В конце альбома вклеен отдельный лист. Здесь почерк уже другой. Ага, это писал Стас. Аккуратно, четко записаны все пункты остановок от Москвы до Самарканда — где обедали, где ночевали. Отдельная графа — расход бензина, масла. А вот запись о ремонте: меняли тормозные колодки и распредвал. Судя по сумме, меняли сами.
Вот как они жили… Наверное, в это время у отца был отпуск. Красота!
Я вдруг представил себе, что это не они, а мы. И зачем Самарканд? Мы едем, например, на Валдай. Папа, конечно, за рулем. А я рядом. И вот мы вдвоем… Нет, вдвоем скучновато. Собака еще с нами. А может, не собака? Может… Костя? Пускай будет Костя. Папа за баранкой, я рядом, на переднем сиденье. А мой любимый братец… Куда же его посадить? В багажник. Почему бы и нет? У «Победы» он довольно большой. Можно провести туда принудительную вентиляцию: «Ну, как дела, старик?» Можно даже транзистор ему туда засупонить. «Эй! Ты живой там? Ну, как жизнь? Слушаешь «Маяк» — «Ничего, ничего. Премного благодарен».
И вдруг в голове у меня зазвенело совсем-совсем на другой ноте: «А Костя-то в Благовещенске. Как же это так? Убей, не понимаю…»
Не повезло. Надо было, конечно, ехать. Но Катя захотела лететь, и мы полетели.
Граница! Граница! «Слушай, — обратился я к своей душе. — А где же «дзынь-дзынь»? Где оно?» — «А вот на обратном пути поезжай на поезде, тогда посмотрим, — сказала душа. — А так — где она, граница? Где ты ее видишь?» — «Я ее не вижу, конечно. Но есть же она! Вон там, внизу. Неужели не можешь вообразить?» — «Я все могу. Но от воображаемого я дзынькать отказываюсь. Надоело! А теперь хватит. Сиди и не приставай».
Могу и не приставать. Подумаешь! Слава богу, не один в самолете.
Я перегнулся через спинку кресла и увидел идиллическую картинку: положив голову Кате на плечо, Стас спал.
— Что, скучно вам? — Катя отложила журнал. — Сейчас я приду.
Она осторожно высвободилась, подсунув под голову Стаса свернутый плащ, и села рядом со мной: тут было свободное место.
— Бывали раньше за границей?
— Никогда. В детстве я был уверен, что никакой заграницы нет. Просто это взрослые придумали. Жалко, что мы не поехали поездом, верно ведь?
— Да, — сказала Катя как-то мечтательно. — Первым долгом я бы, пожалуй, как следует отоспалась. Прекрасное занятие — спать. А вы любите? Просто спать? Ну вот, опять уши порозовели. Нельзя так сильно смущаться. Вы же не школьник. А может, вам показалось, что я какая-нибудь такая?.. Так все как раз наоборот. — Она долго молчала. — Вы знаете, что такое фригидность?
Я, естественно, знал.
— Ну вот, — сказала Катя. — Перед вами типичный пример. Сначала я думала, что это у меня запоздалое развитие. Но потом… Возраст все-таки. Да и замужество.
— Вы были замужем?
— Я сейчас замужем.
Я несколько опешил:
— А… как же Стас?
— Перестаньте! — сказала она. — Вы что — с луны свалились? А впрочем, так оно и есть, наверное. Типичный человек не от мира сего. Довольно редкое явление в наши дни. Хотите, я расскажу вам, как вы выглядите со стороны?
— Мечтаю! У одного моего знакомого был киноаппарат, так я ему прямо все мозги испилил, чтобы он снял меня скрытой камерой. Дело в том, что открытая камера, как и зеркало, объективной картины не дает. А ведь пока человек не увидит себя со стороны…
— Да! — сказала Катя. — Я вас очень понимаю. Так вот вам совершенно объективная картина. Выглядите вы так… С чего бы начать?
— Да с чего угодно! Какая разница?
— Разница. — И задумалась. Даже прикрыла глаза. — Нет! — вдруг сказала она. — Не в настроении. Поговорим о чем-нибудь другом.
— Ну вот! Поматросили и бросили. А я уже и душу распахнул.
— Она у вас всегда распахнута. Вообще-то ее закрывать надо. Выветрится, холодно будет… Да вы успокоитесь, я ведь, честно говоря, и не знаю, как вы выглядите со стороны. Я к вам не присматривалась. Просто захотелось еще раз проверить свою старую гипотезу. Когда-то давно я вдруг поняла, что мужчины — крайне примитивные существа.
— А женщины? — послышался голос Стаса. — Я тоже хочу принимать участие в умной беседе. — И он подошел к нам.
Но принять участие ему не удалось. Катя пригнула Стаса к себе, что-то зашептала ему на ухо.
— Не выйдет! — сказал Стас. — Тут уж я могу поручиться.
— Пари?
— Пари!
— А на что?
— Ты сама знаешь, на что.
— Хорошо, — сказала Катя. — Только не мешать. Вон там, в заднем ряду, свободные кресла. Когда нужно будет, мы тебя позовем.
Стас уходить не хотел. Они о чем-то стали шептаться. Даже спор у них возник. Так, препираясь, они и ушли по проходу. А я ни с того, ни с сего отключился. Начисто отключился. И так тоскливо мне стало вдруг. Такой пустой, бессмысленной показалась мне вся моя жизнь. Куда я лечу? Зачем? И зачем мне нужно говорить с этой Катей? Что я отрабатываю, какой хлеб?
— Ну вот! — Катя пришла веселая, победительная. — С одним я справилась. Теперь остались вы. Между прочим, мы со Стасиком заключили пари. Я сказала, что к концу поездки подцеплю вас на крючок. Что вы будете стоять на коленях и просить моей руки. Могу заключить это же пари и с вами. Ну-ка, посмотрите на меня внимательно. Я умная?
— Да.
— Красивая?
— Да.
— Могли бы и не отвечать. Я сама чувствую, что произвела на вас впечатление. А почему? Потому что мужчины — существа примитивные. Считается, что мы любим комплименты. Но мужчины любят их больше. Проанализируем. Сначала я сказала вам, что вы не от мира сего. По нынешним временам это большой комплимент. Потом я его развила, показав, что у меня есть потребность поговорить о вас. Ничего мужчина так не любит, как разговоры о нем. Ах, скажите, как я выгляжу со стороны. Ах, вот моя рука, погадайте, что вы думаете о моем незаурядном будущем? Закройте, закройте рот — не обязательно так явно выражать свое восхищение. Итак, значит, я красивая?
— Может быть, не знаю.
— Но, во всяком случае, умная?
— Да. Но, знаете, с вами разговаривать интересно — а скучно. Странно, верно ведь?
— Странно. — Она не обиделась. — И как вы можете это объяснить?
— Не знаю. Никак. Хотя можно, конечно, попытаться… Если слушать только ваши слова, иногда очень интересно. Вы такая острая. Но ведь от вас исходит еще и сильный ток.
— Неприятный?
— Да, неприятный. Очевидно, потому, что вы никого не любите. И не хотите полюбить. Или не способны. Именно это вас греет, самоутверждает. Ваш ток говорит о том, что вы меня можете завоевать, а я вас не могу. Хоть я бы тут в лепешку разбился. Конечно, а общении можно взаимности и не достичь, но надежда-то должна быть. А иначе какой смысл? Скучно.
— Это вы об отношениях мужчины и женщины?
— Нет, это я об отношениях вообще. А может, в том, что касается вас, я и неправ…
— Безусловно, неправы. Я начала с того, что мужчины — существа примитивные… Хотя, ладно! — вдруг сказала она. — Бросим это. Вот вы говорите, любовь. Но это ведь разговоры! Если бы существовал прибор, который регистрирует ее наличие или отсутствие… А так ведь, что же, приходится верить человеку на слово. От меня исходит отрицательный ток? Может быть. Я допускаю такую точку зрения. Но почему я должна считать эту точку зрения абсолютной? Ведь я-то знаю про себя, что люблю. По-своему, конечно. Вам не скучно?
— Нет. Теперь нет.
— А знаете, почему? Потому, что мы стали разговаривать с вами, как две подружки.
— Ну и что?
— Ничего. Но ведь разность полов должна как-то чувствоваться в разговоре?
— Когда надо, она сама почувствуется. А специально зачем ее подкачивать? Меня, например, вполне устраивает роль вашей подружки. А вас?
Она не ответила.
— Стаса я действительно люблю. Но мне не везет. Раньше мне для полного счастья нужно было переделывать своего мужа. Ничего не вышло. Теперь я переделываю Стаса. И задача-то, казалось бы, не бог весть какая. Всего-навсего мне нужно, чтобы он был сильнее меня. Что делать, я не могу, когда мужчина дремлет у меня на плече. Это я должна дремать у него на широкой груди. Есть такое условное деление: дочерний секс и материнский. Так вот, у меня дочерний, ярко выраженный. Нравится это мне или не нравится, но я же не могу изменить свою природу!
— Да, но и Стас не может. Дело в том, что вы слишком сильная. Секс-то у вас, может, и дочерний, но по мощи своей вы почти мужчина. Вас коробит, что я так говорю?
— Меня вообще ничего не коробит. Ну, а вот вы… Вы чувствуете себя сильнее меня или слабее?
— Не знаю. Когда-то мне казалось, что я жутко сильный. Просто до кошмара. А теперь… Случилась тут со мной одна история. Наверное, на ней я дам сильную течь. А может, уже дал… Знаете, мне очень хотелось бы поговорить с вами про лоботомию. Это все связано. Вы извините, но я… Мне просто позарез нужно это кому-то рассказать. А то оно сидит внутри.
— Любовь?
— Да. Что-то в этом роде. А как там Стас?
— Ничего, не беспокоитесь. Я его пристроила. Он играет в шахматы. Так я вас слушаю.
— Н-да! Для начала я хотел спросить, что такое эдипов комплекс? Это когда сын чрезмерно привязан к своему отцу, да?
— Господь с вами. Это наоборот — когда сын ненавидит своего родителя, ревнует его к матери. Странно, это такая элементарщина. Мне казалось, вы грамотней.
— Да ну, какая там грамота! Вот вы, может, будете смеяться, а я даже примерно не представляю себе, как устроен нерв. Что это — провод, трубка? Вы уж потерпите, сейчас я буду говорить про лоботомию. Мне это очень нужно.
Катя кивнула.
— В голове есть лобные доли, — сказал я. — Левая и правая. А между ними связь. Естественно, нервная. Будем считать, что это проводок. Проводок между левой и правой лобными долями. Все хорошо, все нормально. Но вот у человека шизофрения. Он буен. Делают лоботомию. Обрывают связь между долями. То есть, грубо говоря, разрезают проводок. Буйство у человека кончается. Но кончается также всякая эмоциональная жизнь. Я правильно говорю?
— Примерно…