— Интересно! — сказал папа. — А у тебя есть это качество?
— Вот это как раз и должна выяснить моя машина.
— То есть как? Ты же говорил, она должна подбирать профессию?
— Это с одной стороны. А с другой, она должна определять способности. Ведь у человека может быть и несколько способностей. Верно?
— Ну допустим.
— И вот человек, скажем, пишет все про себя. Это я сегодня придумал. Книгу такую пишет о себе. Что думал, что делал, что говорил — там все. И все его желания, понимаешь?
— Пока понимаю.
Мне очень трудно было рассказать все так, как я придумал. Но мне казалось, что придумано очень здорово, и я старался.
— И вот человек берет эту свою книгу, правдивую, конечно, и как-то там закладывает ее в машину. Информация же, верно ведь? Машина какое-то время читает все это, а потом вдруг выдает готовый ответ: способностей, допустим, пять, и они собраны в такой комбинации, что лучше всего заниматься такой-то профессией.
Машина эта даже может сказать человеку, где ему лучше всего жить. Сколько там детей иметь и всякое такое. Ну как?
— Здорово! — сказал папа. — Только зачем это? Для чего?
— Как «для чего»? Для жизни.
— А по-моему, это вместо жизни. Это ты вычитал в «Технике — молодежи»?
— Нет, это я сам придумал. Честное слово. Тебе не нравится?
— Нет, почему же, нравится. Только у твоей машины есть один маленький недостаток. Это что ж такое: у меня такие-то и такие-то способности. Чепуха! У меня все способности. Во всяком случае, так мне хочется думать. А если твоя машина будет приставать ко мне с возражениями, да еще с обоснованными, я ее просто-напросто поломаю.
— Почему?
— Потому что в отличие от машины человеку нет предела. Его нельзя определить числом пять или, допустим, миллион. Он безграничен, беспределен. И в этом как раз его сущность, залог его движения. Понимаешь?
— Не очень.
— Да, — сказал папа, — мутновато я говорю, но в этом что-то есть. Ты чувствуешь?
— Так, в общих чертах. Красиво, конечно.
— При чем тут красиво? Ладно, ты уж дослушай до конца. Мне самому интересно. Вот скажи мне, для чего люди живут вообще, как ты считаешь?
— Не знаю. Наверное, для того, чтобы приносить пользу.
— Чепуха, — сказал папа. — Кому пользу? Какую пользу? Разве это цель? Это же средство. Грубо говоря, человек живет для того, чтобы становиться лучше. И обрати внимание, если он приносит сколько угодно пользы, но сам при этом не становится лучше, то грош цена и ему, и его пользе. — Он походил по комнате. — К чему ты там прислушиваешься?
— По-моему, к нам кто-то скребется.
— Никто там не скребется, — сказал папа, — Это Костя пришел, Костя! — крикнул он. — Ты что так рано?
— Ничего себе рано, — отозвался Костя из коридора. — Я думал, вы уже спите. Что это вы так засиделись?
— Да вот, — сказал папа, — философский спор. Резкое расхождение во взглядах.
— Редкий случай! — Костя повесил в шкаф пиджак и, что-то напевая под нос, ушел в свою комнату.
Целый вечер мы ходили по берегу Амура и разговаривали.
Итак, Лигия влюбилась в какого-то не то физика, не то химика, лауреата Ленинской премии. Он небольшого роста, лысоватый. Ему тридцать пять лет, и не так давно от него ушла жена.
— Он такой грустный, такой обаятельный! С каким неподражаемым юмором он говорит о своей беде!..
— А если бы он говорил с подражаемым, ты бы не влюбилась?
— Не надо, Родя, — говорит Лигия. — Ты же понимаешь, насколько это серьезно! Вот ты не поверишь, а я стала совсем другим человеком. Меня все так радует, так нравится! И кажется, будто я люблю всех людей и обязательно должна сделать для них что-то хорошее.
— Почему же ты не делаешь?
— Я делаю. Вот, знаешь, вчера я шла мимо колонки, а там бабушка, старенькая такая. Еле-еле ногами переступает и еще ведро воды несет. Я бы раньше на нее и внимания не обратила, а тут мне так жалко ее стало, прямо все сердце кровью облилось. Я к ней подошла: «Давайте, — говорю, — бабушка, я вам помогу». А она говорит: «Спасибо, доченька. Мне не тяжело. Я привыкла». Как ты думаешь, неужели нельзя в нашем городе сделать так, чтобы в каждом доме был водопровод? Вот если бы я была большим начальством, я бы первым делом провела всем воду: холодную и горячую.
— Глупая ты, — сказал я, — думаешь, этой бабке для полного счастья только одной воды не хватает? У нее, наверное, и денег мало, и дети от нее уехали. Она старуха. Понимаешь, старуха. Слабая, одинокая, никому не нужная. Вот если бы я мог, я бы сделал так, чтобы женщины никогда не становились старухами.
— А мужчины?
— Мужчинам и так хорошо. Во-первых, они становятся не старухами, а стариками. А старикам всегда легче. У них и знакомых больше, и какие-то увлечения на старости лет. Один в карты играет, другой рыбалкой увлекается или, скажем, книгу пишет, мемуары какие-нибудь.
Лигия, как всегда, слушала вполуха.
— Мой папа любит мемуары, — вдруг ни с того ни с сего сказала она. — Театральные, конечно. Вот когда я была в Москве, ему как раз принесли «Былое перед глазами». Игорь Нежный написал. Нежный! Правда, какая смешная фамилия?
— Наверное, это псевдоним.
— Да, наверное, — сказала Лигия. — А вот если бы я была артисткой, я бы знаешь какой псевдоним себе взяла: Добрая. Лигия Добрая. А может, по-другому: Добрая-Благовещенская.
— А тебе разве нравится Благовещенск?
— Раньше не нравился, а теперь нравится. Я ж тебе говорю, что мне теперь все нравится. Я иногда думаю: как это я раньше могла быть такой злой, такой подозрительной. Знаешь, я раньше ни капельки не доверяла людям. Мне казалось, что все меня хотят обмануть, что-то у меня отобрать.
— А что у тебя отбирать?
— Верно, — сказала Лигия, — я и сама теперь так думаю. Не могут же у меня отобрать мое отношение к определенному человеку. Я, знаешь, взяла адрес, хотела написать письмо, но это так трудно. Ведь словами все равно ничего не объяснишь. Вот, скажем, я хотела написать про бабушку. Ну про эту, которая с водой.
Три каких-то парня, подмигивая, тараща глаза на Лигию, прошли мимо. Лигия посмотрела им вслед.
— Что, нравится?
— Конечно, нравится, — сказала Лигия. — Всякой женщине нравится, когда на нее обращают внимание. Купи мне мороженое, а?
— Поздно уже, какое сейчас мороженое?
— Возле «Гастронома» есть, — сказала Лигия. — Ну купи, пожалуйста, мне очень хочется. Сбегай, а я посижу здесь.
Несмотря на то, что уже было около десяти часов, у «Гастронома» действительно продавали мороженое, и даже была очередь. Я стал за двумя какими-то девушками, беленькой и черненькой, которые сразу же, как только я подошел, защебетали и захихикали. Они говорили между собой, но так громко, что я невольно все время прислушивался.
— Вы, может, торопитесь, — сказала черная, — так мы вас пропустим.
— Нет, спасибо.
Они взяли по стаканчику пломбира и стали смотреть, сколько возьму я. Я хотел взять только для Лигии, но тут нарочно взял два стаканчика.
— Бегите скорей бегом, — сказала блондинка, — а то пока дойдете до своей дамочки, все мороженое растает.
Тут они обе засмеялись, а я не торопясь дошел до угла, там, где гостиничная парикмахерская, выбросил один стаканчик в урну и только после этого уже побежал бегом.
— Лигия! Где ты?
На той скамейке, где мы сидели, никого не было.
— Лигия! — крикнул я громко.
— Родя, иди сюда. Скорей! — вдруг послышалось откуда-то снизу.
Я не стал искать лестницу, а прямо по скосу дамбы быстро сполз к Амуру. У самой воды стояли Лигия и два каких-то парня. Оба они были в маленьких кепках и в пестрых рубашках навыпуск. Одного я узнал. Это был приезжий футболист — кажется, из Читинской юношеской команды. Он держал Лигию за руку повыше локтя и что-то говорил ей.
— Чего надо? — сказал я.
— Катись отсюда, — сказал футболист.
— Родя, позови кого-нибудь, — захныкала Лигия. — Они пьяные.
— Заткнись, — сказал футболист. — Ну-ка пошли поговорим.
Он тащил Лигию за руку, а другой парень, совсем еще мальчишка, лез на меня грудью и приговаривал: «Пошел! Пошел. Ну, пошел вон, дурак!»
Я бросил мороженое и легко столкнул его с дороги. Никогда еще у меня не было такой злости.
— Иди сюда, — сказал я футболисту. — Иди сюда.
В эту минуту я точно знал, что могу его убить.
Футболист глянул на меня и отпустил Лигию.
— А вот это видел? — сказал он. В руке у него была длинная, остро заточенная отвертка. — Перо в бок захотел, да?
Увидев отвертку, я вообще перестал соображать. Все делалось само собой, как во сне.
Я подошел к футболисту и сильно ударил его по лицу. Из носа у него потекла кровь.
Я оглянулся по сторонам. Второго парня нигде не было.
— Ну что же ты меня не режешь?
Я опять шагнул к футболисту, и он отступил.
— Твое счастье, что здесь народу много, — сказал он. — Ну погоди, попадешься ты мне в темном местечке.
Он отступил еще немного, а потом вдруг повернулся и быстро зашагал вдоль Амура.
Чтобы немного успокоиться, я умылся прямо из реки, постоял несколько минут, а потом не торопясь вышел на набережную. В эту минуту я был страшно доволен собой.
— Ого, как ты вспотел, — сказала Лигия. — А я все видела.
— Что? Как я умывался?
— Нет, как ты ему надавал. А что у него было в руке? Нож, да?
— А, чепуха, — сказал я. — Сопляк несчастный.
— А ты ему здорово дал, правда?
— Ничего, прилично!
Никогда за всю свою жизнь я еще не был таким ненормальным, как в тот вечер.
Лигия спросила, часто ли я дерусь. И я сказал, что часто. Потом зачем-то стал врать, что давно уже занимаюсь боксом и самбо. Что Костя меня уважает и даже боится. Что папа мой самый крупный инженер-конструктор на всем Дальнем Востоке и зарабатывает кучу денег.
— А у тебя свои деньги есть? — спросила Лигия.
— Конечно, есть. У меня и сейчас сто пятьдесят рублей на книжке. Пожалуйста!