Катя сравнила — насколько все же иначе Марьяна общается с горничной Мизиной, чем до этого с подследственным Мамонтовым и его приятелем-противником Буркиным. К горничной она лояльна и доброжелательна — пока. Но надолго ли? — Я вас оставлю, — сказал менеджер. И с достоинством удалился.
— Что же мы стоим, присаживайтесь, пожалуйста, — Мизина указала на стул и маленький диванчик у окна. — Только я не понимаю, чем я еще могу вам помочь. Я все сказала в прошлый раз. Мне нечего больше добавить.
— В ту ночь здесь был такой сумбур. Вы были сильно напуганы. Авдюкова только что забрали врачи. К тому же час был поздний, глухой. В таких обстоятельствах трудно сосредоточиться. Я сама, знаете ли, была спросонья — меня из дома подняли, с постели. — Марьяна оглядела кастелянскую. — Так что давайте вернемся еще раз к тому, что здесь было, что вы видели, слышали, хорошо?
— Хорошо, я не против, только…
— Может быть, что-то тогда ускользнуло от вас в горячке — какая-то деталь, странность, а сейчас вы ее припомните, — включилась в беседу и Катя, поудобнее устраиваясь на диванчике у окна.
Вид из окна открывался на озеро и поля для гольфа. Справа метрах в пятидесяти от угла корпуса высился металлический забор. В нем Катя разглядела небольшие ворота.
— В котором часу в тот день началась ваша смена? — спросила Марьяна, доставая из объемистой сумки, с которой не расставалась, папку с бланками протоколов допросов свидетелей. Заполнила «шапку» — имя, отчество, фамилия, год рождения. Катя подумала: «это вам не розыск — пришел, увидел и… ушел. Это следствие, контора, которая все пишет и пишет, невольно заражая все вокруг себя процессуальным графоманством».
— Как обычно — в пять часов. Мы работаем по графику — дневное дежурство, ночное дежурство и потом двое суток выходных, — ответила Мизина.
— Этот клиент из двести второго номера — Авдюков, он ведь не впервые здесь у вас отдыхал, так? — Марьяна не отрывалась от протокола.
— Да, он приезжал сюда, в «Парус», несколько раз — осенью, потом зимой — на старый Новый год, потом еще в марте дважды на уик-энд, — Мизина закивала.
— Он предварительно заказывал номер?
— Да, и всегда этот самый — двести второй. Люкс, с видом на озеро.
— А не припомните — в те, прежние приезды он отдыхал один или с кем-то?
— Он всегда приезжал не один, — ответила Вероника.
— В компании?
— С ним были женщины, молодые. Насколько я припоминаю — каждый раз новая.
— На вас он какое впечатление производил, Вероника? — спросила Катя.
Мизина пожала плечами:
— Солидный мужчина. С деньгами. Отдыхать любит со вкусом, на траты не скупится. Выглядит на свой возраст, на полтинник. Ну что еще? Нам, персоналу, не хамит, не качает права — я, мол, такой-разэтакий, стелитесь все тут передо мной, как трава. Всегда ухожен — видно, жена о нем заботится, смотрит. Да, машина еще у него дорогая, внедорожник — мне ребята из охраны говорили.
— Он в тот вечер был нетрезв, ведь так? — спросила Марьяна.
— Выпил в баре. Они, клиенты, сюда в основном и приезжают — пить, в бане париться. Летом по озеру на катерах гонять, купаться. Сейчас пока холодно купаться, так что делать-то еще остается? — Мизина усмехнулась.
— С ним и в этот раз была спутница?
— Да, была. Девица — такая вся из себя. Куртка на ней была спортивная, кожаная — я такие в апрельском номере «Вог» видела в разделе «покупка месяца». Из Третьяковского проезда, по всему видно, куртышечка.
— А вы видели ее здесь с Авдюковым раньше — спутницу, не куртку? — поинтересовалась Катя.
— Нет, я же сказала — до этого с ним другие приезжали, и каждый раз разные.
— Что ж, он такой бабник был неуемный?
Вероника Мизина снова усмехнулась:
— А кто тут не бабник-то? Вы бы в разгар сезона прошлись по номерам, поглядели. Сюда отдыхать приезжают, оттягиваться, расслабляться. Ну и устраивают себе именины сердца.
— Этот Авдюков, он хоть раз приезжал сюда с семьей, с женой? — спросила Марьяна.
— Нет. Может быть, до меня когда-то. Не знаю.
— А вы давно в «Парусе» работаете, Вероника? — спросила Катя.
— Полгода.
— Вы живете в Щеголеве?
— Нет, в Москве снимаю квартиру.
— И сюда ездите из Москвы?
— А что? Тут близко — сел на маршрутку у метро и через десять минут здесь.
— Вы устраивались сюда сами или через кого-то?
— Ну, мне один знакомый предложил, приятель, — Мизина смотрела, как Марьяна записывает ее слова в протокол. — Просто сказал — хочешь? Жалованье хорошее — почти пятьсот «зеленых» в месяц плюс премии, плюс чаевые. Правда, у горничной работы невпроворот, но… Я работы не боюсь. А деньги на дороге не валяются. Я и согласилась — тут конкурс, отбор, требования к персоналу высокие — насчет вежливости там, манер, характера покладистого… Ну, я прошла.
— Расскажите, пожалуйста, про тот вечер, — попросила Марьяна.
— Я заступила на этаж в пять. Убиралась в двести тридцать пятом и в двести семнадцатом — ванные драила. Оттуда клиенты утром съехали — это же послепраздничный день был, двенадцатое… Занято на этаже оставалось всего три номера — двести второй в том числе.
— Авдюков со спутницей приехали когда?
— Десятого мая, вечером — где-то около восьми уже.
— А вы десятого, значит, работали? — уточнила Катя.
— Да, я же сказала — у нас дежурство дневное с восьми до пяти, затем ночное — с пяти до восьми.
— Но вы ведь поменялись ночными дежурствами, да? — быстро спросила Катя. — Так ведь получается, если считать? Десятого вы тоже в ночь работали?
— Я? Совершенно верно, я поменялась. А мне надо было освободить конец недели и выходные. Я сама хотела отдохнуть, друзья собирались — у нас сплошные дни рождения. А с этой работой, с этими майскими праздниками я совсем не могла…
— Да, да, праздники здесь, в «Парусе», время напряженное, мы понимаем, вы устали, нуждались сами в отдыхе. — Марьяна бегло записывала. — Так, значит, вы поменялись дежурством — ночным на двенадцатое число, правильно?
— Правильно, — ответила Мизина.
Катя взглянула на нее — показалось ли ей или это было на самом деле — в детском голоске горничной зазмеилась трещинка — еле уловимая для слуха.
— Ну и что было дальше в тот вечер?
— Ничего. Все как обычно. Вызовов от клиентов не поступало. Претензий, нареканий — тоже. После одиннадцати вечера, закончив работу, я сидела здесь, в кастелянской. Смотрела телевизор. Фильмы какие-то шли. Потом… поздно уже было, совсем, где-то… нет, не могу сказать точно — поздно… Я услышала в коридоре шум —голоса, дверь хлопнула — я же рассказывала в прошлый раз.
— Да, да, я помню, — Марьяна дружески закивала. — Только тогда это была беседа, а сейчас у нас с вами процессуальное действие. Вы допрашиваетесь в качестве свидетеля по уголовному делу. Кстати, я чуть не забыла — я должна предупредить вас об уголовной ответственности за дачу ложных показаний.
— Как это? — спросила Мизина.
— Ну, это в нашем с вами случае чистая формальность. Вы же ничего от нас не скрываете?
— Я? Ничего. Да зачем мне что-то скрывать?
— Не волнуйтесь, продолжайте, Вероника.
— Я услышала шум, подумала: ну, сейчас вызовут. У нас артист живет на этаже больной, парализованный, с женой. На средства благотворительности. Я подумала — у него что-то. Но меня никто не вызвал. Потом программа по телевизору кончилась. И я задремала — проснулась…
— Что-то вас разбудило? — спросила Катя.
— Да нет… Может, сон какой-то привиделся. Я уже не помню. Я хотела встать, пойти умыться, и тут раздался этот жуткий крик. Я сначала не поняла, откуда он идет, выскочила в коридор. Кричали из двести второго. Дико, по-звериному… Я вбежала и увидела…
— Дверь номера была открыта? — спросила Марьяна.
— Да.
— Но ведь обычно клиенты на ночь номера запирают изнутри.
— Обычно запирают. Но в двести втором было не заперто. Я увидела клиента на полу, он корчился. Извивался от боли… как червяк… Это было ужасно видеть… Я бросилась к нему — думала, это припадок, сердце, но… Он так хрипел, начал снова кричать. У него было ужасное лицо — красное, просто багровое. От боли, от натуги. И рот… вы не представляете — у него губы были черные… Он не мог говорить, только хрипел и кричал. — Мизина провела рукой по лбу.
— В номере был беспорядок?
— Простыня валялась на полу, полотенца… А так все вроде было на месте. Если честно, я как его увидела, ни на что другое больше уже не смотрела. Кинулась к телефону, потом побежала звать на помощь.
— А бутылку вы не видели? — спросила Марьяна.
— Какую бутылку?
— Из-под минеральной воды «Серебряный ключ».
— Нет, не видела, — Мизина удивленно посмотрела на Марьяну.
— Это ваша обязанность следить за фригобарами в номерах? — спросила Катя.
— Моя. Конечно, моя. Но…
— Фригобар в двести втором номере вы наполняли?
— Да.
— Когда?
— Как только на дежурство заступила. Мы всегда проверяем — не надо ли чего-то доложить — сока, пива, воды. Увидим в контейнере для мусора бутылку или пакет из-под сока и дополняем. Клиенты не должны испытывать недостатков ни в чем.
— Во фригобаре двести второго номера была минеральная вода? — спросила Марьяна.
— Конечно, только… — Мизина нахмурилась, — никакого «Серебряного ключа» мы здесь не держим. Я хорошо помню, что ставила во фригобар — бутылку «Эвиан», бутылку «Аква минерале» и бутылку нарзана. Кстати…
— Что? — спросила Катя.
— Насчет нарзана — его мы доставляли только в двести второй — этому Авдюкову. А артисту парализованному — боржом. Причем это было всегда, во все разы, он так сам заказывал. — Авдюков?
— Да, всегда напоминал насчет нарзана. И всегда просил вечером вытаскивать его из фригобара и ставить на столик в спальне, возле кровати. Вода должна была быть не холодной, со льда, а обязательно комнатной температуры.
— И вы поставили в тот вечер бутылку нарзана на прикроватный столик? — спросила Марьяна.