Прилепин пишет, что «Русский лес» — настоящий подвиг Леонова, особенно учитывая постановление ЦК партии (в ноябре 1953 года) о ликвидации отставания лесозаготовительной промышленности. В определённом смысле роман «выхолощен» и картина советской жизни чрезмерно идеализирована, с другой стороны — писатель вынужденно пошёл на подобные действия и использовал «бесконечные трафареты социализма» для того, чтобы роман всё-таки вышел в печать.
В данной ситуации оказалось, что тема выше художественности. О «томительном ощущении внешней фальши» в романе говорили Александр Твардовский и Корней Чуковский. «Слишком много в романе полупоклонов советской власти, — пишет Прилепин, — которые Леонов делает малоспособной к гибкости шеей и не самым искренним словом». Что ж, всем свойственно ошибаться, и кто посмеет осуждать Леонова?
В 1994 году Леонид Леонов издал свой последний роман «Пирамида», вышедший в не самое удачное время для литературы: падали журнальные и книжные тиражи, и оценить роман по достоинству было практически некому. «Пирамида» имеет подзаголовок «роман-наваждение» и начинается с двух тем, волновавших писателя: присутствие Бога в нашем мире и Россия в пору великого социального эксперимента.
Леонов рассказал однажды, что импульсом к последнему варианту написания «Пирамиды» стал вопрос: «Может ли человек обвинять Бога?». Думается, это вопрос так или иначе волновал или волнует всех мыслящих людей. И Леонов не исключение. Роман-игра, роман-обманка, наваждение — самая большая игра, которую оставил нам в наследство Леонов.
Прилепин старается описывать классика беспристрастно, показывая не только плотность его текстов, прозрения и удачи, но и его некоторые «прогибы» перед властью, невнимание к семье, творческую ревность по отношению к другим писателям… Безусловно, Леонов, в исполнении Прилепина, является человеком неоднозначным, сочетающим в себе «орденоносный, монументальный совпис» и трагичность умнейшего писателя, загадывающего загадки своими многоуровневыми сочинениями. В общем, книга получилась прелюбопытнейшая, отражающая метафизические пророчества Леонова, его еретические трактовки отношений Бога и человека, его предвидение последствий эксперимента с «перестройкой».
«Чёрная обезьяна». Роман
Лиза Новикова
журналист, критик [ «Infox.ru», 20.04.2011]
В романе Захара Прилепина «Чёрная обезьяна» герой узнаёт о массовом убийстве в городе Велемире: единственный свидетель видел «нескольких недоростков, которым на вид не было и десяти лет».
Но это не роман-расследование. И преступление, и наказание герой находит в самом себе.
Захар Прилепин вновь демонстрирует своё умение выстраивать эффектные сцены. Его первый роман «Патологии» начинался с душераздирающей картины: герой едет в маршрутке с маленьким сыном, думает о нём всяческие нежности, и вдруг маршрутка падает с моста. Написано было зримо, удар по читательским нервам запоминался надолго. В «Саньке» кульминационной сценой стали похороны отца: герой сам волок гроб по лесу, и это тоже был саспенс. В «Чёрной обезьяне» нас тоже ждёт несколько подобных сцен-аттракционов. Одна, батальная, изображает взятие некоего города многочисленным племенем низкорослых воинов. В другой, африканской, смакуются описания жестокостей, которые сотворили со взводом «голубых касок» группа накачанных наркотиками подростков. Обе вставные новеллы объединены фигурой главного героя, журналиста и писателя, побывавшего в секретной лаборатории, где рядом со взрослыми душегубами содержатся «опасные дети»: «Наши специалисты уверяют, что… они более опасны, чем те, кого мы видели до сих пор».
Мотив ответственности за детей переплетается в романе с темой хождения во власть. Неприятный знакомый по фамилии Слатитцев уже там, во власти, а сам герой всего только раз пользуется временной благосклонностью вельможи Шарова. Журналист-писатель подсказывает правителю, как, на его взгляд, звучат сейчас народные чаяния: «Кто-нибудь пришёл, да и убил бы нас всех». А тот, ради извращённой забавы, позволяет сравнить подростков из взращённого властью молодёжного движения с монстрами…
Майя Кучерская
писатель, литературовед, педагог [ «Ведомости», 19.04.2011]
Под обложкой с провокативным названием мы не найдём, однако, никакой националистической чернухи.
Нет, «чёрная обезьяна» — это вовсе не грязная, дурно пахнущая обзывалка, это последняя правда о главном герое книги, успешном писателе, авторе политических романов, журналисте и, кажется, полном подонке.
Кажется — потому что нерв этого текста бьётся — не исключено, что вопреки замыслу — вовсе не в теме, не в структуре, а в отношениях героя и автора. Мучительных, насквозь больных.
Прилепин очевидно хотел написать историю о мерзком типе, который никому ничего никогда не сделал хорошего. Наоборот. Довёл до сумасшествия жену. По сути, предал собственных детей. К людям относится как к материалу для будущих книг — не понимая, что созданы они вовсе не для удовлетворения его желаний или любопытства, будь то проститутка с площади трёх вокзалов или очередная пассия.
Но подонок у Прилепина не получился — слишком уж тонко его герой чувствует, слишком виновато и нежно любит собственных детей, маленьких сына и дочку, как и всякую живность, лягушек, рыбок, собак и вообще жизнь, слишком сочувствует миру, особенно униженным и оскорблённым его представителям.
Так что получился вовсе не мерзавец — скорее, задумавшийся наконец над своей жизнью пацан, и этим раздавленный. Получился человек разорванный и потерянный.
Недаром и начинается роман с красивого фрагмента как раз об этом:
«Когда я потерялся, вот что интересно <…> Потому что едва только очутился здесь — я уже потерялся, запутался в руках родителей, когда ещё едва умел ходить, и они запускали меня как косопузый кораблик на сухой белый свет: иди ко мне! — суровый мужской голос. Ну-ка, ну-ка, а теперь иди ко мне! — ласковый женский. Куда к тебе? Зачем ты меня звал, художник, пахнущий табаком, с порыжелыми от красок руками? Зачем ты звала меня, пахнущая молоком, с руками, побелевшими от стирки? Я пришёл, и что теперь? Рисовать, стирать?»
Вера Копылова
журналист, редактор [ «Московский комсомолец», 23.04.2011]
У Прилепина снова получился герой времени. Человек таких-то лет, потерянный, без прошлого (мама? папа?), без будущего (смешные детальки от детского конструктора вываливаются то в постель проститутки, то…), мотается по страшной, пустой, липкой стране. Да нет, политика ни при чём. Или при чём? Если один из всесильных мира сего вдруг увлекается детской преступностью, неконтролируемой склонностью 10-летних к убийству.
Но о сюжете молчу, каждый прочитает сам. Важнее воздух повести — не воздух, а ветер, безумный, больной. Бессильная, озлобленная отчуждённость от людей (посмотреть на лица в метро…), тошнота от их физических проявлений. Опустошённость и тоска русской провинции. Чувство «перекати-поле» в огромном городе. Мерзость мира, который запачкал самое святое — ребёнка. Но от собственной раздробленности не хватает сил спасти ни его, ни себя.
Наталья Кочеткова
журналист, литературный обозреватель [ «Известия», 05.05.2011]
Мегаполис ощущается как маленькое, душное и грязное место, где мечется герой. То домой, то в редакцию, то к любовнице, то в лечебницу, то на площадь трёх вокзалов. А точнее сказать — мечется он по пространству собственного больного сознания. Он как персонаж Достоевского, которого мучает совесть и который отдаёт себе отчёт в том, какое преступление совершил и какой ад на земле его за это ждёт. И ад этот будет связан с детьми. Своими и чужими, лишёнными страха и сострадания…
Захар: Это три последних поколения. Дети, с которыми никто не разговаривал, которым никто не читал правильных книжек. Дети, изуродованные аморальностью мира. Их много, они вокруг нас ходят. Это обыденность. Они вырастут и заполнят этот мир. И потаённая мечта героя «Чёрной обезьяны» — в том, чтобы они пришли и уничтожили его самого. Нашинковали и развеяли по ветру.
Н.К.: Мир «Чёрной обезьяны» — мелочный, грязный, запутанный…
Захар: …отвратительный и гадкий — именно это я и хотел донести. Люди тотально не способны ни контролировать себя, ни отвечать за себя. Они идут на поводу у своей слабости, похоти, мерзости, оправдывают их, берегут и радуются им. Какое у меня это должно вызывать ощущение? Только раздражение и отчуждение. В литературоведении есть понятие — типологический герой. Я не занимаюсь документалистикой или мемуаристикой. Я занимаюсь типологией. Я вижу, что есть какие-то типажи. Есть, скажем, типаж Саньки или Чёрной обезьяны. Увидел, вычленил, истребил.
Н.К.: Герой «Чёрной обезьяны» — это герой нашего времени? Такой подонок поневоле?
Захар: Скорее, по слабости, в силу бесконечного самооправдания и даже вялого любования своей пакостью.
Н.К.: В таком случае кто должен стать его положительной противоположностью?
Захар: Человек, отдающий себе отчёт в последствиях содеянного, — самый замечательный тип человека в природе.
Отдавать себе отчёт нужно везде. Нужно просто задумываться, кто ты, что ты и зачем сюда пришёл. Среда — оправдание для слабых и вялых людей. Есть дозволенное и недозволенное. И тут я снимаю любую вину с социума и власти.
Мы заслуживаем власть, которую имеем, семью, которую имеем, и смерть, которую получим. И тот суд, который нас ждёт в конце. Бог есть.
Алёна Бондарева
критик [ «Литературная газета», 01.06.2011]
После прочтения романа создаётся впечатление, будто в руках побывал неведомый фрукт с толстой кожурой, которую счищали, счищали, а до мякоти так и не добрались. А с другой стороны, может быть, Захар Прилепин прав. Наше общество сплошь и рядом состоит из безответственных, инфантильных, недооформившихся людей, которым впору взобраться обратно на свои развесистые деревья…