творения, то ей просто предлагалось взглянуть на ситуацию под другим углом и осознать свою ошибку: это очень важная работа — и главная для любой женщины. В этом женщин убеждали многочисленные книги и журналы.
В своей книге Фридан цитирует исследовательские документы, которые она тайно получила от консультантов:
«Домохозяйка может повысить престиж обязанностей уборщицы собственного дома путем использования особых, специальных продуктов для каждой домашней работы: одно средство — для стирки одежды, второе — для мытья посуды, третье — для стен, четвертое — для полов, пятое — для жалюзи и т. п. Используя для всех задач одно и то же моющее средство, женщина чувствует себя неквалифицированным работником — техником, а не специалистом».
Таково было решение проблемы, не имеющей названия. Если женщина ощущала беспокойство, если домашняя работа казалась ей не отвечающей высокому уровню образования, ей отвечали, что такая важная задача требует образованных людей. Женщин стали называть учеными в области домашней работы.
Сегодня женщины забыли об этой домашней науке, сегодня они уделяют домашней работе вдвое меньше времени, чем это было во времена Фридан (17,5 часа в неделю против 32 часов в 1965 году). Но они стали домашними учеными другого рода: сегодня они — специалисты в области родительства, и с детьми они проводят гораздо больше времени, чем проводили их мамы.
Об этом сдвиге мне рассказала женщина из Миннесоты. Ее мать называла себя «домохозяйкой», а она сама — «мамой, находящейся дома». Это отражает сдвиг культурных представлений. Сегодня от женщин требуется не безукоризненный дом, а безукоризненное исполнение материнских обязанностей.
Современный рынок, все еще апеллирующий к профессиональным инстинктам женщин, предлагает мамам ту же дифференциацию продуктов для детей, какую шестьдесят лет назад предлагал в сфере чистящих средств. В 1950-е годы женщины ощущали себя специалистами, точно знающими разницу между чистящим средством для плиты, воском для паркета и спреями для дерева. Сегодня они должны точно представлять разницу между игрушками, развивающими навыки решения проблем, и теми, что способствуют развитию воображения.
Изменение определений подразумевает, что игра с ребенком — это не игра, а работа, точно такая же, какой раньше была работа по дому. Детские отделы магазинов — это то же самое, чем в 1950-е годы были отделы хозяйственные. Длинные полки, заставленные книгами по воспитанию детей, — это сегодняшний эквивалент «хорошей домохозяйки». Современным женщинам предлагается докторская степень в материнстве — точно так же, как в 50-е годы предлагалась степень в сфере домашней работы.
Бунтарские реакции на подобные стандарты соответствуют времени. В конце 1960-х и начале 1970-х годов женщины выступили против «идеального дома». В 1967 года Сью Кауфман написала «Дневник отчаянной домохозяйки», в 1973 году Эрика Джонг опубликовала «Страх полета», где был такой пассаж об идеальной женщине: «Она готовит, убирается, ходит по магазинам, следит за счетами, выслушивает всех членов семьи… Я — не идеальная женщина. У меня слишком много других занятий». Сегодня же бунтарская реакция заключается не в том, чтобы быть плохой женой. Сегодняшних бунтарок считают плохими мамами — именно так называется сборник очерков Айелет Вальдман, опубликованный в 2009 году.
Истории материнских «преступлений» захватывают наше воображение, потому что в обществе по-прежнему господствует императив «интенсивного материнства», и мамы изо всех сил пытаются получить моральную поддержку.
Хейз замечает, что каждый раз, когда мамы, сидящие дома с детьми, говорят о своем двойственном отношении к сделанному выбору, то оправдывают свое решение, заявляя, что пребывание мамы дома полезно для детей. А когда о той же двойственности говорят работающие мамы, то они приводят тот же аргумент. По их словам, работа полезна для детей.
«Подавляющее большинство этих женщин, — пишет Хейз, — не говорят, что дети — это сплошная головная боль, и оплачиваемая работа приносит им больше удовольствия». Они аргументируют свою позицию тем, что дополнительный доход позволяет детям заниматься на интересных для них курсах и в кружках. Они говорят, что дают детям пример рабочей этики. Работа делает их более ответственными родителями и улучшает качество времени, проводимого с детьми. Детей мамы используют всегда. Это универсальное оправдание любого ответа.
Недосягаемая одинокая мать
— Может, она это наденет, а может, и нет, — говорит Синди Айвенго, снимая со стеллажа вешалку с платьем. — Сара? Сара! Сарита!
Очаровательная дочь Синди отрывается от соседнего стеллажа — и самостоятельного выбора. Она морщит носик.
— Тебе нужно ботокс колоть, — говорит Синди, глядя на недовольное лицо дочери. Она врач, поэтому шутка звучит особенно остро (хотя ее специальность — нейрохирургия, а не пластическая хирургия).
Синди долго работала в крупной хьюстонской больнице в программе конгрессмена Габриэль Гиффордс. Она занималась реабилитацией тех, кто получил серьезные травмы во время трагических событий 2001 года. Несколько лет назад Синди занялась частной практикой, хотя до сих пор пишет научные статьи и преподает в медицинском колледже Бейлор.
Сара берет черно-белое платье весьма провокационного фасона.
— Ну-ну, — говорит мама. — Тебе всего двенадцать лет!
Дочь собирается на иудейский праздник подруги.
Синди поворачивается ко мне.
— Думаю, самое тяжелое — это усталость, — говорит она. — Невозможность быть такой, какой хочешь. Если бы я не работала, мне было бы легче. Но, с другой стороны, если бы я не работала, то просто с ума сошла бы. Это был бы сплошной кошмар…
Сара показывает нечто, напоминающее юбку, хотя с уверенностью утверждать это сложно.
Синди оценивает выбор дочери.
— Ни в коем случае! Они похожи на шаровары!
— У меня есть подходящая блузка.
— Да, у тебя есть блузка. Но… нет!
Синди вздыхает. Я думаю: «Какой бы она была, если бы так не уставала?»
— Я меньше ворчала бы по вечерам, когда нужно проверять домашние задания, — говорит Синди. — Спокойно слушала бы, как Сара поет подготовленную для праздника песенку… Или поговорила бы с мальчиком (у Синди есть сын-подросток) о его чувствах, потому что вижу, что он подавляет свой стресс. У меня было бы больше времени для всего этого. Но у меня такая ответственность…
В 2006 году Синди развелась с мужем. Он больше не живет в Хьюстоне.
Синди выбирает длинное, летящее шелковое платье в стиле 1960-х.
— Если согласишься, — говорит она дочери, — обещаю его подкоротить.
Сара с отвращением смотрит на выбор матери.
— Лично я предпочла бы это, только не то! — Она улыбается и не злится.
Синди кивает.
— Договорились!
Мы идем в примерочную и усаживаемся в кресла. Сара скрывается за шторкой.
— Ушло несколько лет на то, чтобы решиться бросить работу, — говорит Синди. — Отчасти это было из-за детей. Но из-за стресса — финансового и прочего — я до сих пор…
Синди не договаривает, но я знаю, что она хочет сказать о своей усталости.
Сара снует из примерочной к нам и обратно, примеряя разные платья. («Нет»… «Нет»… «Может быть»… «Мило»… «Слишком короткое»… «Ты вырастешь из него через месяц»…)
— И я постоянно думаю, — продолжает Синди, — какой они меня запомнят? Какими будут их воспоминания? «Мама всегда стремилась выполнить всю работу. Мама постоянно думала о том, чтобы вовремя оплатить счета». Или «Мама всегда пыталась сделать лучше»?
Из примерочной выскакивает Сара — на этот раз с совершенно серьезным лицом. И понятно почему: она выглядит потрясающе. Это «фру-фру», традиционное атласное платье. Самое смешное, что это платье Сара взяла ради шутки. Но она нас просто поразила.
Синди сияет от счастья.
— Дай я поправлю бретельки, — говорит она. — Понимаешь, какая ты красивая?
Сара молча кивает.
— Повернись, — Синди просто восхищена. — Хочешь надеть это платье в субботу?
— Да!
Сара поворачивается на пятках и скрывается в примерочной. Синди провожает ее взглядом.
— Вот, приводишь ребенка в этот мир. Любишь его. Готов умереть за него. — Синди трясет головой. — Мне просто нужно отдохнуть…
Проблема связи счастья и родительства невероятно сложна. Исследования в этой области часто проблематичны. Но, как бы они ни проводились, какая бы методология ни использовалась, какие бы данные ни собирались и какие бы частицы души ни переводились в цифры, одинокие мамы плохо вписываются в общую картину.
Основная причина этого — экономическая. К одиноким матерям относятся не только разведенные женщины, но и те, которые никогда не были замужем. Как правило, такие мамы не имеют высшего образования, а следовательно, их экономические горизонты не столь широки. Их доход составляет менее четверти дохода полной семьи, у них больше проблем со здоровьем, их социальные узы не столь крепки.
Учитывая все эти печальные факты, совершенно ясно, что незамужние женщины могут серьезно повлиять на результаты любого исследования материнского счастья.
У Синди все по-другому. Она была замужем, но развелась. Она хорошо зарабатывает, живет в хорошем доме, у нее большой круг верных друзей. И все же ее жизнь, заполненная комфортом среднего класса, показывает, почему разведенные мамы страдают больше своих замужних сверстниц.
Да, чаще всего они получают алименты. Но их доход в среднем составляет всего лишь половину дохода полной семьи. (У Синди сейчас возникли сложные финансовые проблемы. Она заключила договор аренды нового медицинского кабинета как раз накануне краха рынка недвижимости.)
Поскольку дети проводят больше времени в домах мам, чем пап, одинокие мамы выполняют львиную долю эмоциональной работы, связанной с переживанием детьми развода родителей. Эту особенность Арли Хохшильд называет «третьей сменой» — в это время мамам приходится играть очень тяжелую роль.