себе-то можно не лгать?! Как бы хотелось сейчас рвануть на какие-нибудь беззаботные острова, залечь на пляже с книгой. Купаться, загорать, пить-есть-спать и ни о чём не думать… Но такое счастье подвалит не скоро. Только когда родильный дом закроют на помывку. Не может она всё это оставить. И не из-за любви к отдельным конкретным Анечкам, Юлям и иже с ними. Уже давно она перестала воспринимать отдельных женщин — только отдельные клинические ситуации. Как можно, не любя каждую конкретную деталь, любить своё дело?.. Наверное, только так и можно.
— Татьянгеорна! Маргарита Андреевна к телефону! — запыхавшаяся санитарка вбежала в буфет, где только-только присела заведующая, вспомнив, что сегодня ещё не ела. Такой овсянки, как здесь, ни на одних островах не разыщешь!
— Иду!
— Тань, спускайся срочно, — тихо, но значительно прожужжала в телефонную трубку Марго. — Что-то кровит эта Юля. И сердцебиение плода уже того… Приглушенное. С эпизодами тахикардии и аритмии.
— Звони, пусть разворачивают операционную…
— Приметы — это догма! — загрохотал неунывающий Аркадий Петрович. — Кровотечением начали понедельник — значит, до воскресного вечера лить будет!
— Чего довольный такой? — мрачно буркнула Татьяна Георгиевна.
— А что мне, плакать?! Хороший мужик Степан Михайлович — спонсор моего безумного дежурства! Ладно, пошёл я эпидуралку налаживать.
— Марго, разыщи Михаила Вениаминовича, пусть кровь закажет и тут, в родзале, неотлучно сидит. Только к Анечке его не подпускайте! — обратилась она уже ко всей смене.
Через час все были счастливы. Кроме Михаила Вениаминовича. Он не хотел заказывать кровь. Он хотел ассистировать. И не из любви к искусству, а потому что такие типажи, как Михаил Вениаминович, первое, чему научаются, так это важно сообщать таким, как Михаил Степанович, что без их помощи хирург бы не справился. Важная морда, толстые румяные щёки и какая-то врождённая непробиваемая наглость. Как Татьяна Георгиевна это всё ненавидела! А тут как раз в родзал зашёл молодой человек:
— Здравствуйте! Я врач-интерн! Я в физиологии дежурю, но там тихо, как в склепе. Мне сказали, у вас тут операция! Можно я третьим?
— Почему третьим? Будете вторым.
— Ах, как жаль, что с вами, Татьяна Георгиевна, мне не довелось быть первым!
Даже у акушерок и санитарок от такого пассажа челюсти отвисли. А Маргарита Андреевна схватилась за голову, ожидая бурной отповеди и отлучения наглеца от обсервационного родзала. Но Татьяна Георгиевна, взглянув на интерна, улыбнулась и сказала:
— Когда у меня был первый, вас, юноша, ещё и в проекте не было.
— Неправда! Вы моложе меня всего на некоторое не такое уж и значительное количество лет, а Галкин Пугачёву…
— Идите мойтесь, юноша!
— Меня зовут Александр Вячеславович!
— Идите мойтесь, Александр Вячеславович! В операционной-то хоть были?
— Обижаете, Татьяна Георгиевна! — весело зыркнул ярко-синими глазами интерн.
— Александр Вячеславович! Язык поломаешь! — прокомментировала старшая акушерка обсервационного отделения.