Воспоминания о маме и папе заставили Марию перейти на шаг. Слезы застилали глаза. Она считала себя виновницей их смерти. Врачи говорили, что у родителей сердце было слабое, но если бы не беспутная дочь, они бы еще долго протянули. Это она их доконала. Совсем не жалела, только о себе думала. Дрянь, дрянь!
Остановившись, Мария подошла к березе, обняла ее, прижалась лбом к гладкой, прохладной коре. Дерево помогло. Душевная боль понемногу улеглась, сменившись обычной и привычной уже печалью.
Прежде чем углубиться в лес, Мария оглянулась, как поступала всегда, поднявшись на этот пригорок. Отсюда была видна вся деревня, приткнувшаяся возле серповидной излучины Северинки: что-то около полутора сотен крыш, половина из которых сиротливо догнивала под открытым небом, оставшись без хозяев. Остальные дома тоже постепенно приходили в упадок, потому что жили в них дряхлеющие старики, которым становилось все труднее обихаживать самих себя, не то что управляться по хозяйству.
Когда-то деревня Пеньки входила в состав совхоза-миллионера «Заветы Ильича» и специализировалась на скотоводстве. Заливные луга на той стороне реки вмещали в себя стада меланхоличных коров, драчливых годовалых бычков и лошадиные табуны, обеспечивая местное население шампиньонами, так и прущими из щедро унавоженной земли. Планы выполнялись и перевыполнялись, в молодых семьях рождались дети, Пенькам сулили собственную школу, асфальтовую дорогу до самого шоссе и постоянный мост вместо понтонного, сносимого каждым весенним паводком.
Потом, как водится, счастье, которое казалось таким близким, пропало подобно солнцу, скрывшемуся за стеной туч. Было и сплыло. Дорогу не достроили, вместо снесенного моста пришлось пользоваться бродом, единственный магазин в Пеньках закрыли, электричество стали давать по расписанию. Скот зарезали, все относительно молодые жители подались в иные края, старики мерли как мухи. Печи топили дровами и хворостом, завезенный хлеб скупали мешками, в райцентр выбирались раз в несколько месяцев, про существование почты забыли. До большого промышленного города Латунска было каких-нибудь десять километров, но прямой дороги туда не было, так что это незначительное расстояние превращалось для пеньковцев в световые годы.
Глядя на деревню, Мария испытывала благодарность и грусть. Здесь она заново обрела себя, укротив своих демонов, но вскоре придется уехать отсюда и вернуться в город. Потому что нельзя прятаться от соблазнов и трудностей, иначе они сами найдут тебя в самый неожиданный момент. Страусиная политика никогда не идет на пользу. Лучше встречать испытания с поднятой головой и открытыми глазами. Только так можно справиться с ними.
Была еще одна причина, по которой Мария собиралась прервать свое затворничество в Пеньках до наступления зимы. Молодость проходила, а она была одна. Ее женское начало протестовало против такого положения дел. Марии хотелось замуж, хотелось рожать детей, создавать семейное гнездо. Все, что было с ней раньше, представлялось теперь страшным, тягостным кошмаром. Она очнулась от него только здесь, в Пеньках. Но пришло время расставания. Эти дворы, огороды, луга и рощи, эта речка с песчаными плесами, спящие над водой ивы и темный лес, наполненный звенящей тишиной, — весь этот мир сделался слишком тесным для Марии. Она устала от одиночества.
— А ты? — тихо спросила Мария у березы.
Береза промолчала. Она не умела разговаривать, хотя все понимала и чувствовала.
Ласково проведя ладонью по стволу, Мария пошла, а потом побежала дальше. Тенистая тропа встретила ее прохладой и долго вела среди вековых стволов, а потом лес раздался в стороны, наполнился солнцем и призывно засверкал озерцом, давно облюбованным девушкой. Здесь вполне можно было бы купаться голышом, но еще утром, отправляясь носить воду Кузьминичне, Мария надела под сарафан старенький выгоревший купальник из безоблачной юности. Он был несколько тесноват для ее раздавшихся бедер и груди, но денег на новый не было, да и не нужен он был в этой глуши.
Стаскивая сарафан через голову, Мария, чтобы не терять времени, стряхнула с ног босоножки и сделала несколько шагов к озеру. Все это вслепую, на автомате. Точно так же автоматически она должна была войти в воду до пояса, лечь на живот и поплыть. Однако что-то ее остановило. Высвободив голову из сарафана, Мария посмотрела перед собой и едва сдержала пронзительный визг, который издают испуганные дети и женщины.
Прямо перед ней, в бухточке, поросшей редкими камышами, лежало человеческое тело. Мужское тело. Абсолютно голое.
3
Мария долго колебалась, прежде чем отважилась приблизиться. Мужчина был крупным, с широкой волосатой грудью и мохнатыми ногами, наполовину покрытыми водой. Ему было около тридцати лет. Подбородок с глубокой продольной вмятиной, грязный бинт на голове, маленький, почти детский пенис, резко контрастирующий с буйной растительностью внизу плоского живота. Грудь слегка вздымалась и опадала, но длинные ресницы на сомкнутых веках не дрожали. Мужчина был или без сознания, или мертвецки пьян и спал беспробудным сном.
Сделав несколько шагов вперед, Мария наклонилась, готовая отпрянуть, если незнакомец очнется. Потянув носом воздух, она не уловила ничего похожего на пары спирта. Перебинтованная голова мужчины тоже свидетельствовала о том, что дело не в алкоголе. Он был ранен.
Вздрагивая, как от озноба, хотя солнце светило вовсю, Мария прикоснулась к его плечу. Ни движения, ни вздоха. Мария опустилась на одно колено.
Глаза мужчины открылись.
«Что я делаю?! — ужаснулась она. — Он же сейчас меня схватит!»
Этого не произошло. Мужчина не сделал попытки удержать ее. Только пробормотал, еле ворочая языком:
— Прошу простить, что в таком виде… Хотел помыться… Голова…
Приподняв руку, он сделал движение пальцем, изображая головокружение.
— Я помогу вам перебраться выше, — ответила Мария, мучительно краснея. — Но где ваша…
— Одежда сохнет там, на раките, — сказал мужчина. — Ночью мне стало плохо, и… Короче, пришлось постирать. Извините за мой вид. Меня Антоном зовут.
— Я Мария.
Она издала короткий нервный смешок. Ей еще никогда не приходилось знакомиться с голыми мужчинами. Да и видела она их давненько.
— Маша? — уточнил он.
— Нет-нет, зовите меня Марией, — быстро сказала она. — Маша — это как-то по-детски очень.
— А ты взрослая, — ухмыльнулся Антон.
Одну ногу он поднял, согнув колено, чтобы не слишком смущать Марию.
— Скоро тридцать стукнет, — призналась она.
— А мне уже, — сказал он. — Если ты не против, я что-нибудь на себя наброшу.
— Конечно, конечно…
Мария не просто покраснела, а вспыхнула. На ней ведь тоже одежды было совсем немного. Они находились у озера совсем одни и так близко друг от друга. Достаточно руку протянуть…
— Можешь повернуться, — разрешил Антон.
Она обернулась и увидела, что он натянул трусы и футболку. Остальное раскачивалось на ветке ивы.
— Что с тобой приключилось? — спросила она.
Вместо того чтобы ответить, он задал вопрос:
— Жилье близко?
— Деревня, — сказала Мария. — Пеньки.
— Деревня, а вокруг деревья спиленные? — Антон помолчал, а убедившись, что смеха его шутка не вызвала, попытался объяснить: — Пеньки вместо леса.
— Нет, лес у нас нормальный, как видишь.
— У тебя нет чувства юмора?
— У меня нет привычки насмехаться над названиями и именами, — сказала Мария. — Это слишком по-детски.
Комментарий задел Антона, хотя он и не подал виду. Его самолюбию было трудно смириться с тем, что кто-то смеет критиковать или высмеивать его.
— Купальник в Пеньках покупала? — спросил он, улыбаясь открыто и дружелюбно, что так шло его красивому, мужественному лицу с волевым подбородком.
Мария, успевшая избавиться от крови, прилившей к щекам и ушам, вспыхнула вновь.
— Мы не на Майами-Бич, — отрезала она.
— Я и говорю, — согласился Антон улыбчиво. — Не перед кем выпендриваться.
Вместо того чтобы принять его шутливый тон, Мария поспешно вошла в озеро и поплыла, охлаждая в воде пылающее лицо. И сразу же пожалела о своем опрометчивом поступке. Почему было не уйти сразу, как только этот Антон очнулся? Зачем она вступила с ним в беседу? Разве он просил ее о помощи? Сам встал, сам оделся. Его пошатывает, правда, но это от слабости. Ночью ему было плохо, сам сказал. Тошнило, наверное. Или пронесло. Отравился? Тогда почему бинт на голове? И пятна крови на нем обильные и свежие… Он бандит? Или, наоборот, подвергся нападению бандитов? В таком случае нужно немедленно звонить в полицию. Да, так и следует поступить. Пусть с Антоном разбираются компетентные органы, как они себя называют.
Повернув на середине озера, Мария поплыла обратно. Волны от ее движений раскачивали плоские листья кувшинок, на которых, как приклеенные, сидели пучеглазые лягушки, молча ожидая, что произойдет дальше.
— Здесь глубоко? — спросил Антон, когда Мария приблизилась.
Он стоял прямо посреди бухточки, от которой она отплыла. Взбаламученная вода вокруг его волосатых ног была бурой.
— Метра два, — сказала она.
— Значит, в следующий раз поплаваю, — решил Антон. — А пока нельзя. Боюсь, опять голова закружится.
— Где ты ударился? — спросила Мария, глядя на его повязку.
Выходя из воды, она изо всех сил сдерживалась, чтобы не прикрываться классическим жестом стыдливой купальщицы. Все-таки она была одета. Да и Антон, к счастью, был не из тех мужиков, которые имеют обыкновение пронзать женщин рентгеновским взглядом.
— Я не ударился, — сказал Антон. — Это… Ты умеешь хранить тайны?
— Смотря какие. — Мария пожала плечами.
— Которые тебе доверяют.
Она быстро взглянула на него сквозь пряди влажных волос. С какой стати Антон вздумал ей довериться? Выходит, ему все же нужна помощь.
— Если ты никого не ограбил и не убил…
Не завершив фразу, Мария опять пожала плечами. Она не знала, как быть дальше. Натянуть сарафан поверх мокрого купальника? Подождать, пока он немного просохнет? Не решит ли Антон, что деревенская красавица нарочно не спешит одеваться, чтобы похвастаться своей фигурой? Тут Мария — в который раз за сегодняшнее утро! — опять покраснела и схватила сарафан.