едставить, просто представить, что он висит в этом доме. Внутри. И Тилли внутри. Их не видно на рисунке, но они все равно есть.
Без Дадли было плохо. Грустно, скучно и тревожно: вдруг его рука срастется как-нибудь неправильно? Врач сказал, что перелом сложный, и мама весь вечер плакала, ругалась и снова плакала. Ей не разрешили остаться в больнице, ведь Дадли уже большой, и с ним, как врач сказал, ничего страшного. «Ничего такого, чтобы дежурить в коридоре, миссис Дурсль». И хотя Гарри очень старался утешить маму и раз сто пообещал ей, что они больше никогда, никогда-никогда не станут лазить по деревьям и тем более прыгать с них, мама все равно плакала. И все равно, кажется, не поверила.
Зато сегодня ему удалось уговорить маму, чтобы Тилли осталась с ней. Потому что Тилли может быстро перенести ее в больницу к Дадли, а Гарри тоже уже большой, что он, не может на уроках посидеть без присмотра? Он же не собирается хулиганить. И потом, за ними мисс Мэдисон еще как смотрит!
Мама долго вздыхала, но согласилась. А бабушка напомнила, что Гарри может просто позвать Тилли, если что-нибудь случится. Но пока что случилось только одно: рыжий придурок Билли дернул Люси за косичку, Гарри двинул ему в нос и получил в ответ. А потом их разняла и отругала проходившая мимо чужая училка. Ничего интересного.
— Передавай Дадли, пусть быстрее выздоравливает, — сказала Люси, когда закончились уроки.
— Я передам, что ты без него скучаешь, — пообещал Гарри. Люси притворно надулась, но от ворот все равно обернулась и помахала Гарри рукой:
— До завтра!
Школьный двор стремительно пустел, а Гарри думал, что мама ведь может быть в больнице с Дадли, и тогда нужно, наверное, пойти домой самому. Или позвать Тилли, а то получится, что он гуляет по улицам без спроса, а сейчас очень неподходящее время, чтобы огорчать маму и сердить папу. И Дадли обидится, что Гарри начал искать себе приключений без него.
В этот момент все и произошло. Только что двор был пустым, и вдруг перед Гарри очутился странный старик — худой и высокий, в старомодных туфлях с пряжками, лиловом балахоне с золотыми звездами, с длинной белой бородой — в общем, если бы Гарри никогда не видел нормальных волшебников, он бы, наверное, подумал: «Точь-в-точь волшебник!»
— Здравствуй, Гарри, — старик наклонился, заглядывая Гарри в глаза, протянул руку — то ли поздороваться, то ли по макушке потрепать, как любят многие взрослые. Гарри сам не понял, почему отпрыгнул — как толкнуло что. Мгновенная, нерассуждающая паника, острое желание оказаться подальше. — Ну что же ты, — старик шагнул вперед мягко, нарочито медленно, так, как тетка Мардж учила подходить к незнакомой собаке. — Я всего лишь хочу с тобой познакомиться, дорогой мой ма…
Ступни жестко ударились о твердое, как будто Гарри спрыгнул с большой высоты. Он замахал руками, удерживая равновесие, присел на корточки — и только тут заметил, что школьный двор вдруг очутился внизу. Непонятный старик вертел головой, наверное, пытался отыскать исчезнувшего «дорогого мальчика», за пышными кустами сирени на другом конце двора курили старшеклассники, за забором шли люди и ехали машины, а Гарри сидел на крыше школы и думал, что маме с папой это не понравится. Очень сильно не понравится. Особенно после вчерашнего дерева.
И тут старик посмотрел прямо на него. Вроде бы издали, а словно вплотную — у Гарри заледенело от страха в животе и снова ударило острым желанием очутиться подальше. Он зажмурился — как ребенок, который прячется под одеялом от ночных монстров! — и заорал:
— Ти-илли-и-и!!!
И оказался дома.
Дальше тоже приятного было мало, но, по крайней мере, Гарри больше не боялся. Наверное, он не испугался бы, даже если папа захотел бы выпороть его за крышу! Но пока что он всего лишь ревел, уткнувшись маме в живот, вздрагивал, вспоминая опасный холодный взгляд ярко-голубых глаз, и снова ревел, а потом мама взяла его на руки, пробормотав: «Ты такой тяжелый стал, Гарри, совсем большой», — и села в кресло, усадив его на колени. И гладила по голове, пока он не успокоился.
Оказалось, что Тилли успела позвать папу и дядю Криса и перенести их всех в гостиную к бабушке. Гарри пытался объяснить, что случилось, но не мог: не находил слов. «Странный старик», «смотрел так, что я испугался», «похож на волшебника, только одет чудно», — никакие слова не объясняли его панику. И тем более — то, как он оказался на крыше.
В конце концов дядя Крис хлопнул ладонью по столу:
— Так, стоп! — и достал палочку. — Гарри, вот что мы сделаем. Ты сейчас закроешь глаза и очень-очень постараешься вспомнить этого старика и все, что случилось. Может закружиться голова, не пугайся. Я возьму у тебя воспоминание, и мы все вместе его посмотрим. Хорошо?
Гарри кивнул и зажмурился. Палочка коснулась виска, и в голове как будто завихрились сотни крохотных щекотных смерчей. Немного неприятно, но терпеть можно, особенно если покрепче держаться за маму.
— Ну вот, готово. Молодец, Гарри, — дядя Крис щелкнул пальцами и приказал появившемуся перед ним незнакомому домовику:
— Принеси большой Омут Памяти.
Через пару минут на столе появилась огромная каменная чаша с резным краем. И началась такая суета — Дадли точно рассердится, что пропустил столько интересного! Дядя Крис объяснял, как они смогут посмотреть воспоминания Гарри, мама обнимала Гарри и говорила, что «ребенку не нужно переживать этот кошмар еще раз», папа кричал о старых извращенцах, по которым тюрьма рыдает, и в конце концов на всех прикрикнула бабушка:
— Смотрите уже, я тоже хочу знать!
Гарри все-таки не пустили смотреть. Так что взрослые засунули головы в заклубившийся в Омуте Памяти серебристый туман, а Гарри сидел и хихикал: очень уж смешно это выглядело. А потом Тилли принесла ему огромный кусок яблочного пирога — как раз хватило, пока все вынырнули обратно.
Мама торопливо пригладила волосы, папа, фыркнув, мотнул головой и пробормотал что-то о старых… дальше шло очень неприличное слово, Гарри за такое рот с мылом вымыли бы! А дядя Крис посмотрел на Гарри, покачал головой и спросил почти восторженно — так, что Гарри сразу почему-то понял, что ругать его никто сегодня не будет:
— Все понимаю, но почему борода синяя?!
Никто не знал, что Альбус Дамблдор сейчас задавался тем же вопросом. Почему, во имя Мерлина, синяя?! И что делать?! Ни одно из отменяющих чары заклинаний не вернуло бороде великого волшебника достойную белоснежную седину. Крайне редко бывает, что детская спонтанная магия так прочно закрепляется — и надо же, чтобы именно Альбусу настолько не повезло! Сильный мальчик — впрочем, Гарри Поттер и должен быть таким, но почему он испугался? Альбус Дамблдор гордился своим умением найти подход к детям. Пожалуй, только с Томом это умение когда-то дало сбой.
— Неужели? — пробормотал Альбус. — Мерлин, как же все плохо-то…
Он потер между пальцами возмутительно синий кончик бороды, как будто ее новый цвет можно было стереть руками. Красивый цвет — яркий, насыщенного оттенка, прекрасно подошел бы для мантии или шляпы. Звякнули колокольчики, и, им в унисон, тренькнули сигнальные чары. Почти в панике Альбус махнул палочкой, накладывая на себя легкие чары иллюзии. Помогло: вошедшая Минерва увидела перед собой самого обычного директора, с самой, хвала Мерлину, обычной сединой.
— Альбус, у нас пробле…
В камине полыхнуло зеленым, и в директорский кабинет вошел Главный Аврор Скримджер собственной персоной — в форменной мантии и с тремя бойцами в сопровождении.
— Прошу прощения, что вынужден оторвать вас от дел, господин директор. Возникли некие непонятные обстоятельства, боюсь, аврорату потребуются ваши объяснения. Вам придется отправиться с нами.
— Если вам нужна моя консультация…
— Боюсь, не только, — с неприятной категоричностью оборвал Скримджер. — Дело серьезное.
Что ж, с какой бы проблемой ни пришла Минерва, очевидно, ей придется подождать. Раз уж доблестному аврорату так срочно требуется Великий Волшебник… Альбус послал заместительнице ободряющий взгляд и кивнул, постаравшись скрыть тревогу:
— Идемте, Руфус.
Глава 19. Шокирующие откровения
Главный Аврор Скримджер относился к Альбусу Дамблдору очень прохладно. Даже, можно сказать, холодно. Тот вечно лез не в свое дело, мешал работать, сманивал авроров в весьма сомнительные с точки зрения закона вылазки, причем объясняя это неким «общим благом», «борьбой со злом» и «идеалами Света». Между тем идеалом Руфуса Скримджера был не абстрактный «Свет» и уж тем более не «общее благо», которое, у кого ни спроси, каждый понимает по-своему, а конкретные, зафиксированные в документах законы. Которые он по долгу службы обязан чтить и охранять.
Понятно, когда охранять приходится от Волдеморта с его Пожирателями, но от Великого Светлого Волшебника! Председателя Визенгамота, между прочим! Который сам эти законы принимал и хотя бы потому обязан их уважать!
Объясняться с Дамблдором, пытаться с ним договориться, как подобает двум разумным людям и благонамеренным волшебникам, и уж тем более чего-то требовать было абсолютно пустым делом. В ответ на взвешенные аргументы и параграфы законов тот сверкал глазами из-под очечков, приторно улыбался, называя Главного Аврора Руфусом и своим мальчиком, и снова разводил бесконечную демагогию о благе, идеалах и любви.
Удивительно ли, что за несколько лет на посту Главного Аврора Руфус возненавидел Альбуса Дамблдора больше, чем всех недобитых Пожирателей вместе взятых? Те, по крайней мере, сидели тихо, как мыши под веником, боясь лишний раз о себе напомнить. Понимали — малейшая оплошность может стать для них билетом в Азкабан. А Дамблдор чувствовал себя в безопасности, зная, что любые закидоны сойдут ему с рук.
Скримджер многое дал бы за возможность прижать Дамблдора, но тот, со всеми своими должностями, орденом Мерлина и славой победителя Гриндевальда, был непотопляем, как… как вот то самое, которое не тонет!