— Наверное, есть все-таки хочется, а Павловна, может, ничего и не готовила, не ждала ведь. — Виновато улыбаясь, Неботова поставила на стол миску, нашла тарелки и стала выкладывать из сумки тугие красные помидоры и маленькие, в пупырышках, огурцы. Аппетитный запах соленого укропа разлился по комнате. — Какой обед в самолете? Там и кусок в рот не полезет — страх один.
— Теть Кать, ну зачем вы все это? — обиженно сказал Гурин.
— Ничего, ничего. Это ж все свое. Такого давно, наверное, не ели?
Гурин не успел ответить, в сенях кто-то зашаркал, вытирая ноги, и еще за дверью послышалось:
— Можно, Кузьмич? — В комнату вошел Неботов. На обветренном морщинистом лице его резко выделялись белые зубы. В глубоких темных впадинах сверкали веселые глаза. — С приездом! — Он протянул Гурину двупалую руку и тут же стал разгружать вместительные карманы брезентового плаща. Из одного достал стеклянную банку мясных консервов, из другого — завернутый в газету четырехдольный кирпич сала. Из-за пазухи извлек поллитровку, осторожно отнес ее в горницу, поставил в центр стола. Снял плащ и, скомкав, бросил на пол у двери. Гурин кинулся было повесить его, но Неботов не дал: — Да то одежа такая… — махнул он на плащ и повел Гурина в горницу. — Ну, садись, рассказывай: какими путями, так бы сказать, и надолго?
Гурину не хотелось ничего рассказывать, он с трудом подавлял в себе неприятное чувство от вторгшихся в дом людей. Но когда выпили, подобрел, размягчился, и люди эти стали казаться хорошими, родными. Расчувствовался даже, в воспоминания ударился.
— Дядя Федя, почему вы так быстро постарели? Я ведь помню, как вы ухаживали за самой красивой девушкой на нашей улице — за тетей Катей.
Неботова зарделась, замахала руками:
— То ж когда было!
— И ставню помню… — продолжал Гурин.
— Да вы ешьте, ешьте, — угощала Неботова ласково. — Мясо вот. Это ж свои консервы. Бычка осенью зарезали…
— Как, сами мясные консервы делаете? — удивился Гурин.
— Навучились! — сказала она, довольная.
«Навучились», — повторил Гурин мысленно. — Неужели она так говорила и тогда, когда была молодой и красивой?»
Неботов налил в стопки, поднял свою:
— Ну, с приездом!
— Уже ж пили за приезд, — укоризненно сказала Неботова и толкнула мужа в плечо. — И опять?
— Ну а за что ж еще? — Неботов ласково посмотрел на жену.
— За гостя… Во, не знает.
— Да откуда ж знать? Мы люди, так бы сказать, простые. А Кузьмич — свой, не осудит. Верно, Кузьмич?
— Верно, дядя Федя. За ваше здоровье с тетей Катей. Хорошие вы люди, спасибо вам. — И, не дожидаясь ответа, Гурин выпил. Закусывая, спросил: — Как вы живете, дядя Федя?
— Хорошо живем, — сказал тот просто и, подумав, подтвердил: — Хорошо. Ото как разрешили скотинку держать — хорошо стало. То ж оно как было? Все с базара да с магазина. На все нужна копейка. А где наберешься? Пенсия — сам знаешь какая, — Неботов выбросил беспалую руку.
— Где это вам? На войне?
— Не. Это ж когда я работал на сортировочной горке башмачником, тогда и отхватило. — Он полюбовался рукой и спрятал ее под стол.
— На одной пенсии живете?
Неботов улыбнулся:
— Рази можно мою ораву пенсией прокормить? На заводе в охране работаю. А дома коровенка, поросенка каждый год режем. Хорошо живем. Как разрешили, сразу по-другому пошло. И на базаре — что сало, что мясо — все стало дешевле.
— Если б не хозяйство, дак кукарекали б, — вмешалась Неботова. — А сейчас хорошо, жалиться не приходится.
Неботов выслушал жену, кивнул согласно:
— Хорошо. Что правда — то правда.
— А корм как добываете? Корове ж корм нужен.
Понравился Неботову такой вопрос — понимает, что к чему, хоть и живет в городе. «Корм, верно, трудно добывать».
— Да ничего, как-то выкручиваемся. Ото ж ночью сторожую, а днем в совхозе работаю за корм. А сейчас у нас организовался, так бы сказать, лесхоз. За путями ж химкомбинат строится, ну а кругом лес должен быть. Для воздуху, так бы сказать. Бугор, поле — кругом лес будет. Люди в лесхозе берут участки — сажают лес. А за это им разрешается между деревцами посадить картошку, фасольку. Ну, кто что. И должен ухаживать за лесом на своем участке. Ну и я взял, — понизил он голос и доверительно пояснил: — Нужна земля, одним словом. На ней что ни вырастет — все, так бы сказать, в дело пойдет: трава или огородина какая. — Помолчал и заключил: — Сейчас хорошо: и со скотиной вольней, и с кормом полегчало. Хорошо.
Гурин смотрел на Неботовых, и ему почему-то жаль стало этих людей: заботы их казались никчемными, их житейское счастье заземленным, маленьким, совсем не таким, о каком мечтает он.
— Зимой тоже прирабатываю, — продолжал Неботов. — На керамзаводе лед заготовлял.
— Лед! Молчи уж… — усмехнулась Неботова. — Лед… — И пояснила Гурину: — Искупался в ставке. Дети теперь «спортсменом» его зовут, а Терешка, так тот — «моржом». Это есть вроде такие, что и зимой купаются в проруби.
Неботов слушал жену, мял подбородок, ухмыляясь, вспоминал подробности.
— Было дело… — сказал он. — Тебе рази Павловна не писала? Нет? Ну ты гляди, какая терпеливая! — Обернулся к жене: — Это ж она не хотела беспокоить. Раскрою секрет. — Неботов тронул Гурина за руку. — С ею ж несчастье тут приключилось.
— Какое? — насторожился Гурин.
— Слушай. Утром, значит, побег я на «керамик». Лед заготовлять. Жинка положила в сумку бутылку молока, шманделок сала — харчей, так бы сказать, на целый день. Побег. А лед решили рубить в этом верхнем ставочке. А какой там лед? Грязный, ну прямо комья грязи. Это ж безобразие: лед-то заготовляют для столовки. Я и говорю бригадиру: «А почему тут решили рубить, а не в Щербаковском ставке? Возить, правда, чуть подальше, но зато ж там лед чистенький, как стеклышко». — «А што его, в борщ класть? — отвечает бригадир. — Бочку с пивом обложить — и такой сойдет». Ну раз так — дело твое. Тут дак тут…
— Да ты ближе к делу, — толкнула его жена. — Не развози…
— А это не дело? — обернулся Неботов к жене. — Ты б посмотрела, какой лед. А он же для столовки. Ну ладно. Стали рубить. И Антон Рябой с нами в бригаде. Гляжу — рубит такие глыбы, ну, чтоб тебе не соврать, вот как этот стол. «Да ты что думаешь? — подошел я к нему. — Как ты такую глыбу на машину подсадишь? Ну мы, мужики, может, как-нибудь и вскантуем. А в подвале что с ней будет делать повариха или та же буфетчица, что пивом торгует?» — «То не мое дело», — отвечает. «Эх ты!» — думаю. Взял лом и стал я те глыбы раскалывать. Да и ошархнулся — и прямо в воду. Воды там, правда, мало, но все ж до пояса достала. Выскочил и бегом домой. Прибегаю, а тут такое дело…
— Да что случилось? — не выдержал Гурин.
— Да што… В тот день как раз выпал снежок. Ну бабы, известное дело, стали собирать его, топить. Снеговая вода — для стирки, голову помыть… Ну и Павловна тоже. Один тазик набрала, отнесла. Другой. Спешит запастись, пока снег не растаял. И осклизнулась на порожке. Упала прямо на чищелку, что обувь чистят у порога, и сбрушила себе ногу. И я тут как раз после купели. Побег к соседу, по телефону «скорую» вызвал. Быстро, правда, приехала. Увезла Павловну. Тогда уже сам разулся, стал сушиться. А вечером пошли в больницу проведать Павловну. Все хорошо, обошлось. Уколы вовремя сделали.
— Прихрамывает до сих пор, — сказала Неботова, — увидите.
— Да, прихрамывает чуток. Но это пройдет.
— Ничего не писала, — покачал головой Гурин. — Скрыла. Ну а вы как, не простудились?
— Не! Никакая холера не взяла! Вгорячах, наверное, потому што.
— Сколько у вас детей, дядя Федя?
— Скоро на руках пальцев не хватит!
— На твоих уже давно не хватает, — пошутила жена.
— Человек десять?
— Не. Восемь… — не совсем уверенно проговорил Неботов и оглянулся за поддержкой к жене.
— Во! — толкнула та в плечо мужа. — Да чи правда — забыл, сколько? Девять же!
— Дак то с Терешкой, я его уже не считаю. Тот, так бы сказать, уже на своих харчах.
— «На своих»… — не согласилась Неботова.
— Ну а куда ты денешься, Кузьмич? — обратился Неботов к Гурину. — Свое ж дитя, правда? А в городе ж все купи, все купи. Приедут, мать нагрузит им в сумку из погреба — поехали, довольные. Это, так бы сказать, и не считается.
— Кабы б только из погреба. Квартиру им помогли купить.
— Ну помогли, ну что? А куда ты денешься? — развел руками Неботов, ища у Гурина сочувствия. — Жить же людям надо. Кооперативную купили. Ничего квартирка. А теперь вот забота — Сеньку женить. Совсем парень с панталыку собьется. Попивать стал. Тут вот недавно аварию сделал, права у него отобрали — выпивши за руль сел. Ну что делать? Взял я четвертной в зубы, пошел, принес ему права. Ну а женить — надо ж и хату, чтобы оно сразу у них, так бы сказать, по-самостоятельному дело пошло. Надыбал домик, может, сторгуемся.
— Все надо, все надо, — вздохнула Неботова.
— Ну, а куда ты денешься? Если б ничего не надо было, так и жить тогда незачем, и интересу, так бы сказать, никакого не было б. Верно, Кузьмич? — Довольный своей речью, Неботов засмеялся. — Еще по одной? — Он поднял на уровень глаз бутылку, качнул: — Да тут больше и не будет.
— Ты не пей, будя. — Неботова отодвинула от мужа стопку. — Тебе скоро идти справляться — скотину кормить…
— Ничего не будет до самой смерти! — проговорил Неботов и снова засмеялся. Налил Гурину до краев, остаток выплеснул в свою стопку. — Ну, вот. Поехали.
Неботова не возражала, смотрела на мужа, ласково улыбаясь. Подвинула Гурину тарелку с мясом.
— Так ничего и не скажете — не понравились, наверное, самоделковые консервы? А нашим нравится — как холодец получилось.
— Все очень здорово, теть Катя! Очень здорово. — Он потянулся вилкой к холодцу, долго тыкал ею в мутное желе, пока нащупал кусок мяса. Перенес его в свою тарелку и забыл о нем. Помолчав, неожиданно спросил: — Ну а мать наша как тут живет?
— Павловна? — уточнил зачем-то Неботов и обвел глазами комнату, словно взвешивая все. — Ничего живет.