— Да, чудно стало, непривычно. — Неботов посидел немного, поднялся. — Ну, пойду и я.
— Иди. Спасибо вам.
Он подставил руку под сосульку, свисавшую с крыши, поймал несколько капель:
— Уже капает… В тени еще мороз, а на солнышке тает. Весна скоро.
— Да, — согласилась Павловна. — Как зима ни злится, а весна свое береть. Еще моя бабушка, помню, говорила: «Февралишка — …а марток — не ходи без порток».
— Это правда, — засмеялся Неботов и заторопился домой.
Осталась Павловна одна, сидит, задумалась. Прибежал из сенец Жучок, стал тереться о ноги.
— А ты где пропадал? Спужалси мужиков и скрылся? И не видал, как акацию валили? Эх ты, прозевал такое дело…
6
Еще накануне в доме Павловны стало твориться что-то невероятное. Сколько в доме народу перебывало, сколько нанесли сюда — всего и упомнить невозможно. И харчи разные несли, и посуду — тарелки, ножи, вилки сносили зачем-то, и три широкие доски притащили и в сенях торчком у стены поставили. И целый день плита жарко топилась, и на ней что-то кипело, шипело, шкварчало. Только к вечеру немного затихло, порасходились, осталась одна Татьяна, холодец разбирала с Павловной. На столе много тарелок стояло, и в каждую они клали кусочки мяса, а кости Жучку бросали. Вкусные косточки, никогда Жучок таких не ел… А потом они залили мясо бульоном и стали носить в погреб. Туда же вынесли и ведерный чугун компота. Поставили на мешок его, взялись за углы и отнесли…
Это было вчера. А сегодня утро началось с того, что пришел Неботов и понес доски в комнату, разложил их вдоль стен на табуретки, сказал: «Во как хорошо будет! А если стулья — они пространства займуть много, а местов будет мало».
Потом снова начали топить плиту, но уже не в доме, а в летней кухне — открыли маленькую дверь из сеней, и все ходили туда, сильно пригибаясь.
Снова приходили люди, что-то приносили и уходили, и Жучок старался всех незнакомых облаивать. И, наверное, зря старался, кончилось все это для него очень печально. Сестра Павловны, Груня, вдруг сказала:
— Эй, Нюнь, надо Жучка кудась из хаты выселить…
— Да в сенцы его… Сейчас тепло.
Мигом выбросили подушку в сени и вытолкали туда же Жучка. Он обиделся было, но вскоре понял, что в такой суматохе до его обиды никому нет дела, и продолжал свою собачью службу: лаял на незнакомых людей.
— Нюнь, да ведь тут его могут задавить.
— Кого?
— Да Жучка. Мужики напьются, ишо кто наступит на него, жалко ведь…
— А куда ж его?
— Да куда? На цепь, может, посадить?
Павловна вышла из кухни, посмотрела на Жучка:
— Да у него ж и ошейника ишо нема. — Подумала, подумала и пошла в чулан. Вынесла оттуда старый капроновый чулок, повязала его Жучку вокруг шеи и поволокла бедного к конуре, посадила на цепь. — Поживи покамест тут… Нынче тепло.
Жучок побежал было вслед за Павловной, но цепь натянулась и не пустила его. Он завизжал, стал сдирать с себя чулочный ошейник и, не совладав с ним, закрутился на месте. На него прикрикнули, и Жучок полез в конуру, но там было сыро, холодно, и он тут же вылез. Походил вокруг, вскочил на покатую крышу конуры — здесь было сухо и тепло, солнышко пригревало. Жучок потоптался, потоптался, нашел удобное местечко, принялся охорашиваться: снимать зубами с лап налипшие комочки земли.
А в доме шла, нарастая, предъюбилейная суета, шли последние приготовления, с часу на час ждали двух сыновей Павловны — старшего Василия из Москвы и младшего Алексея из Симферополя. Беспокойство Павловны передалось и другим — все как-то беспорядочно хлопотали, делали много ненужного, разговаривали неестественно громко. Павловна поминутно выбегала к воротам, выглядывала на улицу.
— Да што ты бегаешь, што ты бегаешь? — кричала на нее сестра Груня. — Приедуть! Глянь на время, ишо больше часу до прихода поездов.
— Да мне показалось, будто машина захырчала, — оправдывалась Павловна.
— Их же встречает кто-нибудь?
— Да в том-то и дело, что никто. Говорила Танюшке…
Та услышала, огрызнулась обидчиво:
— Вы опять за свое! Будто они маленькие или дорогу не знают? Ну што я там буду торчать на станции, а тут делов сколько.
— Управились бы…
— И писали ж они, чтоб не встречали. Сами доедут на такси.
— Они всегда так пишут, а все равно встречал кто-нибудь. А тут приедут, выйдут из вагона — никого. Ну, как оно? — не унималась Павловна.
— А может, Вася до Донецка поедет, а я буду на Ясиноватой его выглядывать… Номер вагона не знаю…
— И когда это было, штоб кто-нибудь из них вставал в Донецке? Всегда едут до Ясиноватой, отсюда ближе и удобней…
— Вот пристали! — Татьяна сбросила с себя фартук, вытерла руки, оделась, подалась на автобусную остановку.
— А успеешь? — спросила вдогонку Павловна. Она уже готова была вернуть дочь, но воздержалась: не захотела выглядеть слишком надоедливой.
— Успею.
— Зря погнала? — обернулась Павловна к сестре.
— Не зря, не зря, — успокоила та ее. — Может, у них вешшей много, помочь надо.
— Да и я ж о том… Ну как не встретить? Я б сама поехала, так тяжело мне уж туда-сюда мотаться.
— И того черта до сих пор нема, — вдруг проговорила с досадой Груня.
— Кого?
— Да Миколая мово. Сказала ж, чтоб с работы шел прямо сюда, так вот и доси нема.
— Он же ночь работает?
— Ну ночь. А ночь когда уже прошла.
И в этот момент под самыми воротами застрелял мотоцикл — приехал Николай. Крупный молодой мужик, с толстой красной шеей, он стоял раскорякой над мотоциклом и огромными лапищами ссаживал с бензобака дочек-близнецов — конопатеньких, застенчивых первоклашек. Сидевшая у него за спиной старшая девочка спрыгнула еще почти на ходу и теперь ждала сестренок.
— Миколай, ну где тебя носит? — напустилась на него мать. — У тебя дак ни стыда, ни совести нема. Сказала ж: с утра — прямо сюда.
— Ну а я куда? — огрызнулся Николай.
— А время скольки? Сказала ж: может, мужик понадобится, чи мясо разрубить, чи ишо што.
— Шо тут, мужиков мало? Вон тестя моего, Неботова, заставить бы… Или Карпа…
— Неботов. Он и так со вчерашнего чертуется. Неботова заставлять не надо…
Николай впихнул мотоцикл во двор, поставил за сарай.
— Ну, будя ругаться. Што делать? Давайте.
— Да пока нечего, — сказала мать спокойно.
— Во! Теть, — обернулся Николай к Павловне. — Ну как тут вот?.. То: «Давай, давай!» — ругаются, а делать-то и нечего… И вот так всегда — ни за што достается.
Павловна засмеялась:
— Мы все тут очумели от этого юбилею, когда он тольки кончится. Я тоже на Таню напустилась, а теперь жалкую.
— Ну, так это ж хорошо, што пока не понадобился, — не унималась Груня. — А если б случилось дело? Сказала ж: на всякий случай.
Махнул Николай досадливо рукой, присел на бревно, похлопал по стволу, улыбнулся: «Был бы юбилей с этой акацией, если б Карпо да тесть вовремя не подоспели…» Увидел Жучка:
— И тебе досталось, Жучок? Выгнали из хаты.
Обрадовался Жучок, что наконец-то к нему обратились, посочувствовали, завилял хвостом, заскулил приветливо.
К воротам неслышно подкатило такси — приехал младший сын Павловны — Алексей Гурин. Он долго не выходил из машины, рассчитывался с шофером и досадовал на себя, что не припас мелких денег. А шофер, как нарочно, копался, выворачивал все карманы, доставал измятые рубли, развертывал и медленно передавал их Гурину. Когда дело дошло до мелочи, Алексей не выдержал, сказал:
— Ладно, хватит. Спасибо, — и привычно, одним махом вывалился наружу. Сам открыл багажник, взял чемодан, плетеную корзину, обшитую сверху белой марлей, толкнул ногой калитку, вошел во двор.
Павловна с сестрой возились на кухне, Николай играл с Жучком, поэтому никто не заметил приехавшего. Гурин в широкополой шляпе, в расстегнутом синем демисезонном пальто, грузный, с набрякшими мешками под воспаленными глазами, шел, медленно перекачиваясь с ноги на ногу, смотрел на Николая, улыбался. Поставил ношу на крыльцо, сказал громко:
— Ну здравствуйте!
Вскочил Николай, кинулся к кухне:
— Теть, Алешка приехал…
В кухне что-то зазвенело, покатилось по полу, хлопнула дверь, выбежала Павловна.
— Ой, сыночек мой дорогой, маленький мой, первым примчался, — бросилась сыну на грудь, прижалась, потом поцеловала в губы и опять прижалась. — То выглядала, то выглядала — не прозевать бы, сустретить, и на вот тебе: прозевала… — Слезы текли по морщинистым щекам, она вытирала их и что-то говорила, говорила. — Один приехал?
— Один… — быстро ответил Алексей. — Да не плачьте. — И он направился к тетке, которая стояла в дверях, улыбалась и тоже вытирала слезы: — Здравствуйте, тетя Груня. — Поцеловал ее в щеку. Николаю подал руку, не удержался — левой схватил его за шею: — Ну и шея!
— А мне и надо такую: на ней же много иждивенцев сидит. А потом, у кого што: у меня шея, а у тебя, — он ткнул кулаком Алексею в живот: — Чи беременный? Моя Валька двойню носила, и то живот меньше был.
— Ладно, ладно, это для солидности, — отшутился Алексей, взял свой багаж, понес в комнату.
— Как же ты приехал? И Танюшку не видал? — идя вслед за сыном, спрашивала Павловна. — Она ж поехала встречать вас — тебя и Васю. Васин же поезд раньше приходит? Я думала, вы все вместе приедете…
— Никого не видел. Сошел с поезда — и бегом на такси.
— А они, наверно, тебя шукают там.
— Ничего, приедут. — Алексей сбросил с себя пальто, шляпу. — Разувайтесь, подарок примерим.
— Так сразу?
— А что ж… Пока народу нет. — Он открыл чемодан, достал теплые войлочные чешские сапоги, украшенные народным орнаментом.
— Ой, боже! Это мне? — удивилась Павловна. — Дужа красивые! — Надела, прошлась по комнате. — Да теплые какие! Спасибо тебе, сыночек дорогой. — Она низко поклонилась Алексею.
— Ну, ну, — запротестовал тот, смешался, правая щека у него задергалась. — Не надо так…
Дверь открылась, и в комнату вошла Татьяна.