— Ты на него злишься?
— Глупости, — сказал папа. — Я его как раз очень хорошо понимаю. Для него школа, образование — это пустой звук. Талант! Он все хватает из воздуха. Бывают такие люди. — Чувствовалось, что папе приятно рассказывать про Касьяныча. — Ты бы посмотрел, что он иногда делает при своем пятиклассном образовании! Кстати, ты знаешь, чем он занимается на заводе?
— А что?
— Это он только числится фрезеровщиком. А вообще то, что он делает, не укладывается ни в какие рамки. Если, например, нужно изготовить срочно какую-нибудь уникальную деталь и ни один из наших станков для этого не подходит, зовут Касьяныча. Что он там придумывает, как ухищряется, никому не известно. Но уж если берется, мы знаем, что деталь будет. Никакие нормы, никакие расценки в таких случаях, конечно, применять невозможно. Он сам назначает цену, а мы только торгуемся.
— И дорого он берет?
— Как когда. Во всяком случае, он совсем не такой рвач, как может показаться по его словам. Если денег на заводе нет, бывает и такой случай, он может сделать и бесплатно.
— Странно…
— Что странно?
— Если ты действительно так хорошо относишься к Касьянычу, почему же ты не хочешь пойти к нему на Новый год? Костя, наверное, уйдет в свою компанию.
— А ты?
— Меня тоже пригласили.
— Вот как! Кто? Лигия?
— Нет, один парень из нашего класса.
— Это хорошо. Это мне уже нравится. Знаешь, меня как-то все время беспокоило, что ты не можешь найти настоящего контакта со своим классом. Значит, ты идешь к этому парню?
— Ну да.
— Отлично. В таком случае я иду к Касьянычу.
Когда Костя открыл нам дверь, на лице у него было какое-то странное, грустно-загадочное выражение.
— Есть новости, — сказал он. — Только ты, пожалуйста, не расстраивайся.
— Что такое? С тобой что-нибудь случилось? — спросил папа.
— Нет, нет, — сказал Костя. — Понимаешь, тут принесли… Родька, ступай на кухню, нам надо поговорить.
— Секреты?
— Ступай, ступай!
Я пошел на кухню и стал прислушиваться.
— Только ты не сердись, — сказал Костя, — я вскрыл.
— Ну что?
— Они просто не стали рассматривать.
— Вот идиоты!
— Почему идиоты? Ты же сам виноват. Все-таки ты поразительный человек. Угробить столько времени, столько сил и вдруг ни за здорово живешь не попасть даже в число конкурентов. Неужели так трудно было выжать из себя эту неделю?
— Какая разница, — сказал папа. — Теперь уже делу не поможешь.
— Я тебе и раньше говорил.
— Да, да, — сказал папа, — ты очень дальновидный человек.
Костя вдруг обиделся.
— А почему ты говоришь со мной таким тоном?
— Каким?
— Враждебным… Если бы ты послушал себя со стороны…
— Это проще простого, — сказал папа. — Сейчас мы послушаем себя со стороны. Родя! Родька, иди сюда.
Я вошел в комнату.
— Ну, — сказал папа, — кто из нас прав, кто виноват? Суди строго, но учитывай при этом, что я только что получил плохую бумагу.
— А что судить, — сказал я, — мне ничего не известно. У вас с Костей свои секреты. Меня выслали из комнаты.
— Да, да, — сказал лапа, — я совсем упустил из виду, что ты был на кухне и даже не стоял под дверью.
— Конечно, не стоял и вообще подслушивать подло. Это же известно каждому. А что за бумагу ты получил?
— Я бы и сам хотел ее видеть, — сказал папа, — ну-ка, Костя, где это письмо? Сейчас мы будем коллективно падать в обморок.
Папа прочел письмо и отдал мне. Это был небольшой листок сероватой бумаги, на котором все, кроме фамилии, было напечатано:
«Уважаемый тов. Муромцев! Благодарим Вас за участие в нашем конкурсе. В связи с большим объемом работы все проекты, пришедшие с опозданием, в том числе и Ваш, не рассматривались. При подведении итогов конкурса первую и вторую премии решено не присуждать. Третья премия присуждена коллективу авторов (шло пять фамилий).
Еще раз напоминаем, что все чертежи, прилагаемые к проектам, должны быть выполнены тушью на ватмане или на другой равноценной бумаге. Проекты с приложением чертежей на кальке рассматриваться не будут, равно как и проекты с приложением чертежей, выполненных карандашом.
Надеемся, что Вы примете участие и в следующем нашем конкурсе, который состоится тогда-то и тогда-то.
С уважением
— Они тебя уважают, — сказал я, — вот тут написано. Это же очень важно.
— Еще бы, — сказал папа. — Уважение на полу не валяется. Уже ради этого стоило стараться.
— «Горькая ирония прозвучала в его словах», как говорится в романах.
— Может, хочешь выпить? У нас есть коньяк, — сказал Костя.
— Нет, — сказал папа, — из многих примеров я давно уяснил, что никогда не следует пить с горя. Это к добру не приводит.
И вот наступил Новый год.
Наглаженный, начищенный Костя ушел сразу же после обеда. У Гришки сбор был назначен на восемь часов. Учитывая время на дорогу, без пятнадцати восемь я был уже вполне готов и хотел идти, но папа меня остановил.
— Рано, — сказал он. — Зная немного твой характер, могу дать ценный совет. Сядь посиди. Вот я добреюсь и выйдем вместе. Может быть, по дороге я тебе выскажу несколько полезных соображении. Все-таки это твой первый выход. Первый бал, можно сказать.
Из дому мы вышли уже в половине девятого.
— Как раз хорошо, — сказал папа. — По пути нам только до угла, так что слушай и запоминай. Во-первых, если хочешь, чтобы тебе было весело, не пей много. Очевидно, там будет шампанское. Выпей пол, в крайнем случае, три четверти бокала, этого тебе хватит вполне. Главное, ничего не надо из себя разыгрывать, а тем более лезть из кожи, чтобы привлечь к себе внимание, и потом…
Тут мы дошли до угла.
— Что «потом»?
— Ладно, — сказал папа, — остальное я тебе расскажу как-нибудь в другой раз, на досуге. На вот, держи.
Он открыл свой огромный крокодиловый портфель, с которым обычно ходит на работу, и достал оттуда большую бутылку, аккуратно завернутую в синюю бумагу, и небольшой торт в красивой коробке, специально сделанной для Нового года.
— Это зачем?
— Не знаешь элементарных вещей. Идти в малознакомую компанию без взноса просто непорядочно. На, на, держи. Все затраты в счет твоих будущих заработков.
Он отдал мне бутылку и торт.
— С наступающим Новым годом.
— И тебя тоже.
Он повернул по улице Ленина направо, а я — налево.
Дом, в котором жил Гришка, был большой и не такой новый, как наш. Это был не малогабаритный дом, и, когда я вошел, мне показалось, что я вовсе не в Благовещенске. Потолок непривычно высоко, коридор широкий и длинный.
— Что ты оглядываешься? — сказал Гришка. — Думаешь, не туда попал?
— Хорошая у вас квартира!
— Ты давай внутрь заходи, — сказал Гришка. — У нас апартаменты будь здоров! А это что у тебя?
— Это вино и торт.
— Вот молодец, — сказал Гришка. — А то ни один псих про сладкое не подумал. Ну пошли, пошли. Там уже все в сборе.
В коридор вошла высокая красивая девушка с редкими веснушками на носу и длинной светлой косой почти до пояса.
— Это моя четвероюродная сестра, — сказал Гришка, когда девушка ушла. — Гостит. Из деревни приехала. Хорошая девка, но дура — редкий экземпляр. Ну пошли, пошли, хватит причесываться!
Первой, кого я увидел, когда вошел в комнату, была Лигия. Она сидела на диване и разговаривала с каким-то незнакомым парнем с бородой и в очках. Моего прихода она не заметила. Кроме этих двоих, была еще Светка Мокрина и, конечно же, Славка.
Славка выковыривал из бутылки раскрошившуюся пробку.
— Наконец-то, — сказал он. — Всегда тебя надо ждать.
— Ничего, — сказал Гришка, — зато он сообразил притащить торт. Иди сюда.
Он подвел меня к паре, сидящей на диване.
— Знакомься сам, а я пошел распоряжаться.
Парень в очках протянул мне руку и буркнул какое-то имя. Кажется, Всеволод, я не разобрал.
Я тоже буркнул. Не потому, что «око за око», а потому, что Лигия смотрела на меня как-то странно, и мне было неловко.
— Ну, с тобой мы, кажется, знакомы, — сказала она.
— Да, — сказал я, садясь рядом с ней.
Бородатый парень опять что-то буркнул и отошел к столу.
— Ты знал, что я буду здесь? — спросила Лигия.
— Нет.
— Врешь! Что за дурацкая привычка у некоторых людей ходить по пятам? По-моему, я тебе ясно сказала, что между нами все кончено.
— Ты мне ничего не говорила! Может, меня с кем-то путаешь?
— Ну в таком случае я говорю тебе это сейчас. Надеюсь, в данный момент я тебя ни с кем не путаю?
— Что-то мне ничего не понятно, — сказал я.
— Если не понятно, я могу объяснить. Кое-кто не хотел меня знать, когда мне было плохо, а теперь, когда мне хорошо, я не хочу знать кое-кого. Надеюсь, ты не собираешься портить мне вечер своими разговорами?
— Могу и не портить.
— Вот спасибо.
В это время в комнату вошла Женя, неся торт и вино.
— Вот это я буду пить, — сказала Лигия. — Обожаю сухое вино. Сева, налей.
Бородатый Сева налил полный стакан.
— Все к столу. Все по местам, — сказал Гришка. — Старый год уходит от нас, надо его проводить. Женька, ты куда?
— Я на кухню, там…
— Ничего не там. Садись.
Стол был большой, круглый. Женя села поближе к двери. Я сел возле нее. По правую руку от меня уместился Сева. Он заложил ногу за ногу и тощим костлявым кулаком подпер свое сонное бородатое лицо. Рядом с ним, согревая зачем-то ладонями свой стакан с вином, устроилась Лигия. Она тоже хотела заложить ногу за ногу, но из-за короткого платья у нее слишком сильно открылись коленки. После некоторых попыток устранить этот непорядок она села нормально, облокотилась на стол и сразу же стала топтаться с бородатым. По правую руку от Лигии сел, вернее — стал Гришка, он все время считал рюмки на столе и что-то прикидывал, шевеля двумя оттопыренными пальцами и покачиваясь из стороны в сторону. Сразу было видно, что это хозяин дома. Славка со Светкой как сидели рядом, так и остались, немного поодаль от всех.