вистело, и назад – в штабной блиндаж. Даже в своих попытках подражать безумию он техничен и алгоритмичен. Все эти подарки, разговоры, незыблемые Четыре Дня, жесты, любовь…
– В любви он тоже техничен? – хихикнула слегка таки поплывшая от абсента Марго.
– А то! – рассмеялась Татьяна Георгиевна. – Знаешь, в Панине есть некий мрачный сэксапил.
– Да, он всегда нравился и нравится бабам, я в курсе!
– Не потому что он красив и хорош фигурой. Не поэтому. Именно вот этот слегка надрывный безысходный сэксапил. Ни к малейшему пиздостраданию, как это ни странно, никакого отношения не имеющий. Где ты видела настолько организованного, как Панин, пиздострадальца? Именно эти его техничность вкупе с мрачной сексуальностью делают его очень хорошим любовником.
– Что, даже лучше молодого Денисова?
– Ну что ты сравниваешь! Александр наш Вячеславович по сравнению с Паниным – мороженое. Ну или торт. Яркий праздничный торт. Очень вкусный, но не будешь же ты постоянно жрать торты!
– Я бы очень даже жрала всё время только торты! – утробно хохотнула Маргарита Андреевна.
– Кефиру спустя ровно сутки захотелось бы. Да я и не в том смысле, балда! Не о том, что Панин – основное блюдо, интерн – десерт, а Иван Спиридонович – кефир. Я за… за разнообразие меню! – Мальцева хлопнула одну из рюмок абсента, принесённых официантом.
– А мне? – возмутилась Марго.
– А ты ешь свои овсяные сопли! Нам ещё на работу возвращаться.
– Вот именно что нам. Не только мне!
– Я машину оставлю. Вот как раз Денисову доверенность напишу, и пусть мне под родильный дом подгоняет, – захихикала Мальцева. – Панин прекрасен, Маргарита! – Татьяна Георгиевна как-то даже мечтательно вздохнула. – Он давно знает меня и что именно мне нужно. Ну, в постели. Он может ровно столько, сколько мне необходимо и достаточно. И он давно изучил, как именно. Он не эгоистичен в койке, напротив. Он знает, когда и что мне сказать, а когда ничего не надо говорить. Когда, и как, и на какой бок перевернуть, а когда и… – Она махнула рукой. – А что интерн? Ну, отличный парень с отличным прибором. Первый раз даже минут пятнадцать продержался…
– Бля! – вырвалось у Марго. – Ну, может, он тебя сильно и давно хотел?
– Да нет, он быстро пришёл в форму. А что хотел – так он же молодой и всё такое… Всё хочет. Но к Панину я привыкла. А интерн меня пугает. В нём есть эдакая… Эдакая добрая постоянная ироничность. Такая, как у Матвея была. Только у Матвея за этой ироничностью всегда была тьма смыслов. Глубокий колодец оттенков. Бездна чувств. И я боюсь, что у этого молодого человека, красивого неглупого молодого человека, за этой доброй постоянной ироничностью не окажется ничего. Плоскость. Тупик. Простой деревянный забор, а на нём объява про дрова.
– Сколько было Матвею, когда вы познакомились?
– Мне восемнадцать – я с ним на пару месяцев позже, чем с Паниным познакомилась. Матвей на десять лет старше, значит, двадцать восемь…
– Ну, интерну недолго осталось.
– Но мне-то, мне-то, Марго, уже не восемнадцать!
– Ну а Матвей сразу был… со смыслами?
– Да!!! Матвей всегда был Матвей! – Татьяна Георгиевна хлопнула вторую рюмку абсента и, подперев рукой подбородок, стала мечтательно смотреть в стену.
– Тань, – Маргарита Андреевна отодвинула от себя миску с овсянкой и опасливо покосилась на подругу. – Вот ты сама говоришь, что с Паниным вам вместе не быть. Что Волков – кефир. А что интерн Денисов вроде как…
– Он мне букет и плюшевого мишку подарил! – не меняя мечтательного выражения лица, рассеянно перебила Мальцева подругу.
– Ну так попробуй. Что ты теряешь?
– Он что, осетрина с гриля, чтобы его пробовать? Он сам никаких действий не предпринимает.
– С тобой предпримешь, как же! Ты себя в зеркало видела, когда распоряжения в отделении отдаёшь?
– Ой, на себя бы посмотрела! – расхохоталась Татьяна Георгиевна. – К тому же если он меня боится, старуху, руководящую отделением, то как я могу попробовать?
– Пригласи его к себе.
– Ага, сейчас! «Саша, а не устроить ли нам небольшой перепихон на моей территории?»
– Фу, Татьяна Георгиевна! Вы же умная женщина, обставьте всё красиво!
– Не хочу быть умной, Марго. Ничего не хочу обставлять! На свете есть много прекрасного… Закаты, рассветы, океан, маленькие собачки, большие лошади…
– Крупные мужчины! – вставила Маргарита Андреевна.
– …зелёные крокодилы, где-то правильный абсент, в Праге, думаю, например, всё ещё можно найти, и…
– И мужчины! – настойчиво повторила Марго.
– И вкусная еда, в конце концов! Ура, еда!
Подошедший официант поставил перед подругами заказанные блюда и, пожелав приятного аппетита, удалился.
Ровно через пятнадцать минут зазвонил Маргошин мобильник.
– Да?.. Ну и?!.. Прямо вот уже срочно сейчас?! Принимайте в родильный зал, – Маргарита Андреевна продолжила жевать ровно в тот момент, когда зазвонил мобильник Мальцевой.
– Да?.. Ну и?!.. Там стоит моя подпись. Принимайте в родильный зал!
Подруги посмотрели друг на друга и рассмеялись.
– Боже мой, какая же эта Маковенко дура, а! – сказала Маргарита Андреевна. – Сперва звонит мне: «Ой! Ой-ой-ой! Ваша девочка поступает, ну та, что с тазовым. Со схватками! Что делать?!» – И такая подобострастная. Хотя сначала должна тебе доложить.
– Она мне и доложила. Скорее наябедничала. «Татьяна Георгиевна, там женщина Маргариты Андреевны!» – эдак осуждающе. Сколько взаимоисключающих специй в одном блюде.
– И всё это в две минуты с одного и того же телефона! Отвратная эта Светлана Борисовна. Ты знаешь, почему она со мной подобострастничает?
– Со старшей акушеркой все подобострастничают. Даже я иногда! Ну а конкретно по этому поводу, видимо потому, что хочет, чтобы ты, если я внезапно куда-нибудь исчезну, позволила ей пособие по Цовьянову сделать, если это тазовое чисто ягодичным окажется.
– Ага, щаз! Разбежалась. Пусть сперва на резиновых тренируется и смотрит. Они же, понимаешь ли, смотреть не хотят! Они хотят сразу делать.
– Да уж, какое тут искусство рисунка, когда каждый мнит себя Леонардо, – горько усмехнулась Татьяна Георгиевна.
– Да я скорее твоему интерну дам это пособие по Цовьянову сделать. Добрая я сегодня. Ну и кроме того, Татьяна Георгиевна, хочешь верь, хочешь не верь, у Александра Вячеславовича руки талантливые, – Маргарита Андреевна хитро покосилась на подругу.
– Ладно, хорош о мужиках, пора на работу! Хмель, увы, как-то быстро выветрился. Попросим официанта вызвать нам такси. Вообще-то, Маргоша, я твоей этой тазовой говорила прийти за неделю до ПДР[45]. А она уже пересидела.
– Да оставь ты свою букву, Татьяна Георгиевна!
– Оставь, оставь! – проворчала Мальцева. – Ты мне волочёшь всё что ни попадя, а с эмболиями, кровотечениями, травмами и прочими осложнениями мне потом разгребаться. А там, знаешь ли, первый вопрос – он как раз про букву!
– Ну так на то ты и врач, а я – средний медицинский персонал!
Разумеется, что Маргарита Андреевна ничуть не хуже, если не лучше Татьяны Георгиевны знала, что клиника родов при тазовых предлежаниях несколько отличается от течения родов при предлежаниях головных. Ну, например период изгнания плода при тазовых предлежаниях может начаться и при неполном открытии маточного зева. Из-за меньшего размера тазового конца плода по сравнению с головкой. Особенно при ножных предлежаниях. А при неполном раскрытии при прохождении плечевого пояса и головки плода могут возникать разрывы или спастические сокращения шейки матки, задерживающие рождение последующей головки и приводящие к асфиксии плода. При прохождении головки по родовому каналу всегда имеет место прижатие пуповины к стенкам малого таза. И потому при задержке рождения головки в случае тазового предлежания может произойти не только асфиксия, но и интранатальная – «внутри родов» – смерть плода. Именно при тазовых предлежаниях частенько возникают запрокидывания ручек, требующие определённых манипуляций. Так что при всей их нормальности беременные в тазовом предлежании требуют более пристального внимания накануне родов. Не говоря уже о самих родах. Потому что при родах в тазовом предлежании куда чаще возникают осложнения, неблагоприятные как для плода – интранатальная гипоксия, черепно-мозговая травма с кровоизлиянием в мозг; так и для матери – затяжные роды, травмы родовых путей, послеродовые септические заболевания.
– На то я и врач, да. Ещё есть один врач, кстати, который ненавидит Цовьянова. Он тут, часом, прежде вынесся с конференции на тему всеобщей любви к любви. Ельский его фамилия, слыхала? – саркастически уточнила Мальцева у подруги. – Если он до родов твоей тазовой задержится, то придёт заранее, будет смотреть пристально прямо в то самое место и бубнить, что нормальные люди в нормальных странах давно делают таким бабам кесарево. А ваш Цовьянов опасен, и мертворождения при нём достигают трех тире шести процентов, и что всё это даёт основание считать роды при тазовых предлежаниях патологическими, а мы со своей классической акушерской школой – дуры ничуть не менее дремучие, чем эти, резиновые, с бассейнами, самостоятельным прощупыванием непонятно чего в собственной пизде и родами в гипертонический раствор. Так что про интерна, оказывающего пособие по Цовьянову, – забудь!
– А если Ельского не будет?
– Тоже забудь! Жопу пороть мне потом будут. А не тебе и не интерну.
– Да чего ты завелась-то заранее? Может, она ещё в слабость влетит, и оперируй себе на здоровье.
– А ты не будешь тайком из-за угла набрасываться и втыкать в неё окситоцин, нарушающий тонкую астральную связь между рецепторами нижнего сегмента и тазовым концом плода? – насмешливо прищурилась Мальцева.
День прошёл в каких-то суматошных делах, метаниях между родильным залом, отделением и главным корпусом. Всех срочно озаботили какими-то экспертно-бумажными делами, отчётами, рекомендациями, заключениями и прочей конторской деятельностью. КРУ готовило большую справку, и все администраторы бегали в мыле, слегка раздражённые, и никому, разумеется, не было никакого дела, что они тут, вообще-то, ещё и немножечко врачи. Или, к примеру, акушерки. Впрочем, таких «играющих» администраторов от среднего медицинского персонала, как Маргарита Андреевна, практически не было. Старшая или главная медицинская сестра или акушерка – обычно именно что только старшая или главная. Контроль, учёт, материальная ответственность и прочие радости жизни завхоза-распорядителя. Но Марго была профессионалом такого уровня, что стать старшей акушеркой обсервационного отделения согласилась только при сохранении за ней основного вида деятельности. Иначе бы она ноги протянула. И кто бы удовлетворял потребности её «деточки» Светочки в кожаных куртках и меховых полушубках? Ну и говяжьи кости для старого пса, ветеринарные услуги, которые никто не оказывает даром. Прочие «мелочи», вроде обеспечения мамы-старушки и папы-алкоголика, еды, квартплаты, бензина для старой раздолбанной «бээмвэшечки», как любовно называла Маргарита Андреевна свой практически уже раритетный, давно снятый с производства хлам на четырёх колёсах цвета серебрянки, какой красят оградки на кладбищах. Тащили её Панин с Мальцевой в старшие акушерки отделения силком. Сопротивлял