Матрос стоял к мамонту спиной, заложив руки за спину. Рядом околачивался Андрианов с видом крайне разочарованным. Он весь прошлый вечер и часть нынешнего утра пытался как-то склонить этого настоящего индейца к сотрудничеству, но тот держался крепким орешком: люблю море, и все тут. Отдельно майора злило то, что парня он все-таки раскусил – ну куда такому мальчишке против старого и опытного, – и теперь готов был оторвать его у флота с руками. Чукча оказался, как и следовало ожидать, непрост. Два специальных образования не гарантируют прибавки ума, а этот парень был именно умен, да вдобавок начитан, с широким кругозором и словарным запасом интеллигенту впору. Зачем он гробил себя в мотористах на крошечной посудине, Андрианов догадывался. Мальчишка ждал вакансии на серьезном корабле, а там уж рассчитывал проявить себя, пойти в рост по службе, получить за казенный счет «вышку» – и по морям, по волнам, как говорится. На это придется ухлопать полжизни с непредсказуемым результатом, но парень готов рискнуть. Тесно ему казалось на Чукотке, что ли? А то мамонты с детства осточертели? Этого Андрианов пока не выяснил. Его так и подмывало тряхануть нашего особиста, чтобы тот тряханул флотского особиста – откуда он взялся, «Умка хороший».
Комбат пожал матросу руку, глянул поверх его головы на Катьку и рявкнул:
– А где этот наш… тракторист-затейник?! А ну Санникова ко мне! Живым или мертвым! Разрешаю мертвым!
Бульдозерист появился мгновенно и бегом – пока не убили в самом деле. Отчеканил три строевых шага и представился.
– Живой, значит… А я бы на вашем месте со стыда подох два раза! Доложите мне, рядовой, как готовили вверенную вам материальную часть к проверке, – процедил комбат.
– Я ее вымыл, – сказал Санников. – С шампунем. Просушил феном. Расчесал.
– Бантик на хвост повязал!
– Никак нет…
– А надо было, – ввернул Ленский. – В следующий раз – непременно.
– Дальше, Санников! Дальше!
– Ну… Бивни подновил. И все.
– Подновил? Конкретнее.
– Я их покрасил! – отрапортовал Санников и на всякий случай зажмурился.
– Нитрокраской, – закончил за него комбат. – Тридцать лет, здоровый лоб…
– Двадцать семь! – пискнул Санников, непроизвольно становясь меньше ростом.
– Здоровый лоб, на тебе пахать можно вместо мамонта, технически грамотный мужчина! А мозгов – как у пятилетнего!
– Мне прямо стыдно, – сказал доктор. – Я, знаете, тоже хорош. Как не заметил…
– А он тщательно покрасил! Качественно! Толстым слоем! Вы, доктор, не смотрите, что он дурак дураком, Санникова трудно заставить взяться за дело, но уж если он взялся, делает хорошо!
Санников стоял навытяжку и от стыда едва не плакал.
– А еще якут! – упрекнул его комбат непонятно чем и непонятно зачем.
Санников шмыгнул носом. Таким дебилом он себя в жизни не чувствовал. По его глупости мамонт нанюхался до одурения нитрокраски и заболел. Собственно, эта версия еще вчера пришла бульдозеристу на ум, и он даже подумал, не снять ли краску с бивней растворителем, но вовремя сообразил: если Катька нюхнет вдобавок уайтспирита, ему, наверное, вообще конец.
– Товарищ полковник, разрешите обратиться, – подал голос матрос. – Он все понял. Он не хотел сделать Катьке плохо. Он больше не будет.
– Естественно, не будет, я его к животному на пушечный выстрел не подпущу!.. Товарищ Умкы, будь человеком, три старших офицера тебя просят – переводись к нам в авиацию. Мы с твоим начальством решим это мигом. Деньгами не обидим, снабжение у нас – закачаешься, но это мелочи по сравнению с главным. Катька тут ради эксперимента, и если опыт удастся, мамонтов начнут внедрять на всех арктических аэродромах. А ты-то будешь – первый аэродромный КТС, второго такого нет. Догадываешься, какие это открывает перспективы?
– Санников хороший парень и Катьку любит, – сказал матрос. – Не надо менять ничего.
Комбат и Ленский дружно поглядели на Андрианова, тот только руками развел.
– Молодой человек, а вам животное не жалко совсем? – спросил вдруг доктор.
– С ним теперь все будет хорошо, – сказал матрос.
– Правильно у вас на флоте говорят: матроса куда ни поцелуй, всюду жопа! – бросил в сердцах комбат.
Чукча рассмеялся – молодо, звонко. И вдруг у него за спиной весело затрубил Катька.
– Это еще что? – удивился комбат.
– Сигнал «мое самочувствие в норме, готов к приему команд». Понимаете, есть такая странность, ее никто не исследовал до сих пор… Большинство домашних животных отзывается на кличку «Жопа»…
– Эй, жопа! – тут же позвал Широков. – И что? Где? Не вижу реакции.
– Я дал отмену готовности, – сказал матрос.
И нахмурился почему-то.
– Как? – заинтересовался Ленский.
– Спиной, – ответил матрос. – Вы просто не заметили.
«Врешь», – подумал Андрианов, но счел за лучшее промолчать.
Назавтра Катька исчез с аэродрома. Как доложили караульные: «На рассвете ушел в бухту». Комбат вместо того, чтобы озвереть от такого самоуправства, только саркастически рассмеялся. А потом загадочно улыбнулся. И спросил Ленского, сильно ли занят начальник разведки. Потому что Андрианов точно знает, где искать скотину и что потом делать.
Еще комбат отдал распоряжение: в дальнейшем убытию мамонта в направлении портовой зоны – не препятствовать.
– Да у нас препятствовать и в мыслях не было, – честно сказал начальник караула. – Попрепятствуешь ему. Попрепятствовал один такой, у него еще самолет перевернулся…
За что схлопотал выволочку и совет внимательно перечитать устав гарнизонной и караульной службы.
Андрианов новой задаче не слишком обрадовался, но тоже саркастически ухмыльнулся, подхватил обескураженного Санникова, уверенного, что теперь комбат точно сживет его со свету, и поехал. До порта было пять километров, и Андрианов действительно знал, где найдет мамонта.
Катька стоял на катерном причале и вовсю дудел, призывая своего спасителя. Рядом толпились зеваки, снимая красавца на телефоны, планшеты, камеры и чуть ли не утюги. Дай им волю, они бы, наверное, автографы у него просили. Детишки, какие посмелее, совали мамонту булки, которые тот с удовольствием поедал в промежутках между трубными воплями.
Санников подул в свисток, Катька не отреагировал. Санников подул еще несколько раз, мамонт обернулся, мягким движением выдернул свисток у него из руки и зашвырнул далеко в воду. Толпа разразилась аплодисментами.
Андрианов достал телефон и принялся вызванивать флот.
Вскоре со стороны рейда, где маячили хищные серые тени, показался катер и заплясал на волнах. Мамонт затрубил в другой тональности – радостно, приветственно.
Моториста катера старшего матроса Умкы публика встретила так восторженно, словно это эпический герой вернулся из дальнего похода с победой.
Выглядел герой-победитель не очень: был бледен и утирался рукавом.
– Что, дружок, хреново? – участливо поинтересовался Андрианов.
Матрос не удостоил его ответом.
Катька удовлетворенно мычал, обнимал матроса хоботом и пытался его облизывать, всем своим видом показывая высшую степень благорасположения и удовольствия.
– Поехали к нам, – сказал Андрианов. – Я договорился. Поживешь еще денек, а там поглядим.
Умка тяжело вздохнул, а потом уткнулся лицом Катьке в щеку и застыл. Постоял так с минуту, открыл глаза и показал Санникову: залезай.
– Как тебя зовут-то? – спросил он бульдозериста, пока тот карабкался наверх.
– Вася!
– Проклятье.
– Василий Иванович, – уточнил Санников.
– Тысяча чертей, – сказал Умка очень грустно и полез следом.
Андрианов хихикнул. Как ему самому показалось – гнусно хихикнул. Целых два Василия Ивановича, впору мамонта перекрестить в Петьку.
– Можешь звать меня Умкой, – разрешил Умка хмуро. – Как ты отдаешь команды на движение?
– Вот на эти точки каблуками, – Санников несмело протянул руку и показал.
– Верно. У вашего сломанного каюра научился?
– Да ты понимаешь, мы с ним по большей части квасили… Короче, управление – это я все сам. У меня руководство есть. Эксплуатация мамонта, написал Петр Омрын. Хорошая книга.
– Знаю, – процедил Умка. – Давай задний ход и разворот. Эй, граждане! Бойся! От борта!
– Ну, молодые люди, – сказал Андрианов, – желаю вам счастливого полета. И поддайте газу, а то на аэродроме без вашего зверя – как без рук.
– Это он пошутил? – спросил Умка недоверчиво.
– Да ты что! Наш Катерпиллер пашет, как реальный катерпиллер, без выходных. Единственное, чего не пробовали – самолеты таскать. Опасаемся пока, он же молодой совсем. А вертолеты легко двигает. Никто и не думал, что мамонт на аэродроме – такая удобная штука. А он реально для всего годится. Будь моя воля, я бы ему разрешил боекомплект на внешнюю подвеску грузить. Он бы справился, я уверен. Но кто же позволит… Да ему вообще ни фига не разрешается, потому что он, видите ли, – мамонт! Это какая-то, блин, тупая дискриминация! Катька поумнее иного человека. Хоть на меня погляди… Вот же я дурак-то был!
– Ладно, – сказал Умка. – Поехали. – Подумал и добавил. – Завтра с утра попробуешь управлять бесконтактно, а следующий этап – без голоса. Я потом тебе покажу.
– Ты прости меня, если можешь, – сказал Санников. – Ну дурак я был, что уж теперь…
– Ты не хотел ничего плохого, не за что извиняться. Ты просто не догадался, что делаешь ошибку. Бывает.
– Ну… Да. А ты чего бледный такой?
– Меня на этой посудине дико укачивает, – сказал Умка.
Катька осторожно сдавал задним ходом, внизу смеялись дети, впереди плескалось море. Умка закрыл глаза.
Мамонт уходил с аэродрома еще дважды и трубил с причала до тех пор, пока к нему не приплывал Умка, чем взбеленил до последней крайности портовое начальство, которое требовало от летчиков «прекратить этот дурацкий цирк любой ценой». Флотские тоже, мягко говоря, устали от всего этого и прозрачно намекнули, что готовы продать моториста за канистру спирта, хотя Умка и очень славный парень, – но просто задолбало.