— По стандарту стоят, — вмешался в разговор бравый майор, руководивший стрельбами. — Киселева, в белый свет, как в копеечку, дуло ниже опустите!
— Не бубните под руку, пожалуйста, — отрезала Марьяна.
Катя смотрела, как она стреляет из табельного «Макарова». Стреляла Марьяна метко, оттого, наверное, и ездила от родного отдела почти на все соревнования по стрельбе.
Когда она целилась в мишень — темный силуэт человеческой фигуры, на ее лице был написан азарт и холодная, невозмутимая уверенность — попаду, убью наповал. Катя отчего-то подумала, что, стреляя в эту черную безликую тень, подруга представляет своего бывшего мужа. Только поэтому и садит так метко, так кучно в самый центр пулю к пуле.
Там, в тире, она и рассказала Марьяне о визите к Долидзе и своих впечатлениях.
Слушая, Марьяна повернулась вдруг спиной к мишеням.
— У тебя пудреница есть? — спросила она. — Подержи-ка зеркальце…
Катя достала из сумки пудреницу. Этот фокус она уже знала, видела в таком же милицейском тире. Такое проделывать с табельным «Макаровым» умела только Марьяна.
— Капитан Киселева, посерьезнее, посерьезнее относитесь. Без финтов этих, тут все же служебное мероприятие, а не цирк-шапито! — заворчал майор, руководивший стрельбами.
— Первый финт ушами, — объявила Марьяна. Стоя спиной, положила правую руку с пистолетом на левое плечо и, смотря на далекую мишень через подставленное Катей маленькое зеркальце, выстрелила. У Кати от грохота заложило уши.
— Значит, Мамонтов вхож к Долидзе и с приятельницами Авдюковой знаком? — спросила Марьяна.
— Мир тесен. В доме у Долидзе Мамонтов, похоже, вполне свой человек, — ответила Катя и попросила: — Ну-ка бабахни еще разок. Вон там, у входа, видимо, ваш местный Вильгельм Телль из ОМОНа, застыл в ступоре — покажи ему класс, Марьяночка! Вот так зеркало не криво?
— Не криво, — Марьяна, все так же стоя спиной к мишеням, выстрелила. — Между прочим, у меня для тебя тоже новости есть. Я вчера допрашивала домработницу Авдюковых — некую Школьникову. Она уже совсем бабулька, но крепкая и что самое главное — этакая бесхитростная сплетница по натуре. Пересказывать долго — ты сама на досуге протокол ее допроса прочтешь. Самое занятное то, что, оказывается, у Светланы-то Петровны, помимо подруг, имеется еще и дружок молодой. Бабулька проболталась вгорячах — приезжал он к ней домой раза два или три в отсутствие Авдюкова. И знаешь, как бабулька его мне описала?
— Как? — спросила Катя, чувствуя не подвох, нет, а финт, именно финт!
— Сосулька, говорит, по виду сущая сосулька несмышленая, глупая. А гонору, гонору! На голове, говорит, лысый ералаш, на шее — цепочка болтается, машина, на которой приезжал, не пойми что с виду — прямо сборный конструктор. А зовут, между прочим, эту «сосульку» Василием.
— Мамонтов? — воскликнула Катя. — Не может быть!
Вместо ответа, Марьяна быстро повернулась и с ходу, не прицеливаясь, выстрелила. И пошла вместе с майором смотреть мишени.
— А еще что Школьникова показала? — сгорая от любопытства, спросила Катя уже в кабинете, когда Марьяна снимала форму и вешала ее в шкаф.
— Авдюкова жалела, но так, знаешь, больше для порядка. Видимо, все ее симпатии и привязанности целиком на стороне Светланы Петровны. Она ведь с юности ее знает — жила в их семье еще до ее замужества. Подруг ее взахлеб хвалит — Зинаиду и Нателлу. Мол, такие женщины умные, самостоятельные, интеллигентные, из таких хороших семей. А Светлана-то все равно лучше всех — и добрая, и не сквалыга, и мать заботливая, и жена преданная. Одно вот только плохо, говорит, делать ничего по хозяйству не умеет, не приучена, потому как генеральская дочка. Настоящая. И потом мнительная она и сильно чужому влиянию поддается. Особенно что касается здоровья и лекарств — чуть от подруг услышит про какие-нибудь таблетки, мази, кремы, косметику, сразу себе покупает, пробует. Я Школьникову спросила насчет двенадцатого числа — где, мол, Светлана Петровна находилась? Бабулька показала: дома находилась. Весь тот день и всю ночь.
Катя посмотрела на Марьяну.
— Домработница — свидетель пристрастный. По стилю же отравление уксусной эссенцией — это вообще-то очень женское преступление, а, как считаешь? — сказала она задумчиво. — Кто чаще всего на кухне с уксусом дело имеет?
— А может, кто-то намеренно выбрал такой стиль. Специально, — ответила Марьяна. — Знаешь, какая вторая новость? Ты заключение экспертизы по видеозаписи прочла?
— Прочла. Ни слова не поняла — техническая абракадабра.
— Мне эксперт разжевал: на видеозаписи имеются помехи. Может быть, это брак пленки, а может, и что-то искусственное. Возможно, камеру на какое-то время отключали, а чтобы скрыть это отключение, создали помехи — сейчас есть немало разных устройств, при помощи которых сведущий человек может легко это сделать. Кстати, помехи обнаружены только на видеозаписи с камеры, следящей за входом в прачечную.
— Это тот подъезд в торце главного корпуса, что мы с тобой тогда осматривали?
— Нет, прачечная находится в отдельном здании, рядом с бойлерной. Но ее с главным корпусом и с подземным гаражом соединяет тоннель — им пользуется гостиничный персонал.
— И горничные? — спросила Катя.
— И горничные. Только вот отключить внешнюю камеру на пульте охраны горничная не может. Там ведь, коды доступа несложные, но все же… Это сумел бы сделать только охранник. — Марьяна помедлила минуту, потом взялась за телефон. — Надо еще раз допросить того самого Лосева, дежурившего на первом этаже корпуса в ночь убийства.
— А если это все же просто брак пленки? Марьяна помедлила, а затем решительно набрала номер менеджера «Паруса». Разговор был короткий, деловой — менеджер по-прежнему шел всем требованиям следствия навстречу. Соединил Марьяну с офисом охраны — мол, нужный вам Лосев как раз на месте.
В этот момент дверь в кабинет открылась: майор из тира принес простреленные мишени — уже подписанные и заверенные у начальства. Это была старая традиция. Отличникам огневой подготовки мишени выдавались на память. А те, кто попадал исключительно «в молоко», могли лицезреть свои промахи на доске позора, которая специально сооружалась перед тиром в назидание нерадивым.
Катя с интересом глядела на мишени, хотя уже и так знала результат. Эти аккуратные дырочки — пулевые пробоины на темном поле — просто завораживали ее.
— Ну и когда он явится? — спросила она, когда Марьяна повесила трубку.
— Лосев сказал, что сегодня он на сутках, завтра отсыпается. Я не стала на него давить, торопить — вызвала на послезавтра, на утро. Никуда он не денется. А завтра, если ты не против, мы наведаемся в офис «Стройинвеста». Я договорилась с Усольским. Там будет и Юлия Олейникова. Пора, ох пора, Катя, нам с ней встретиться лицом к лицу. — А как Лосев воспринял приглашение на допрос? — машинально спросила Катя.
— Вполне безмятежно.
Безмятежностью в том ответе охранника Лосева и не пахло. Увы, они поняли это слишком поздно.
Глава 12ВЕЧЕР И УТРО
Вероника Мизина заканчивала смену, собиралась домой, когда он появился на пороге кастелянской.
— Гоша, что случилось?
Лосев обогнул загромождавшую кастелянскую тележку с чистым постельным бельем, подошел к окну, сел боком на подоконник. Так в эти дни вышло, что они с Вероникой попадали по графику в разные смены. Она заканчивала, он оставался работать в ночь.
Вероника дотронулась до кулончика на шее в виде золотых рыбок, с которым не расставалась, — это был подарок Лосева. Первый его дорогой подарок, с тех пор как они стали жить вместе.
— Что случилось? — спросила она, чувствуя смутную тревогу. — Неприятности, да?
Лосев усмехнулся. Вероника любила эту его усмешку — она красила, смягчала его лицо, делала его совсем мальчишеским.
— Да ничего не случилось, просто выпала минутка свободная, забежал к тебе, соскучился, — сказал он, окидывая ее взглядом. — Вэри, вэри найс… Эх, Верок, скоро отправимся мы с тобой на юга, к морю. Отдохнем по-человечески.
— Ты договорился насчет отпуска? — спросила Вероника. Странно было как-то — спрашивала-то она Лосева о радостных вещах, а тревога в сердце росла, сжимала его, точно клещами.
— Угу, — Лосев, казалось, что-то обдумывал. — Только вот надо уладить сперва кое-какие дела.
Вероника смотрела на него.
— Ну что ты, Вера, — Лосев махнул рукой. — Брось, не бери в голову. Это не нам с тобой волноваться надо. Нас это ни с какого бока не касается, так я говорю?
— Гошенька, ты…
— А с другой стороны, — Лосев задумчиво почесал подбородок, — нервы-то и у нас не веревка, правда? А за мотание нервов нам и на ладонь не плюнули. А ведь это того, Верок, такое дело — нервы, психика. Тонкая механика. А компенсации никакой — разве это справедливо?
И тут Вероника не выдержала. Подошла к Лосеву, обняла его. Она слишком хорошо знала его, успела уже изучить за все то время, что они были вместе.
— Гоша, не надо, — прошептала она. — Я прошу тебя, не надо, слышишь?
— Что, что не надо? Что ты испугалась, дурочка?
— Ничего, ничего нам не надо, — шептала Вероника. — И так уж видишь, как все вышло… ужасно…
— Да я ж для тебя стараюсь, — хмыкнул Лосев. — Для нашей будущей семьи. Да ладно, не трясись, как овца. Я только мысль высказал, что за мотание нервов положена дополнительная компенсация. А ты уж и в панике… Ну, брось. Перестань, — он отстранил от себя Веронику, глянул на часы. — Собирайся давай, а то на автобус опоздаешь.
Он смотрел, как она торопливо переодевается — снимает форменное платье горничной, надевает цветную шифоновую юбку, прямо на голое тело натягивает тонкий хлопковый свитерок. Он был доволен, что она давно уже не носит бюстгальтер. С такой грудью — небольшой, полной, крепкой, как орех, это просто грешно.
— Подожди, — шепнул он, спрыгивая с подоконника. — Иди сюда. Только дверь запри сначала.
— Ты с ума сошел, а автобус? — Еще целых десять минут, я тебя обманул, — он сильным рывком притянул ее к себе.