Моя музыка — это попытка сформулировать какие-то простые, но кровные вещи. Не просто песни, а песни, которые ты мог бы спеть в окопе, или даже в тюрьме, чтобы они трогали за душу.
Это те чувства и эмоции, которые я испытываю во время поездок по Донбассу. С одной стороны, меня это мучает, раздирает сердце, а с другой — я вижу там такие вещи, которые наполняют меня радостью и верой.
Роман Богословский
писатель, журналист [ «Свободная пресса», 27.04.2015]
Поначалу альбом «Охотник» нагоняет расслабуху, апатию и мечтательность. Впрочем, по ходу прослушивания появляются исключения, которые быстро превращаются в правила. Вот уже «тяжёлые» гитарные темы, отсылающие к рэп-альтернативе («Limp Bizkit»), вклинивается чумовой drum’n’bass, шепчет что-то усталый Кинчев, откуда-то напирает откровенный классический блюз… Пожалуй, самая большая ассоциация (лично для меня) — альбом 1999 года «Нижняя тундра» группы «Ва-Банкъ», хотя тот на порядок тяжелее в музыкальном плане. Сходство скорее в другом. «Нижняя тундра» — тоже альбом «музыкально-литературный», созданный как саундтрек к одноимённому рассказу Пелевина и тоже жонглирующий различными стилями. Кстати, Александр Ф. Скляр отметился и в «Охотнике». Ну и стоит ли говорить, что Захар Прилепин, прежде всего, литератор. Поэтому всё творчество «Элефанка» из разряда «музыкально-литературного».
Вернёмся к музыке. Абсолютно ясно, что авторы музыки и аранжировок никакого конкретного стиля придерживаться не собирались. Другое дело, что музыкальная мысль существенно расширилась по сравнению с предыдущими работами «Элефанка». И пусть покоится она, в основном, на лучших образцах русского рока, альтернативного «дворового» рэпа, армейской лирике, есть вещи, которые «передают привет» от мастодонтов зарубежного металла. К примеру, песня «220 вольт»: чуть ускоряем темп, поднимаем на октаву вокал, добавляем более расширенное соло — и вот вам уже ранние AC/DC.
Замечу, что почти все песни в стиле рэп до конца таковыми не являются. В них появилась музыка — сквозные гитарные темы, ритм-гитары, клавиши, а главное — очень своеобразные психо-роковые припевы, как, например, в песне «Ладони».
Моя любимая песня в альбоме — «Царь». И с этим связана целая история. Помнится, друг Володя Сапрыкин пару лет назад прислал мне песню «Чёрного кофе». Там, в частности, такие слова: «Их-то Господь вон какой! И впрямь настоящий герой! Без страха и трепета в смертный бой ведёт за собой правоверных строй. И меч полумесяцем над головой, и конь его мчит стрелой!» А далее припев, внимание: «А наш-то наш, гляди, сынок, а наш-то на ослике цок-цок-цок…». С тех пор я часто думал: вообще довольно трудно, наверное, в искусстве выразить мысль, что Господь был царём совсем не в том смысле, в котором казалось некоторым евреям первых веков и целому сонмищу карьеристов много позже.
И вот — Прилепин выдаёт своего «Царя». Выдаёт так, чтобы дошло, прошло в кишки, в нутро (оттуда, смотришь, и в голову…) Абсолютно неподходящая для этой темы музыка в духе стёбных перфомансов «АукцЫона», переходящая в чуть ли не рёв, странным образом только добавляет глубины и работает на идею.
Михаил Визель
литературный и музыкальный критик, переводчик [ «Год литературы», 27.04.2015]
Пушкин в тридцать лет жаловался, что «лета к суровой прозе клонят, лета шалунью рифму гонят». У тебя вышло ровно наоборот. При этом, в отличие, скажем, от Михаила Елизарова, тоже выступающего с песнями, никак не скажешь, что ты недореализовался в литературе. Тиражи, премии, экранизации, поклонники и поклонницы, постоянные турне и встречи с читателями в полных залах, как у рок-звезды… Плюс к этому — гуманитарные поездки на Донбасс… Зачем тебе ещё профессиональные занятия музыкой? Чего такого дают песни, чего не могут дать романы и публицистика?
Захар Прилепин: Совсем другое ощущение контакта с людьми. Я люблю праздники, люблю единение, шум, состояние возбуждения и лёгкого опьянения. На встречах с читателями, знаешь, много замечательного происходит, — но вот таких ощущений точно не получишь.
Ну и потом я несколько подустал от своего писательского образа жизни, от своих, иронично выражаясь, проповедей, я думаю, у меня ещё целая жизнь впереди, чтобы отвечать на вечные вопросы. Я так много выступал как писатель, лектор и объяснитель всего на свете последние лет пять, — что меня начинает мутить уже от самого себя.
Петь, конечно же, гораздо приятнее и веселей.
Михаил: Для писателя очень важно, что он читает. Для музыканта, очевидно, — что он слушает. Что слушаешь ты? На чем вырос?
Захар: Родители слушали Вертинского, Высоцкого, Александра Дольского. Всех названных люблю, но по-разному, все так или иначе повлияли на меня.
Потом юность: началось всё с Гребенщикова, где-то услышал отрывок, всего четыре строки из одной песни — в середине 80-х, и — «мальчик погиб».
Потом помню: деревня Каликино Липецкой области, у меня «Синий альбом», «Ихтиология» и древний, так и не переиздававшийся по сей день концертник «Аквариума» — ощущение абсолютного счастья.
Потом очень скоро пришли — Цой, Кинчев, Александр Башлачёв, «Калинов мост», «АукцЫон» — о каждом из названных могу написать рассказ, оду, повесть — с каждым исполнителем, с каждой из этих групп была прожита часть жизни. Чуть позже — «Телевизор» и Саша Скляр. Много позже — «Машнин Бэнд», Чиж и «Сплин».
Одновременно, естественно, «Пинк Флойд», Боб Марли и весь классический свод, — но более всего я любил Марка Алмонда, «Cure» и, как минимум, минорные, а желательно депрессивные песни A-Ha.
«Депеша», естественно. Брайн Ферри. Несколько позже: «Портисхед», «Бразавиль», «Морчиба» — разнообразный трип-хоп.
Сегодня более всего из рок-классики я слушаю и люблю Игги Попа, из новейшей классики — Дамиана Марли, это крутой тип, в чём-то не уступающий отцу.
Я, конечно, прохожу по верхам, — потому что имён, на самом деле, были сотни, и по сей день фонотека моя обновляется непрестанно и постоянно.
В середине «нулевых» произошло сознательное «опрощение» — во-первых, я натурально влюбился в репера 50 cent — с которым родился в один день в одном году и который удивительным образом сообщает мне такое количество энергии, что это юношеское счастье от ритма и голоса — оно вновь во мне ожило с новой силой.
Потом, в 2007 году произошло открытие русского рэпа, — который до тех пор меня не устраивал по разным причинам. И только появление 25/17 и Виса Виталиса, и ещё чуть позже Типси Типа, расставило всё по местам: наконец появились ребята, которые делают песни не только внятные, но и умные, а степень мужества и даже агрессии, которую они проявляют, — как раз по мне.
…это не означает, естественно, что я слушаю один рэп теперь. Я слушаю всё то, что любил в детстве, слушаю Дольского и Роберта Смита, у меня большая коллекция советских военных песен и мировой классики — и дети мои на слух отличают Чайковского от Рахманинова, а Рахманинова от Свиридова, с утра могут играть в доме Армстронг или Эллингтон, в обед Эминем или Микки Экко, после обеда Олег Митяев или Инна Желанная, следом мой земляк, советский композитор Анатолий Новиков, к вечеру Лок Дог, «Ундервуд» или «7Б»…
Последние новинки, доставившие мне удовольствие, — альбом «Автопортреты» репера Хаски и альбом группы «Новые ворота», называющийся «Колокольное шоу». Ещё меня торкает «Arctic Monkey», много их слушаю последнее время, бодрые ребята. Чего только нет, в общем, наверняка половину забыл по дороге.
Михаил: Ты писал в фейсбуке о чувстве, которое возникает, когда отвечаешь на телефонный звонок — и в трубке звучит голос, знакомый с детства. А знакомы ли Ревякин и Кинчев с твоими произведениями? Или им достаточно того, что «Прилепин — правильный чувак»?
Захар: Я не спрашивал. Наверняка что-то читали.
Точно знаю, что Саша Скляр читал почти все мои книги, включая книгу о Леонове «Подельник эпохи», — и недавно, в связи с этой книжкой, написал прекрасную песню, ещё не записанную, — но я её слышал и в полном восторге.
А у Ревякина или Кинчева — ну как ты представляешь, чтоб я взял и спросил: «А вы читали мой последний роман?»
Мне, право, всё равно, читали или нет. И то, что они меня считают, как ты выразился «правильным чуваком», для меня не менее ценно, если б они считали меня хорошим писателем.
В сегодняшнем контексте мне куда важнее, что им нравится мои песни.
Первую пластинку «Элефанк» высоко оценил Чиж, на второй записал с нами совместку Михаил Борзыкин, а тут — сам видишь, что творится: и Кинчев, и Ревякин, и Скляр… Полубоги моего детства спустились с небес ко мне. Какие уж тут романы — у меня и так праздник.
Михаил: «Русский роман» — толстый, с рассуждениями и идеями — находится (в том числе и твоими усилиями), если не на взлёте, то уж точно не в падении. Чего нельзя сказать о «русском роке». Я к тому, что альбом «Охотник» чрезвычайно меня порадовал именно с музыкальной точки зрения. Это, безусловно, «русский рок», — но в то же время это выход из тупика, в котором оказался «русский рок». Это так специально было задумано или «само получилось»? Кто работал над такими специальными вещами, как аранжировки, саунд, сведение?
Захар: Ну, признаться, втайне была ставка на то, что я обязан сделать такую пластинку, чтоб те, на чьих голосах я воспитан, сказали: парень, в тебе есть что-то такое, что было в нас…
При том, что я не считаю, что Кинчев или Ревякин находятся в плохой форме — они в отличной форме; и совершенно очевидно, что Скляр с каждым годом, как ни удивительно, песни пишет всё лучше и лучше, — всё то, что мы любим у него особенно сильно — и «Маршруты московские», и «Наполовину», и «Когда война на пороге», и «Корабли не тонут», — он сочинил в последние пять лет.
Но что-то в них во всех было такое четверть века назад, что заставляло всё вокруг и нас — их слушателей — по-особому искриться и резонировать.
И я эту искру в сердце нёс все эти годы, и вот раздул из неё небольшой пожар.