– Я забуду, отчего каюра разморило. Вы с ним водку пили в служебное время. И тебя не задавило тем же самолетом, потому что ты пошел за добавкой. Это я тоже забуду. Катька тебя давно знает, относится хорошо… короче – принимай аппарат, как говорится.
– Да что же я… – начал было Санников.
– Ты – ничто, – отрезал комбат. – Либо берешь мамонта и спокойно на нем дослуживаешь до января, либо я тебе устрою такое закрытие контракта, которым здесь в ближайшие сто лет будут пугать детей.
Санникову вручили служебное имущество каюра: паспорт на тяжелую биологическую систему Звезда Чукотки Катерпиллер, инструкцию-памятку «Эксплуатация мамонта в условиях Крайнего Севера» за авторством П. Омрына, управляющий свисток и громадный спецпистолет для аварийного забоя животного, буде оно вдруг с ума сойдет. При ближайшем рассмотрении пистолет оказался строительным, без патрона и даже без гвоздя.
– Не дрейфь, мамонт это тот же бульдозер, только лучше, – напутствовал комбат.
Ему очень не хотелось передавать Катьку такому раздолбаю, но больше свободных людей не было; потом, мамонт и правда хорошо знал якута.
– Да я что… – сказал Санников и развел руками.
Он ничего не имел против Катьки, тот ему даже нравился – как всем нравился, Санникову просто обрыдло служить. В мечтах он видел себя не скучным военным бульдозеристом, а веселым гражданским бульдозеристом, фартовым парнем, который горы сворачивает одной левой и ни перед кем не обязан брать под козырек.
Катька по каюру не особенно горевал, бульдозериста принял легко и слушался охотно. За неделю Санников вполне освоился и начал, сам того не ожидая, с некоторым даже огоньком участвовать в хозяйственной жизни аэродрома. Мамонт здесь трудился и тягачом по мелочи, и погрузчиком того-сего, и подметальщиком рулежной дорожки, и действительно легким бульдозером, для чего имелся набор отвалов, ковшей и скребков разной формы. Замки на всех этих аксессуарах были так хитро устроены, что Катька мог без помощи человека и цеплять инструмент на бивни, и освобождаться от него. Вскоре Санников пришел к выводу: не будь Катька мамонтом, его можно бы и к самостоятельной работе допустить. А нельзя этого делать по одной-единственной причине: Катька, видите ли, животное. Ну что за ерунда?
Взобравшись по сбруе мамонту на загривок и принимаясь руководить, Санников задавал живой махине только общее направление, а все остальное она делала сама, и это наполняло душу бульдозериста неведомым ранее восторгом. Насколько ему раньше было важно, что бульдозер – продолжение человеческих рук, настолько же оказалось здорово, что мамонт самостоятелен.
Катьке было пятнадцать, он набрал три метра в холке, пять с лишним тонн и продолжал медленно расти. Прежде чем попасть на военную службу, он закончил «курс молодого мамонта», где научился всей типичной слоновьей работе – корчевка, трелевка, погрузка-разгрузка, перевозка, расчистка и так далее. Но ему никто не показывал, как мыть автомобили, и тем более – зачехлять самолеты. Это он освоил по собственной инициативе, просто наблюдая за людьми, и, как хвастал каюр, прекрасно исполнил с первой же попытки. А еще он на аэродроме ничего не сломал, не разбил и даже не пролил.
Еще Катька умел играть в футбол и ни разу никому не наступил на ногу. Любил собак и легко находил с ними общий язык, хотя те и скалились поначалу. Был просто-таки кумиром гарнизонной детворы и каждый выходной катал детишек вокруг аэродрома в грузовых контейнерах, подвешенных к сбруе.
Наконец, он просто хорошо выглядел. Забавно мотал своей челкой, моргал хитрым глазом и помахивал хвостиком. От него даже навозом не пахло – ну, это больше спасибо каюру, – и совсем не несло зверем. Катька распространял вокруг себя легкий запах дорогой шубы…
И вот теперь умнейший и симпатичнейший зверь лежал больной и несчастный, а два человека стояли над ним, как два дурака, и не знали, чем помочь.
Ну, это Санникову так казалось: он привык отвечать только за себя и терялся, когда надо было что-то организовать. А под фуражкой комбата шла бурная умственная деятельность: там отсеивались в одну сторону негодные варианты и откладывались в другую более-менее разумные.
– Значит, ты – сгинь с глаз моих долой, но будь поблизости, – распорядился комбат и взялся за телефон.
Обиженный Санников погладил мамонта по уху и ушел.
Комбат принялся рычать в трубку.
– Да, главврача. Да, немедленно. Не знаю, найдите. Да, прямо на поле и чтобы сейчас же.
Подъехала машина, из нее высунулся моложавый полковник в летном комбинезоне.
– Ну что же ты, Катька! – сказал он.
Поглядел на комбата и спросил:
– А ты?..
– А что – я?!
– Ты ж его так любил…
– Да кто его не любит?! – рявкнул комбат.
– Спокойно, коллега Широков.
– Сам ты спокойно, коллега Ленский! Бери пример с меня! Я вообще не психую ни ка-пель-ки!
– Делать-то чего будем? – Командир полка перехватчиков вышел из машины и сунул Катьке под нос, то есть прямо в хобот, спелое яблоко.
Мамонт яблоко взял, поднес к мутному глазу – и положил на землю.
– Это уже никуда не годится! – сказал Ленский. – Чтобы Катька – и от яблока отказался… Это очень плохой симптом. И что лежит он, тоже плохо, он стоять должен. Он так и загнется, пожалуй!
– Ишь ты, ветеринар… – процедил комбат, снова листая адреса в телефоне.
– Да нету у меня ветеринара, а то бы…
– А что у тебя есть?
Ленский задумался. Сдвинул фуражку на лоб и почесал в затылке.
Тут подкатил «УАЗ», остановился с громким скрипом, из него выпрыгнул еще один полковник, с медицинскими эмблемами в петлицах.
– Доктор! – воскликнул комбат.
– Ну, доктор, – хмуро сказал тот, пожимая руки сначала летчику, потом комбату. – Тридцать лет уже доктор. Только я человеческий доктор, понимаете? О болезнях зверей мне неизвестно ни-че-го! И уж в слонах я точно не разбираюсь!
– Это не слон, это мамонт! – напомнил комбат с достоинством.
Доктор в ответ уставился на него так, что комбат все достоинство мигом растерял и опустил глаза.
– Но ведь это живое существо… – буркнул он, глядя под ноги.
– Таракан тоже живое существо! Разницу не чувствуете?
– Ну вы же врач…
– Вы мне еще клятву Гиппократа припомните! Я не обязан лечить животных! Я не вижу здесь пациента! Я вообще тут нахожусь чисто случайно – просто мимо ехал!
– Ну вот просто мимо ехали и увидели больного…
– Это не мой больной! Ищите ему ветеринара! Должен быть на этом долбаном краю земли ветеринар! Сколько у нас работает собачьих упряжек – и ни одного ветеринара! У каюров узнайте! Позвоните в Дежнев наконец! Да чего я чушь-то несу…
– Вот именно. Вы просто не хотите осматривать больного и тянете время, – ввернул летчик, глядя в сторону.
– Знаете, товарищ полковник, я бы вас попросил… Вот не надо этого, ага?.. Слушайте, товарищи, хватит дурью маяться. Вы ударились в панику, и я вместе с вами. А следует всего-навсего позвонить в питомник! Уж они-то знают, где на Чукотке взять для мамонта врача. Или своего пришлют.
– Есть некоторые сложности, – сказал комбат. – Как вы верно заметили, мы на краю земли. Тут, для начала, до Америки гораздо ближе, чем до питомника…
– Нам для начала хотя бы устную консультацию получить! А дальше – у вас полный аэродром техники! И только не говорите, что командиру полка трудно сгонять самолет за пару тысяч километров ради любимой зверушки!
Летчик отвернулся и неопределенно шевельнул плечом.
– Повторяю, доктор, есть некоторые сложности, – сказал комбат.
– Знаю я ваши сложности! Знаю я, почему вы больного зверя так секретите! Из-за корпоративных интересов! Из-за какого-то идиотизма у вас несчастное животное осталось без присмотра! А что мы, собственно, имеем с этой драной «Арктикнефти» – кроме перелома двух ног у пьяного якута?!
Комбат надулся.
– А то вы не в курсе. Снабжение, – сказал летчик вместо него. – Вот все эти вкусняшки, которые так нравятся женам и детям. Да и нам тоже.
– Ага, вкусняшки, которыми ваши подчиненные нагло спекулируют, толкая их местным втридорога!
– А ваши – нет? Да ладно, доктор. Вернемся к нашим мамонтам, хорошо? – попросил летчик миролюбиво. – Вы хотя бы осмотрите больного. Ну пожалуйста.
– Осмотреть можно. А дальше?..
– Ну вы осмотрите… – протянул комбат умоляюще.
– Осмотреть можно, – повторил доктор. – Черт знает, что такое… – буркнул он, подходя к Катьке. Заглянул в глаз. Осторожно потрогал хобот. Еще осторожнее сунул руку в пасть.
– Язык сухой, это мне не нравится. Глаза мутные, нос теплый… – Доктор заметил яблоко, подобрал его, сунул мамонту, тот не взял. – Отсутствие аппетита. Кстати, а чем кормите?
– Он у нас в общем и целом на самообеспечении, – сказал комбат. – Ну, овощи даем и хлебушка обязательно… А так – одна из задач эксперимента с мамонтом заключается в том, что дежурный тягач энергетически независим. То есть живет круглогодично на подножном корму.
– Так он сожрал у вас бяку какую-нибудь из-под ног – и отравился!
– Нет-нет, – комбат замахал руками, – Катька очень разборчивый, что попало в рот не тянет!
– Вам виднее, – сухо произнес доктор. – А теперь разрешите откланяться, меня ждут… другие пациенты.
– А если клизму ему?.. – спросил комбат беспомощно.
– Ага, с нами за компанию, – сказал доктор. – Чтоб ему тоже после проверки служба медом не казалась!
Комбат и летчик синхронно поежились. Внезапная проверка вылилась и для аэродромной службы, и для полка перехватчиков в такую нервотрепку, когда невольно думаешь: уж лучше бы война. Клизмы полковникам не поставили, обошлось, но затрахались все. Вон даже мамонт заболел, который вообще ничего не делал, его от проверки спрятали, угнав от греха подальше за ближайшую сопку.
Санников, между прочим, остался этим крайне недоволен: даже самая внезапная проверка не бывает совсем внезапной, и бульдозерист, по его словам, полдня ухлопал на то, чтобы привести мамонта в самый что ни на есть парадный вид. Но Санникову приказали сгинуть, он таки сгинул – и клизмы тоже счастливо избежал.