Родная кровь — страница 28 из 39

— Сынок…

— Какой я тебе сынок, папа? Я взрослый человек. Это маленьким можно всякую чушь за правду выдавать. Со мной этот номер не пройдет.

— Погоди. Что ты такое говоришь, Антон?

Неделин потянулся к сыну, но тот, оскалившись, отпрыгнул, развернулся и пошел прочь.

— Егор, — позвала Филимонова, выхватывая пистолет, — остановить его?

— Стреляй, стреляй! — крикнул обернувшийся Антон. — Отец только обрадуется. Одной проблемой меньше.

Пистолет опустился, признавая глупость затеи с запугиванием Антона Неделина. Он уходил. И удержать его не представлялось возможным.

— Может, догонишь? — спросила Филимонова Неделина.

— И что? — мрачно осведомился он. — Силой его поведем? Как барана на веревочке? Он сам должен был, Рая, сам…

Она коротко кивнула и спрятала пистолет под куртку. Неделин стоял, широко расставив ноги, сжимая и снова разжимая кулаки. Не отрываясь, он смотрел вслед уходящему сыну.

— Как думаешь, он действительно сжег все ящики? — спросила Филимонова, взгляд которой тоже был направлен на фигуру, мелькающую среди озаренных солнцем стволов.

— Да, — был ответ.

— Откуда ты знаешь?

— Отец всегда понимает, когда сын врет, — сказал Неделин. — Я своего Антона знаю как облупленного. Насквозь вижу. К сожалению.

Заключительная фраза была пропитана такой горечью, что Филимоновой стало не по себе. Ей вдруг подумалось, что это хорошо, что у нее нет детей. Но потом она посмотрела на Неделина и пожалела о том же самом.

Как всякая женщина, Раиса Филимонова отличалась последовательной непоследовательностью.

Глава девятаяЧужая среди чужих

 1

Обычно Филимонова не брала попутчиков, даже если лил дождь или мела метель. А тем более в непогоду, чтобы мерзнущие на обочинах люди не перепачкали салон «ауди» грязной одеждой и обувью. Кроме того, она не любила запахов, которые источают многие люди, не имеющие машин. Как правило, это чеснок, лук и пот. Хуже этого может быть только застарелый перегар или вонь наспех высосанной сигареты. Иногда Филимоновой представлялось, что среднестатистические граждане питаются исключительно вчерашними луковыми салатами, запивая их пивом и вставляя между глотками порции табачного дыма. А вода у них дома отключена из экономии или в наказание за неуплату.

Прежде чем принять окончательное решение и впустить мужчину в машину, она потянула воздух ноздрями. Нет, ничего такого.

— Садитесь, — сказала Филимонова. — Только сразу определитесь, где вам выходить. Прозеваете поворот, я возвращаться не стану.

— Торопитесь? — догадался мужчина.

— Очень, — подтвердила она и рванула с места раньше, чем он успел захлопнуть дверцу со своей стороны, проделав это намного сильнее, чем требовалось, как человек, привыкший ездить на старинных машинах.

— Мне в Мичурино, — сказал мужчина. — Если вам по пути.

— Я еду в Новодимитров. Посмотрите по карте.

Филимонова показала на бардачок.

— Не надо, — сказал он. — Я и так знаю. Дорога идет через Мичурино.

— Вот и отлично.

Она взялась за руль обеими руками и увеличила скорость до ста двадцати. Встречный ветер упруго покачивал «ауди», машины проносились мимо с ревом многотонных снарядов.

— Меня зовут Василий, — представился мужчина.

— Буду иметь в виду, — сказала Филимонова, даже не подумав назвать свое имя.

Взять попутчика посоветовал Неделин. «Тебе придется ехать долго и быстро, — сказал он. — В таких ситуациях радио не всегда помогает, даже наоборот. Ночь выдалась беспокойная, ты не выспалась. Сама не заметишь, как начнешь отключаться за рулем. Чаще водитель успевает, но везет не всем».

И вот теперь в машине рядом с Филимоновой сидит незнакомый Вася, опрятно одетый, без вещей, с простой, открытой физиономией, так здорово соответствующей имени. На колени не пялится, с разговорами не лезет, ничем особенным не пахнет.

Удостоверившись в том, что выбор сделан правильный, Филимонова еще прибавила газу. Руль пришлось держать крепче, постоянно корректируя направление движения, потому что на такой скорости ветер то норовил развернуть мордаху «ауди» под углом, то стремился оторвать колеса от асфальта.

— Торопитесь? — спросил Василий, проверяя, надежно ли пристегнут.

— Есть одно дельце, — признала Филимонова. — Неотложное и очень важное.

— Это хорошо.

— Правда? А вот я предпочла бы сейчас не гнать никуда, а отдыхать с журналом или ноутбуком.

— Очень многие предпочитают, — согласился Василий. — Это их и губит.

— Приятное времяпрепровождение? — недоверчиво усмехнулась Филимонова. — Вот так новость! А я думала, что людей губят болезни, конфликты, вредные привычки, старость…

— Лень — самая вредная привычка человечества, — изрек попутчик. — И самая губительная. Мы работаем, чтобы потом вволю побездельничать. Откладываем важные дела на потом. Проводим свободное время бессмысленно и бесцельно.

— А надо бы как муравьи?

— Люди и так не слишком от насекомых отличаются. Только инстинкты и механизмы немного разные.

Филимоновой хотелось посмотреть на Василия, чтобы проверить, не смеется ли он над ней, но она не отважилась оторвать взгляд от дороги, в это время дня забитой транспортом.

— А как же насчет венца творения? — поинтересовалась она.

— Кто венец? — деланно удивился Василий.

— Человек, кто еще! Созданный по образу и подобию…

— Сам же человек эту легенду и запустил. Но еще хуже, что он Бога по своему образу и подобию придумал.

— У вас другой Бог? — Филимонова все же не удержалась и скосила глаза на попутчика. — Какой-то особенный?

— Об этом невозможно рассуждать серьезно, — поморщился он. — Что мы можем знать о Боге, помилуйте! Это как если бы клеткам захотелось вообразить, что представляет собой человек, состоящий из них. Некоторые ученые попробовали подсчитать их количество, кстати. Получилось примерно столько же, сколько небесных тел в нашей Галактике. Как тут не вспомнить формулу Гермеса? — Василий тоже покосился на Филимонову. — Ничего, если я поумничаю немного? Трудно удержаться в присутствии такой красивой женщины.

— Умничайте, — разрешила Филимонова.

— Формула Гермеса, якобы содержащая величайшую тайну мира, гласит: «То, что вверху, подобно тому, что внизу. То, что внизу, подобно тому, что вверху».

— Значит, все-таки по образу и подобию?

Филимоновой захотелось продемонстрировать, что она не только красива, но и умна.

— Это совсем другое, — покачал головой Василий. — Библейский Бог не космический, а вполне себе человеческий. Такой крепкий седобородый старик в белоснежных одеждах.

— Хорошо, допустим, наш мир представляет собой нечто вроде электрона некого атома. Допустим даже, что мы — мельчайшие частички, из которых состоит Вселенная.

— И сами являемся Вселенной для таких же частичек…

— И сами являемся. Что это для нас меняет? Для меня лично? Почему мне нельзя лениться с журналом в руках?

На этот раз Василий повернул к ней голову, а не просто взглянул искоса.

— Можно. Если вас устраивает роль бездумной песчинки мироздания. На месте которой появится другая.

— Ничего, — отшутилась Филимонова. — Постепенно поумнею. Времени полно. Впереди множество воплощений.

— Кто вам сказал? — спросил Василий, даже не улыбнувшись.

— Как кто? Сейчас даже ученые признают реинкарнацию. Правда, индийцы знали о ней еще несколько тысяч лет назад.

— И сильно им помогла эта теория? Посмотрите, как живут и умирают в Индии с ее вековыми традициями. Грязь, нищета, болезни. И паломничества к храмам вместо настоящей духовности. Почему же они не совершенствуются в каждом новом воплощении? Почему не превзошли всех в развитии? — Василий усмехнулся. — Не знаете? А я вам скажу. Глупо считать, что в древности люди были просвещеннее или умнее, чем сейчас. Не следует слепо верить их мифам и сказкам. Мы ведь современные люди, верно? Пишем в ноутбуках, а не на восковых табличках или папирусе. Однако же превозносим так называемые священные книги, сочиненные в незапамятные времена. Разве тогда человечество было мудрее?

— Может быть, просто ближе к Богу? — предположила Филимонова задумчиво.

— Ага, именно поэтому повсюду горели жертвенные костры и люди молились солнцу, морю и ветру. Вздор! — Василий потянулся к клавишам радиоприемника. — С вашего позволения… Мне стыдно болтать о серьезных вещах, как о чем-то пустяковом, незначительном. Такое впечатление, будто напился и распустил язык. Лучше музыку послушать. Можно?

— Минутку. Сначала ответьте на один вопрос, раз уж вы такой великий философ.

— Да какой из меня философ! Просто привык задумываться о всякой всячине.

Филимонова нетерпеливо кивнула:

— Хорошо, не философ, а мыслитель. Василий… Как ваша фамилия? Ладно, не важно. Василий такой-то. Скажите, если бессмертия души нет, зачем тогда все?

— То есть кнут есть, а где же пряник? — уточнил он.

— Пусть будет так.

— Вынужден вас огорчить, прекрасная незнакомка. Бессмертие есть, а души нет. Ее сперва вырастить нужно. Как семя. А уж потом пожалуйте перерождаться. До этого перерождаться, собственно, нечему. Вот прожили вы, допустим, тридцать или тридцать пять лет, а воспоминаний и впечатлений даже на день не наберется. Обрывки, осколки, мусор. Это вы хотите увековечить?

— А вы, конечно, достойны бессмертия, — саркастически обронила Филимонова, которой захотелось вдруг высадить этого умника посреди дороги.

«Если ты такой умный, то где твои деньги? Почему даже на старенькую тачку не накопил? Сидит тут, о высоких материях рассуждает. А у самого джинсы турецкие, копеечные».

— Я ни на что не претендую и ничего, увы, пока не достиг, — смиренно признался Василий. — Извините, если я вас ненароком обидел. Постоянно нарываюсь, а все никак не научусь держать язык за зубами. Но я не хвастаюсь, честное слово. Просто иногда хочется поделиться с кем-то своими мыслями. Лишнее это. — Он включил радио. — Люди не любят, когда им открывают глаза. Предпочитают спать и ни о чем не думать. Сердятся, когда их будят и напоминают о том, что они предпочли бы забыть…