Фильм повествовал о жизненной Голгофе заболевшей гортанью звезды и здорово напоминал полиэтиленовый пакет с ручками «Привет из Геленджика»: с одной стороны Боярский (черная водолазка под голубую сорочку, корабельные снасти, фото В. Плотникова), с другой Пугачева (алый балахон пеньюарного типа, прожектор в глаза, фото персонального мастера В. Манешина). Саму Пугачеву — по фильму Викторию Свободину — играла Ротару, солиста вспомогательного ансамбля Вадима Старостина — Боярский, ушедшего мужа-лабуха — худрук театра имени Красной Пресни Вячеслав Спесивцев, немца переводчика — Ивар Калнынып в белой троечке, а вспомогательный ансамбль — «Машина времени». Самым непотребным в картине было, конечно, использование живой рок-н-ролльной крови христианских младенцев Кутикова и Макаревича. Идолы пионерлагерных дискотек и ресторанов-стекляшек, «машинисты» тогда едва-едва легализовывались, их уже даже пригласили играть на новогодний «Голубой огонек» в каких-то дурацких мадьярских жилетках и канотье, но дисков не писали, на стадионы не пускали и с гонорарной квалификацией медлили. И вот теперь их давно уже всем знакомые песенки распевают Боярский в джинсовой безрукавке и Ротару в платье «фольга». На бретельках. «Костер», «Корабль», «За тех, кто в море» из уст народной артистки УССР звучали приблизительно так же, как Окуджава в исполнении Кобзона на первом сингле 1964 года. В какой-то миг профанация была доведена до полного анекдота: чтобы дать понять подвальным фрондерам, что и она не стеклярусом шита, Ротару поет им «Когда ты шел на красный свет» как будто бы свою, а Макаревич с Кутиковым восхищенно орут: «Вот здорово!» Абсолютное несоответствие имиджа, голоса, костюма, кокетливого встряхивания волосами тому, что она поет, окарикатуривали и саму Ротару Когда в Германии на конкурсе «Интермьюзик» она чует подступающую немоту, и мечется меж стеклянными стенами, и представляет, как еще смогла бы всех удивить, дай Бог сил, триумф видится ей с песней «Ты помнишь, как все начиналось» в сопровождении «Машины», в брызгах фонтана, в цветных дымах и блестящих комбинезонах-обтягайках по-леонтьевски! Сутенерская диско-мода настолько не вязалась со словами и мыслями наших российских «битлов», что не заметить этого мог только расслабленно-циничный мир советской попсы, и делавший картину. Мир развязных ударников, живчиков-администраторов, подобострастных халдеев, мордатых кроссовочных звуковиков-саботажников, мир кожаных пиджаков, рижских сорочек с погончиками, наушников и брелоков на ветровухе, мир суетни такси-отелей-вертолетов-турникетов, мир эстрады-эшафота, от которого так страдает и никак не в силах избавиться трудолюбивая певица Виктория Свободина, художник и артист. Для нее петь — все равно что дышать, и она страшно томится, что в мире нет ничего вечного, кроме ее души. Она живет надеждой, живет мечтой, что где-то счастье встретит однажды. У нее забот полно, забот полно, а грусть не проходит все равно. Она только песню возьмет с собою, когда глаза ей закроет мгла.
Она такая же пошлая, как ее мир, попытавшийся заодно опошлить веселых хлопцев-«машинистов»; не вышло.
Горе от мелкого жемчуга и эстрадной гонки лишь единожды за картину срезонировало в точку: очередная песня на разрыв поп-аорты перемежалась закидыванием обезболивающих таблеток в запрокинутый рот. В этот единый миг Ротару нечаянно показалась сестрой мирового братства рок-н-ролла, как один сидящего на наркотиках и оттого изнывающего от кошмаров.
Шел 81-й год.
Аналогия была случайной.
«Не бойся, я с тобой»
1981, «Азербайджанфильм». Реж. Юлий Гусман. В ролях Мухтарбек Кантемиров (Рустам, дубляж А. Белявского), Лев Дуров (Сан Саныч), Полад Бюль-Бюль оглы (Теймур), Гамида Омарова (Телли), Гасан Турабов (Джафар). Снят для ТВ, в прокат не выпускался.
Прибыв на похороны дальней бабушки, два циркача тотчас втягиваются в похищение невесты, дележ нефтескважин, классовую борьбу и создание на задворках империи первого карате-клуба Закавказской федерации. Разумеется, сюжет азербайджанской сказки «Не бойся, я с тобой» был соткан по лекалам ветвистого, ажурного, хитросплетенного паназиатского эпоса. Если Ходжа Насреддин въезжал в город на осле, ему на роду были написаны обдурение эмира, революционная организация масс и воссоединение влюбленных, разлученных сословными предрассудками. Если Аладдин видел на свалке ржавую лампу, ему было уже не избежать брака с царевной, укрощения джиннов, дивного ближневосточного обогащения, имущественных контр с олигархией злых колдунов, а также тотального искоренения кишлачно-шахидского бандитизма под именем Али-Бабы, друга индейцев. Просто потому что мы на Востоке, почтенный, да? Здесь под каждой второй алычой зарыты жемчуга и бирюза, под каждой второй паранджой прячется Ахмет-Сорвиголова с ятаганом, каждая грязная лужа сверкает нефтяными разводами, а за каждой витой решеткой хнычет роза Каспия, приговоренная к браку с богатым скуперфильдом — и прости-прощай, гордый переливчатый павлин семейного счастья с выводком довольных али-бабят. Вокруг пустыня и отрицательная демография, но чуть только где вода (нефть, нарзан, свежевыжатый фреш, воды Лагидзе) — и сразу рядом тесно от верблюдов-скороходов-стариков-разбойников-сюжетных линий и команды КВН «Парни из Баку». Так, между прочим, и в России живут: от колоса до колоса не слыхать людского голоса, но вдруг раз — торговое перепутье, и сразу внутри давка, паспортный фейс-контроль и фильм «Кавказская пленница» во всех караван-базар-сараях. Что сразу и безоговорочно высвечивает правильный ответ на вопрос, Азия мы или Европа и почему нам не чужды индийское кино, танец живота с саблями, угнетение женщин и густая растительность на лице, а также фильм «Не бойся, я с тобой», с которого вообще-то и начался этот смачный восточный гон.
Есть на свете истовый, забубённый, отчаянный трэш, который все мы застенчиво любим, ибо своей дичью и отпетой неконвертируемостью он трогает потаенные струны коллективной русской души. Песня «Страна Лимония». Группа «Ногу свело». Реклама «Вот я и в „Хопре“». Фильм «Авария, дочь мента». Сказка про золотой ключик. Артист Баширов во всех, даже нечленораздельных проявлениях. К этому ряду, без всяких сомнений, относится картина Юлия Гусмана по сценарию Дунского и Фрида, угадавших тройственным напряжением извилистых семитских умов великую младоазербайджанскую эклектику дикости и цивилизации, самодурства и учтивости, архаику племенных обычаев и дивный лоск первого в Российской империи нефтяного бума. Город, где черкеску носили под галстук, а бурку под канотье, где телебашня походит на минарет, a VIP — самое популярное слово на вывесках глинобитных трущоб, не мог не поженить в рамках вообще-то короткого двухсерийного фильма усищи с эспаньолкой, тандыр с крикетом, карате с караоке, вендетту с электрогитарой, джигитовку в сомбреро с турецкими банями, а джаз Гараняна с группой «Интеграл» Бари Алибасова. А песня министра культуры Бюль-Бюль оглы «Как жили мы, борясь»? А «Можешь ты могущество руки вложить в свои удары и броски»? А «Ай, аллах, ай, аллах, ниспошли прогресс в делах»? Как Ким в «Бумбараше» и «Формуле любви», автор слов, босс московского рок-кабаре «Кардиограмма» Алексей Дидуров по праву разделил авторство с тремя аидскими знатоками тюрьмы, классовой борьбы, нефтедобычи и рукопашного боя.
Но подлинным секретом успеха поделился годы спустя могучий старик Фрид: «Нас с Дунским, — сказал он, — всегда отличало чисто голливудское презрение к исторической правде». Под этими словами мог бы легко подписаться бывший и будущий заслуженный деятель искусств двух республик, создатель национальной российской киноакадемии, депутат демократической фракции и инструктор ЦК Азербайджанского комсомола, шоумен, фантаст и кандидат психиатрических наук Ю. С. Гусман, да не иссякнет его мускатная фантазия во веки веков.
«Остановился поезд»
1982, «Мосфильм». Реж. Вадим Абдрашитов. В ролях Олег Борисов (Ермаков), Анатолий Солоницын (Малинин), Михаил Глузский (Пантелеев), Николай Скоробогатов (начальникдепо Голованов). Прокат 6,2 млн человек.
В 82-м году в России разболталось все. Не было уже мочи скрывать аварии на транспорте и потихоньку рассыпающегося генсека, все больший процент сидельцев составляли чеховские злоумышленники — кто гайку не там отвернул, кто на технику безопасности плюнул, а кто напился за рулем ответственного транспортного средства. Чтобы не сажать полстраны, воров переквалифицировали в «несуны» и стали бороться административными мерами — над этим уже громко вслух потешался Жванецкий. Страна медленно сползала в XIX век — с нижними чинами, уверенными, что «с нами построже надо, а то мы ого», и белой костью, спорящей промеж себя — надо али не надо; все-таки строгостей за 60 лет уже перекушали. Власть уходила к стрелочникам — никогда ни в чем не виноватым. Только тем и можно было объяснить странный успех производственного фильма Вадима Абдрашитова и Александра Миндадзе «Остановился поезд» — из тех, которые, чтоб не назвать «унылыми», зовут «проблемными».
То не век Просвещения, не космический год — то два барина в кибитках завернули в железнодорожную слободу, стали на постоялом дворе да ведут неспешные беседы перед сном о государственном устройстве да производственных отношениях. Один барин — прогрессист и народолюб, денди — с утра в кожаном пиджаке и джинсовой рубашке, приехал писать в областную газету о подвиге машиниста, погибшего на посту в столкновении с неуправляемыми платформами. Второй — по сыскному ведомству, желчный и въедливый, с вицмундиром в багаже, приехал сажать тех, из-за кого погиб машинист. Сажать, сажать, что еще с ними делать, в бочке солить, что ли. Обоих в слободе побаиваются: «эта птица может больно клюнуть». И разговоры у них — как в дальнем гарнизоне с лучиной промеж давешними одноклассниками:
— Нормальные люди, каких миллионы — они работают, как умеют, они работали так всю жизнь — их по-другому не научили! Тебе их не жалко?
— Каждого в отдельности — да, жалко, но когда я вижу последствия того, что кто-то не пришел, кто-то напился, кто-то опоздал, кто-то поставил один башмак вместо двух или ехал с превышением скорости! Живем среди разгильдяйства! Надо что-то делать!