— Это верно. Трактором-то вон у нас один массив только обрабатывать успевают. Мало их сейчас, тракторов-то. Да и другие машины поломались все.
К дороге подходила лошадь, запряженная в сеялку. Уверенно держа в руках вожжи, на сеялке сидела девушка в клетчатом платочке, красной майке и кирзовых мужских сапогах.
— Елизар Никитич! — еще издали закричала она. — Семена кончаются. Скажи, чтобы везли скорее, а то стоять будем…
И чем ближе подъезжала, тем больше убеждался Орешин, что это Маруся.
— Сеялки-то хорошо работают? — поднялся навстречу ей Кузовлев.
— Тпру!
Она ловко спрыгнула на землю, взяла лошадь под уздцы.
— Хорошо идут. Теперь мы, Елизар Никитич, по сельсовету раньше всех кончим…
Увидев Орешина, сразу узнала его.
— Ой, какое вам спасибо! — слышал он ее ликующий голос. Она уже влезла снова на сеялку и чмокала губами, дергая вожжи.
И пока красная майка девушки не превратилась в маленький огонек, Орешин все стоял и смотрел в конец поля.
— Савела Боева дочка, председателя нашего… — говорил сзади Кузовлев. — Звеньевая она тут у нас, и участок этот ихний, комсомольский…
Орешин обеспокоенно взглянул на часы.
— Пора мне, Елизар Никитич.
— Не торопись. Я тебя на лошадке доставлю.
— Нет уж, — запротестовал Орешин. — Ты лучше на ней Гущину огород вспаши.
— Дался тебе этот Гущин… — недовольно бурчал Кузовлев, идя за ним.
Вместе дошли до овражка, за которым молодые ребята пахали пар. Около дороги, понурив голову, стояла запряженная в плуг лошадь. Молодой парень, долговязый, с желтыми кудрями, тот самый, которого Орешин видел утром, стоял около плуга и устало вытирал пот с лица. Увидев Кузовлева, он бросил цигарку и затоптал ее ногой.
— Отца-то у него на фронте убили, — говорил о парне Кузовлев, испытующе наблюдая за ним. — Первый год пашет. Оно бы и рановато еще, да что сделаешь?
Подошел к борозде, поковырял носком сапога шоколадную землю, взял ее в руки, растер, потом смерил пальцем толщину пласта.
Недовольно спросил парня:
— Давно, Ленька, куришь?
Ленька густо вспыхнул и, избегая взгляда бригадира, сумрачным басом ответил:
— С год.
— Курить-то выучился, а пахать не умеешь, — сердито сказал ему Кузовлев. — Видишь, ил-то наверх выворачиваешь?! Надо пустить помельче. Да и борозду прямей держи, а то прополз, как червяк…
— Пошел я, Елизар Никитич, — сказал Орешин. — Не хочу начальника нашего в госпитале подводить. Прощай, друг!
— Ну, прощай, Федор. Спасибо за помощь. Не забывай боевых дружков. Пиши. А то жить приезжай сюда, коли в городе надоест…
— Не забуду, — улыбнулся Орешин. — Вот как только новую машину колхозу дадут, так и знай — Федор Орешин прислал.
— Ежели на то пошло, и меня не раз вспомянешь, — хитро засмеялся Кузовлев. — Возьмешь в руки хлеб, помни — Кузовлев его вырастил.
— Во-во! Это правильно. Выходит, не обойтись нам друг без друга.
Они крепко обнялись и расцеловались. Вытирая кулаком замутившийся глаз, Кузовлев быстро пошел к плугу.
— Н-ну, трогай!.. — сердито закричал он на лошадь и ровно, не качаясь, пошел за плугом. Земля послушно ложилась вправо от него широким черным пластом. Борозда была прямой, как полет стрелы.
— Чувствуешь? — спросил Орешин Леньку.
Ленька улыбнулся, тоже восхищенно глядя пахарю вслед.
— Ага.
— То-то! Учись.
Подмигнул Леньке и неторопливо зашагал по дороге.
Пройдя метров сто, оглянулся. Пахарь с конем поднялся уже на вершину холма, резко означившись на вечернем небе. Видно было, как черный конь, мерно поматывая головой, твердо опускает на землю тяжелые копыта, а за ним шагает солдат Кузовлев. Свежий ветер пузырем вздул у него на спине гимнастерку, растрепал и взвил черным вихрем гриву коня…
Сержант приложил руки ко рту трубкой и крикнул:
— До свида-а-ания!
Остановившись, Кузовлев снял пилотку и замахал ею над головой. Чуть слышно ветром донесло оттуда:
— Счастливого пути-и-и!
У РОДНОГО ПОРОГА
Разом очнувшись от глубокого раздумья, Роман Иванович круто осадил Найду: по свежей пороше только что перешел дорогу лось.
Так и екнуло у зонального секретаря от жаркой досады охотничье сердце.
«Не иначе, мой это гуляет!»
Давно уж таскал он в кармане лицензию на отстрел сохатого, да никак не выпадало свободного денечка погоняться за ним… А хорошо бы с ружьишком сюда в выходной!
Вскочив на ноги, вытянул сторожко шею: не прохрустит ли в лесу снег под тяжелым копытом, не качнется ли сучок на дереве, задетый ветвистым рогом. Но стояли недвижно в белой тишине отягощенные инеем плакучие березы, как высокие белоструйные фонтаны, ударившие из-под снега и схваченные враз лютым морозом.
Слыша только глухой стук своего сердца да тонкий звон крови в ушах, Роман Иванович со вздохом тронул вожжи.
«Сегодня же сговорю лесника на охоту!»
Но не отъехал он и сотни метров, как забыл тут же и о лосе, и о лицензии, и о леснике. Придавили опять неотступные думы и заботы, одна другой беспокойнее, одна другой тревожнее, одна другой тягостнее. И черт их знает, откуда только свалились они на него все разом! Жил и работал спокойно, хорошо, как вдруг…
Вчера утром позвонил ему в МТС из Курьевки Савел Иванович Боев и, не здороваясь даже, огорошил с первых же слов:
— Беда ведь в колхозе-то у нас, Роман Иванович! Да то и случилось, что падеж начался. Скотина мрет. От бескормицы. И еще того хуже — бруцеллез объявился на второй ферме. Пять коров абортировали… Прямо не знаю, что и делать!
Романа Ивановича так и подбросило на стуле. Проглядеть такое несчастье! Ведь эдак можно все стадо загубить.
— Да, может, ошибка?! Откуда он взялся? Кто обнаружил-то?..
— Кабы ошибка! Говорю тебе, пять коров абортировали. А болезнь эту участковый обнаружил. Товарищ Епишкин. Вот он тут, у меня, сидит. Могу ему трубку дать…
Но Роман Иванович уже не слышал ничего и понимать ничего не желал больше:
— А где же вы, черт вас побери, оба с Епишкиным раньше были? Я спрашиваю, о чем вы раньше-то думали? А Левушкин куда глядел? Дождались, пока всю ферму заразили. Да совсем не нужно специалистом быть, чтобы кровь на бруцеллез у скотины проверить. Сам должен об этом знать, не новичок, двенадцать лет колхозом руководишь!
И сгоряча так страшно накричал на Савела Ивановича, что старик начал заикаться по телефону от испуга и обиды.
А Роман Иванович, уже стуча пепельницей по столу, пригрозил вдобавок:
— Да вас всех троих под суд отдать надо!
После, как трубку бросил, опомнился немного и, кляня себя за невыдержанность, побежал в райком, через улицу, к первому секретарю. Шутка ли, бруцеллез в районе появился! И где появился-то — в колхозе «Рассвет», когда там и без того скот падает. Нет, пора кончать с такой безответственностью руководителей колхоза, хватит полумерами отделываться!
Но Додонов почему-то не привскочил на стуле, как того ожидал Роман Иванович, не закричал, не удивился даже, а выслушал его с таким видом, будто давным-давно ожидал именно этого несчастья в этом именно колхозе. Процедив сквозь толстые пальцы светлый хохолок на макушке, деловито распорядился:
— Поднять на ноги ветеринаров!
— Да там уж Епишкин второй день сидит…
Даже головы не повернув, Додонов сказал с раздражающим спокойствием:
— Пусть и районный туда же едет немедля. Ну и в область сообщить надо, конечно.
«Нервы свои бережешь! — закипая снова, думал Роман Иванович, уже сердито глядя на могучую шею и атлетические плечи Додонова, на его розовое, пылающее здоровьем лицо. — Нет, я тебя сейчас пройму, я тебе кровь сейчас испорчу! Не уйду, пока не добьюсь от тебя помощи настоящей…»
И не узнавая своего голоса, осипшего вдруг, заговорил с гневной досадой:
— А что могут сделать там, Аркадий Филиппович, одни ветеринарные врачи?! Лечить не скотину, а колхоз надо! Врачи приедут, составят акт, дадут хорошие советы и уедут, а больных коров изолировать все равно некуда! Врачи уедут, а скотину кормить все равно нечем! Врачи уедут, а грязь на фермах так и останется…
— Ну и что же вы предлагаете? — переходя сразу на вы, спросил Додонов с возмущающим спокойствием.
— Снимать надо Боева, вот что я предлагаю! — и Роман Иванович с отчаянной решимостью отсек рукой в воздухе голову курьевскому председателю.
— Я понимаю, — торопливо приложил он затем обе руки к груди, — Савел Иванович — заслуженный человек, немало для колхоза потрудился. Не зря же в войну орден получил. Но не под силу ему, Аркадий Филиппович, нынешний укрупненный колхоз! Да и от старых методов руководства не может до конца отрешиться. А сейчас на приказах да окриках не уедешь далеко. К тому же выпивать начал он частенько.
— Снять, значит, предлагаете Боева? — прищурился Додонов. — Ну что ж, я не возражаю. Тебе виднее, ты в первую очередь за колхозы своей зоны отвечаешь. Зачем же дело стало?
«Пронял-таки!» — сердито возликовал Роман Иванович и укорил запальчиво Додонова:
— За вами дело стало, Аркадий Филиппович! Ведь сами же за Боева держитесь, сами не даете в Курьевку нового председателя… Но поймите, пока Боев будет колхозом руководить, отношение к животноводству там не изменится и вообще крутого подъема хозяйства не обеспечить, об этом и думать нечего. Сколько времени прошло после сентябрьского Пленума? Три с лишним месяца? А положение в этом колхозе не улучшилось. Даже ухудшилось…
Додонов поднялся вдруг и тяжело оперся на стол огромными, в светлой шерсти, ручищами.
— Вот сидели вы у нас в райкоме, товарищ Синицын, три года, отделом заведовали и власть, и права имели. А для своего, можно сказать, родного колхоза и то не позаботились, не говорю уж председателя, а даже ветфельдшера подобрать. Сколько раз говорил я вам: приглядите в той же Курьевке толкового коммуниста помоложе или комсомольца и пошлите в школу колхозных кадров. Ведь не могу я сам везде успеть! Кабы вы сделали это в свое время, был бы в Курьевке сейчас новый председатель, ну если не председатель, то заместител