Но в этом же возрасте дети лучше прислушиваются к доводам здравого смысла и умело обращают родительскую логику против самих взрослых. Любой родитель подростка скажет вам, что дети отлично знают все их слабости и умеют нанести удар в самое больное место.
— Помню, что в старших классах я очень быстро усвоила несколько фраз, которые гарантированно выводили маму из себя, — признается Каллиопа.
Саманта недоверчиво смотрит на дочь:
— Правда? Значит, ты…
Нэнси Дарлинг в своей книге проводит тонкий анализ того, что именно делает борьбу подростков за самостоятельность настолько ожесточенной.
Большинство детей не возражают, когда родители пытаются установить определенные моральные стандарты и условности, требуемые обществом. Не дерись, будь добрым, убирай свою комнату, проси извинения — все это кажется им вполне справедливым. То же самое относится к вопросам безопасности: дети не считают вторжением в личное пространство требование пристегнуть ремни безопасности в машине.
Возражают они против попыток регулировать более личные предпочтения и вопросы вкуса. Им не нравится, когда родители пытаются контролировать, какую музыку они слушают, какие фильмы смотрят, с кем дружат. В детстве эти предпочтения не вызывали у родителей беспокойства, потому что не несли в себе никакой угрозы. Барни? Неприятный ребенок, но это не страшно. Мальчик из дома напротив? Слегка драчлив, но вполне нормальный ребенок. «Джонас Бразерс»? Сладковато, но немного сиропчика еще никому не вредило.
Проблему Дарлинг видит в том, что в переходный период вопросы предпочтений начинают перекликаться с вопросами морали и безопасности, и провести грань между ними часто бывает невозможно: «А вот тот парень, с которым ты общаешься… Мне не нравится, чему он тебя учит. А твои игры… Мне не нравится в них уровень насилия и нездоровое отношение к женщинам». Даже такой банальный случай, как выход в церковь в джинсах, который Дарлинг описывает в своем блоге, может перерасти в настоящий скандал. Хотел ли подросток самовыразиться? Или сознательно пошел на нарушение социальных устоев?
Банальные проблемы личного вкуса часто становятся причиной самых ожесточенных конфликтов. За кухонным столом Саманта рассказала мне о своей последней ссоре с Каллиопой по поводу певицы Бейонсе. Или, точнее, по поводу разногласий в отношении достоинств Бейонсе. Саманта ошибочно спутала поп-певицу и актрису с другой, репутация которой была не столь высокой. Она сказала Каллиопе, что не понимает, как можно восхищаться столь низким человеком.
Такой снобизм (как выяснилось, безосновательный) серьезно обидел Каллиопу, и та задумалась, какую шпильку подпустить матери. Она сама в состоянии решить, кого слушать. Но для Саманты эта проблема носила моральный характер. Она считала, что Бейонсе символизирует ложные ценности, и ей не нравилось, что ее дочь восхищается подобным человеком.
В процессе разговора Саманте стало ясно, что она имела в виду совсем другую певицу. Дочь показала ей фотографию Бейонсе, и Саманта сразу поняла, что имела в виду кого-то другого. И это еще больше вывело из себя Каллиопу — и расстроило Саманту.
Стайнберг выяснил, что переживания родителей в переходный период усугубляются целым рядом факторов. И один из них — это развод. Существует серьезная разница в ментальном здоровье женатых и разведенных родителей в этот период. Стайнберг полагает, что одна из причин в том, что отношения между разведенным родителем (в частности, матерью) и ребенком становятся настолько близкими, что любое их нарушение вызывает острую боль.
Стайнберг также установил, что родитель того же пола, что и ребенок, переживает переходный период гораздо тяжелее, чем родитель противоположного пола. (Особенно сильны конфликты между матерями и дочерями — это открытие независимо от Стайнберга сделали и другие психологи.) Он замечает, что эти трудности можно объяснить внезапным нарушением равновесия: до переходного возраста родители были гораздо ближе к ребенку своего пола, а это делает отстаивание самостоятельности еще более болезненным.
У этого явления есть еще одно объяснение, с которым я частенько сталкивалась в своих беседах. Наличие ребенка собственного пола перерастает в неприятную возможность идентификации. Став старше, ребенок начинает напоминать родителю его самого, каким он был в старших классах.
«Гораздо легче воспитывать ребенка до того момента, когда его борьба начинает напоминать твою собственную, — говорит Брене Браун, психолог из хьюстонского университета, занимающаяся проблемой стыда. — Когда наши дети в первый раз не получают приглашения, достойного места за столом или их эго еще каким-то образом уязвляется, то механизм стыда запускается и у родителей тоже».
Есть и еще более сложный аспект этой проблемы: ребенок может напоминать родителю тех подростков, которые угрожали в юности ему самому.
Об этом Саманта говорила в доме Дейдры. Она говорила, что Каллиопа порой ее пугает.
— Иногда я смотрю на собственную дочь, — сказала она, — и боюсь ее — такое место она занимает в своем классе. Я мысленно возвращаюсь в собственную школу. Приходится напоминать себе: ты больше не школьница. Ты — мать, и ты здесь главная!
Стайнберг выяснил, что переходный период особенно тяжело дается родителям, у которых нет интересов вне семьи — работы или хобби. Им трудно заполнить пустоту, которая образуется после того, как ребенок получает самостоятельность.
Стайнберг сравнивает родителей с вертолетами с дистанционным управлением. «Жизненно важной переменной является не то, вкладывает ли человек всю душу в родительство или нет, — пишет Стайнберг. — Речь идет об отсутствии инвестиций, не связанных с родительством».
Матери, которые решили оставаться с детьми дома, особенно уязвимы в этом отношении. Но так же страдают и родители, у которых нет хобби, и те, кто не удовлетворен своей работой и видит в ней лишь источник заработка, а не повод для гордости. Создается впечатление, что ребенок, перестав быть центром жизни, перенаправляет луч света на собственную жизнь родителей и обнажает все то, что удалось и что не удалось.
Наиболее остро я поняла это во время разговора с Бет. Эта учительница в доме Дейдры жаловалась на то, что ее пятнадцатилетний сын «использует свой интеллект не для хорошего».
Дочь Бет уже учится в колледже. И что можно сказать о ней? Удивительно, но переходный период у этой девочки прошел без особых сложностей. Бет просто на нее не нарадуется. Но ее сын Карл… У него переходный возраст проходит совсем по-другому. С порно она еще может справиться (какой мальчик-подросток не интересовался сексом?), но обман, ругань, бесконечные компьютерные игры — все это страшно мучает Бет.
Ей плохо — поведение сына лишает ее уверенности. Ей кажется, что это она сделала все неправильно.
Карл был ярким ребенком, он поступил в престижную начальную школу, потом перешел в не менее престижную среднюю. Но мама видит, что он стал плохо учиться, и связано это с проблемами мотивации и инициативы.
В доме практически все превращается в утомительную борьбу воли. Каждая мелочь перерастает в серьезную ссору. «Когда нам нужно куда-то идти, — говорит Бет, — то скандалом заканчиваются даже мои попытки вытащить его из постели утром». Настроение Бет целиком и полностью зависит от настроения сына. Когда их отношения ничем не омрачены, она чувствует себя прекрасно. Когда же он отдаляется, то не нужно даже ссор — Бет сразу же погружается в депрессию.
А потом настало лето перед выпускным классом, когда неряшливость Карла дошла до такой степени, что он стал спать без постельного белья. «Я говорю ему: „Карл, встань и постели простыню“, а он отвечает: „Убирайся! Ты — никчемная мать!“»
В конце августа Бет поставила сыну ультиматум: или он уважает правила ее дома, или едет жить к отцу. Карл уехал. А до этого он проводил почти все вечера, все выходные и всю свою жизнь с мамой.
— И тогда я задумалась: какова же цель моей жизни? — говорит Бет. — Я никогда не считала, что могу посвятить жизнь работе или карьере. Для меня всегда главным были дети.
Сейчас Карл живет у бывшего мужа, а дочь — в общежитии колледжа. Бет поняла, что ей больше не нужно ждать нового учебного года.
— Если бы вся моя жизнь заключалась в работе, — говорит она, — мне понадобилось бы что-то другое.
Но Бет получила и конструктивную реакцию на эту ситуацию. Она написала письма Карлу и своему бывшему мужу, пытаясь наладить с ними отношения и приняв собственную вину. Она сводила Карла к психиатру, который поставил традиционный диагноз — синдром дефицита внимания с гиперактивностью. Состояние это поддается лечению. Оценки Карла постепенно стали повышаться. После приездов к ней он звонит и оставляет такие сообщения:
«Привет, мам! Хочу просто сказать, что отлично провел время. Спасибо! Я знаю, что вел себя… ну ты знаешь… безответственно… Я был… ты знаешь… очень трудным ребенком… Хочу, чтобы ты знала, что мне очень жаль. Спасибо, что ты снова поверила в меня, хотя я причинил тебе столько боли. Я правда люблю тебя».
Это сообщение Карл оставил за шесть месяцев до нашей встречи.
— Я сохраню это сообщение навсегда, — говорит Бет, прослушав его со мной еще раз.
Бет не стала принуждать Карла вернуться и жить с ней. А он сам этого не сделал. Их отношения остаются очень непрочными и довольно напряженными. Но Бет начала замечать определенный сдвиг в своем отношении к работе. Зимой она поняла: ей по-настоящему нравятся ее ученики. Некоторые из них тронули ее сердце и сильно к ней привязались — мальчик, который хотел, чтобы она пришла посмотреть, как он играет в школьном спектакле, и несчастная девочка, у которой умерла мама.
— От учеников я получаю то, что не получила от сына, — говорит Бет. — Привязанность, сердечность… Но мне пришлось дойти до определенного состояния, чтобы почувствовать это и понять, что я не могу все в жизни получить от своей семьи и детей.