процесса наступает на втором-третьем месяце после родов. Так что примем девицу. Рожать-то ей всё равно придётся. В смысле, окончательно! – хохотнула Татьяна Георгиевна.
Марго в ответ прыснула, и они минут на пять зашлись хохотом. Вот, тоже ещё, повод!
– У человека тяжёлое психическое заболева-а-ание, а ты – ржё-о-о-ошь! – никак не могла остановиться Татьяна Георгиевна.
– Так ты первая начала, а я, как обычно, винова-а-а-та! – гоготала в ответ Маргарита Андреевна.
– Господи, увидел бы нас кто! – наконец справилась с собой Марго.
– Ага. Или услышал, – добавила пришедшая в себя Мальцева.
– Никто бы не сказал, мол, доброе дело сделали, сказали бы, смеются над несчастной!
– А мы бы ответили, что мы не над несчастной смеёмся, а просто нам никто таблеток успокоительных не выписывает!
– Танька, не начинай!
Подруг накрыло ещё одним приступом хохота.
– Хорош! – рявкнула Мальцева. – Кстати, о добрых делах: накручу Сёме хвост, пусть на ту ЖК, где эта Карина наблюдалась, и на тот родильный дом, где она лежала, докладную в горздрав накатает. Когда я её сюда рожать уложу, разумеется. Не, ну вегето-сосудистую дистонию, которая никому не упала, они в карту в факторы риска ей записали. А шизофрению пропустили. Очевидную цветущую махровую шизофрению!
– Так что, говорят патологией теперь Родин рулит? – вдруг сменила тему Марго. – Он как? Девки говорят разведён.
– Рулит. Он – отличный мужик. И, Марго, я тебя прошу! Только не надо меня сватать, ладно? У меня другие вкусы. Подозреваю, что Засоскина вцепится в него мёртвой хваткой и сделает его «мудаком» намбер файв. Кроме того, что Родин отличный мужик – он ещё и хороший врач. Даже отменный. Это для меня куда важнее его матримониального статуса. Во всяком случае, когда он будет ответственным, я буду теперь совершенно спокойно уходить домой спать. Ну или не домой. Но спать. Или не домой и не спать, но уходить буду! Вот завтра он на сутки выйдет – я с утра отсюда и слиняю. Мне надо домой, привести себя в порядок, переодеться. Я с Волковым в Большой театр иду.
Марго сделала большие же глаза:
– В Большой такой театр с большим таким Волковым Иваном Спиридоновичем, вдовцом, папенькой сынишки-зайчика, что у нас в подвале плодик от позднего аборта в пиджачок заворачивал? С Волковым, владельцем ООО «Мандала», ла-ла-ла?![34]
– Маргарита Андреевна, я тебя умоляю! Я уже смеяться больше не могу! С ним, с ним я иду. И розы белые, двадцать одна штука, как с куста, он мне послал. А сынишка-зайчишка между прочим, припёр мне чумовую тряпку да ещё и с запиской: «Спасибо, Татьяна Георгиевна, за то, что вы для меня сделали! Прошу принять этот скромный подарок. Это платье – реплика одного всемирно известного бренда. Я сшил его специально для вас. Прошу вас, наденьте, когда с папой в театр пойдёте». А Панин, к слову, думает, что я с Александром Вячеславовичем в театр иду. И что сама билеты на двоих купила. Так что если сдашь Сёме, с кем я иду, – на месяц отлучу от родзала! Пусть думает, что я стареющая идиотка и завела себе жиголо.
– Ой, это он от ревности такое морозит. К кому ревновать не знает, вот и морозит по первому попавшемуся. Слушай, а что у тебя с интерном-то на самом деле? Этот Саша весьма себе…
– Марго! Интерн и заведующая – это патология!
Кадр двадцать первыйВесь мир – театр!
В понедельник утром Мальцева явилась на службу, как всегда, в половине восьмого. Выглядела она отлично. А как ещё может выглядеть женщина, замечательно проведшая выходные и выспавшаяся на все сто?
– Доброе утро, Татьяна Георгиевна! – первым, кто её поприветствовал, был Родин, сидевший за столом акушерки в приёмном покое.
– Доброе утро, Сергей Станиславович.
– Отлично выглядите.
– Да и вы вполне себе!
– С тех пор как развёлся с супругой, я отлично выгляжу – это правда, – рыжий Родин добродушно рассмеялся. – Татьяна Георгиевна, в субботу, когда я был ответственным, в ваше отделение поступила мадам с запущенным поперечным положением. Кесарево делать было поздно. Плод был уже того-с… Мёртв. Так что я решил крале матку рубцами не портить – а ну как поймёт, что врачи не страшное зло и хоть изредка их нужно посещать, да и дома рожать далеко не всегда, – ну и выполнил плодоразрушающую. Старшая тут крыльями махала, велела вам звонить, но я решил не тревожить вас в выходные.
– Боже мой, Сергей Станиславович, можно я вас расцелую! – радостно воскликнула Мальцева.
– Какой прекрасный родильный дом! Красивые женщины так и норовят меня поцеловать! – Родин встал из-за стола. – Ну, извольте!
Они с Татьяной Георгиевной немного шутовски приобнялись и почеломкались в щёчки.
– Ваши отделенческие – и врачи и персонал, – с радостью шипели за спиной, что мне от вас попадёт, потому что я нарвался. Я готов и дальше так нарываться, лишь бы мне от вас попадало таким вот образом!
– Ну, это они сгоряча. У нас в отделении я что-то среднее между директором школы и надсмотрщиком на плантации. Потому что никто из них, да и из многих, кто в графике стоит ответственным дежурным, прикладного понятия не имеет, что такое плодоразрушающая операция. Так что нарывайтесь и дальше, дорогой мой Сергей Станиславович. Очень рада, что вы в нашей команде и хоть иногда можно спать спокойно. Только не говорите мне, что вы нарочно поджидаете меня тут, чтобы доложиться прежде, чем я услышу о случившемся.
– Именно поэтому, Татьяна Георгиевна, именно поэтому! Ваша старшая сказала, что вы всегда приходите на работу как штык. Ровно в половине восьмого утра. Ну, когда вообще с неё уходите. Так что с меня корона не упала оттого, что я вас тут пару минут обождал. Коллегиальность, всё такое…
– Сергей Станиславович! – внеслась в приём запыхавшаяся акушерка. – Спасибо, что согласились тут пару минут посидеть, а то санитарка в главном корпусе, а я бы ещё чуть-чуть – и лопнула!
– Вот видите, Татьяна Георгиевна? Новичок и коллегиальность соблюл и девицу от ишурии парадокса[35] спас. Вот такой я замечательный! – добродушно улыбнулся Родин. – Ну-с, до встречи на утренней врачебной конференции.
Рабочий день покатился своим обычным чередом. Внутренняя пятиминутка в отделении. Общероддомовская утренняя врачебная конференция. Обход заведующей. Текущие вопросы разной степени решаемости, при очевидной общей неразрешимости. Докладная на ординаторов первого этажа – Егорова, разумеется, убежала. Отдельный рапорт на Наезжина – за то, что не поставил ответственного дежурного врача в известность относительно госпитализации в отделение в субботу «своей девочки». Ничего страшного, по Родину это не слишком ударит. У них в перинатальном центре возможно был другой модус. Да и в обычной госпитализации ничего такого нет. Но здесь, в этом родильном доме, ответственного дежурного – особенно в выходные, когда не всегда есть заведующие и начмед, – надо ставить в известность обо всём. От поступившей в отделение женщины до забитой прокладками канализации. Он же почему ответственный дежурный врач? Именно потому, что он за всё отвечает. И без его подписи ни один дежурант отделения или тем более внеурочно забежавший в родильный дом доктор, не имеет права принимать решения. Это она сейчас «нормальная девочка», а через час неизвестно что будет. Прекрасно, что Наезжин сам подставляется. Жаль только, что не особо торопится. Профессорский родственничек, мать его. Панин докторскую уже защитил, а эту Денисенку[36] всё ещё не может прямо и грубо послать. Джентльмен! За чужой счёт, ага…
То одно, то другое, то к главному врачу вместе с Родиным и Паниным. ЧП, понимаешь, плодоразрушающая операция! Делать-то их разучились. А Родин – умеет. И Мальцева умеет. И Панин – умеет. Потому именно они – Родин и Мальцева – заведующие. А он – Панин – начмед. Ещё и потому Семён Ильич начмед, что умеет своих защищать, тут не придерёшься. Так что «тёрки» в кабинете у главного врача закончились кофейными посиделками.
Рабочий день уже близился к концу, никаких форс-мажоров, тьфу-тьфу-тьфу, не случалось, и Мальцева уже собиралась поехать домой и провести вечер в блаженном одиночестве, в постели с миской сушёной клубники, читая первый попавшийся детектив под гомон какой-нибудь старой комедии.
Но, разумеется, именно сегодня одной из многочисленных протеже Маргариты Андреевны вздумалось вступить в роды.
– Ну чё! – всунулась в кабинет голова Марго. – Я её уже в родзал спустила, иди смотри! Она немного странная, эта тётка. Зато тихая. Между прочим, не фу-фу тебе какое-то, а попадья! Поняла? Так что давай, Татьяна Георгиевна, прояви смирение и звездуй арбайтен. Никуда твоя клубника не пропадёт! Она же уже сушёная!
Действительно тихая попадья была без особых эксцессов осмотрена, предварительно бесцветным голосом попросив Татьяну Георгиевну и Маргариту Андреевну, чтобы на её осмотре и родах не присутствовали мужчины. Понятно, к кому это относилось – Александр Вячеславович сидел за столом.
– Господи, да кого она интересует, твоя пи… Твой пирожок! – высказалась Марго, чем довела свою собственную клиентку до цвета той самой клубники. Только далеко не сушёной, а полыхающей всеми цветами алого в крапинку.
– Маргарита Андреевна! – прикрикнула Татьяна Георгиевна на подругу. И, обратившись к роженице, сказала: – Катя, разумеется, я могу попросить доктора, сидящего сейчас с нами в родзале, не присутствовать. Но, если нам понадобится анестезиолог, то, извините, девочек в наличии не имеется.
– Не понадобится! – всё так же тихо и бесцветно, но твёрдо заявила роженица. – Это мой третий ребёнок, и в первых двух родах я обходилась без обезболивания.
– Ладно… Идёмте в смотровую.
Маргарита Андреевна, взяв под белые рученьки попадью Катю, провела её в смотровую с нежностью родной матери. Александр Вячеславович посмотрел на Мальцеву и, кивнув в сторону смотровой, покрутил пальцем у виска. Татьяна Георгиевна сделала ему строгое лицо, мол, цыть, у каждого свои тараканы, твоё дело сидеть и записывать то, что я тебе продиктую!