я до основания. Возможно, так и здесь получилось — он мысленно как бы прописывал своего героя, максимально объяснял для себя происходящее в его душе, и ему уже было понятно, как вести себя в кадре.
Владимир Казанцев
актёр [ «Новая Сибирь», 24.06.2016]
Мне запомнилась сцена у лифта, когда мы сняли два эпизода без остановки, — и Захар не растерялся, продолжил существование в роли. А потом сказал: «Неожиданно получилось». Это прозвучало как комплимент партнерам. Между прочим, наши сцены Прилепин отработал травмированным: перед этим были съёмки драки в тюрьме, когда в кадре Захар летит на пол, задевая батареи. Костюм не позволял использовать спецзащиту, и Захар ушибся. Но держался очень мужественно.
Пётр Дикарёв
режиссёр [ «Новая Сибирь», 24.06.2016]
Финал картины — открытый. Люблю неожиданные развязки без лишних нравоучений. В целом наш фильм можно назвать несовременным. Вернее, неактуальным. В кадре нет ни одного хипстера, представителя секс-меньшинств, афроамериканца! Кому-то название картины покажется не очень кассовым. А что, у фильма Андрея Кончаловского «История Аси Клячиной, которая любила, да не вышла замуж, потому что гордая была» коммерческое название? Мне совсем не хочется предлагать зрителю развлекуху, которую «можно посмотреть» под попкорн или пиво.
Из отзывов зрителей
Играют актёры толково. Это не пропаганда бандитизма, а кино про то, что нужно следовать заповедям божьим: не грешить, и, в данном случае, не мстить за своих родителей.
Жестокость как проявление беспомощности человека, лишённого корневого жизненного основания. Он уверен, что вершит справедливость и имеет на это право — но, как знать, может, это последний для него путь к Богу, других не осталось… Вот, мне кажется, про это кино. А танец главных героев в исполнении Захара и Артура Согояна — похлеще исповеди, как самый главный разговор с другом. Последний — когда словами уже не смочь, а вот так только — всем собою.
«Взвод. Офицеры и ополченцы русской литературы». Биографические очерки
Павел Басинский
писатель, критик [ «Российская газета», 12.02.2017]
Прилепин стал фигурой не только литературной, но и политической. Это не умаляет его значения как писателя. Может быть, как раз наоборот. Лично мне интереснее писатель, который перерастает чисто литературные задачи и вторгается в жизнь.
Мы постоянно живём войной. Сводки с фронта стали почти обязательны в теленовостях, как прогноз погоды. Так почему не поговорить о войне на материале XIX века? Писатели ведь действительно воевали. Именно воевали, а не смотрели войну по телевизору. И убивали, и «подавляли восстание в Польше», и «аннексировали Финляндию», и «ехали служить на Кавказ». Это же правда.
Сам Прилепин в интервью признался, что толчком к написанию книги стало «высказывание Николая Сванидзе о том, что Прилепин скучает по войне, а русские литераторы так себя никогда не вели, не надо никакую войну путать с Отечественной». Услышав это, Прилепин «огорчился». «Думаю: „Ну что это, он же историк, почему же он такие нелепые вещи произносит публично. Надо написать“».
Тут, конечно, есть элемент ёрничества, но только элемент. Да, книга Прилепина в некотором роде и есть семисотстраничное высказывание Прилепина о высказывании Сванидзе.
Захар
Вообще, когда я стал заниматься этой темой, у меня в голове сформулировалась фраза: «За нами стоит спецназ русской литературы». Мы, конечно, имели представление, что Гумилёв служил где-то, Лев Толстой… Но на самом деле список этот огромен. В России с XVIII века я насчитал более сотни поэтов и писателей, у которых жизнь была напрямую связана с воинской службой. У нас самозванцы русской словесности стали доказывать, что русский литератор — это такой исусик на тонких ножках, который вечно говорит о слезинке ребенка и о прочих трогательных вещах. Причем эти люди активно и настоятельно болеют за украинскую сторону. Но это сложилось не сегодня. Если внимательно смотреть на войну 1812 года, на Крымскую войну, тем более на подавление польских восстаний, — уже тогда колоссальное количество нашей аристократии могло болеть за поляков, за любого противника. В Отечественную войну 1812-го в московских салонах говорили: «Может быть, с Наполеоном стоит решить миром? Это просвещённая нация…»
Видимо, это такая коллизия, которая воспроизводится из века в век. Какая-то часть российской аристократии, интеллигенции, так называемого прогрессивного сообщества выступает защитниками интересов чужеродных сил.
Андрей Рудалёв
критик, публицист [ «Свободная пресса», 12.03.2017]
В одном из интервью Захар Прилепин говорит, что «поэтами и писателями Золотого века были сумрачные ребята, которые в любой момент садились на лошадку, брали пику и ехали воевать куда угодно: на восток и на запад, на север и на юг. Ехали, воевали, об этом писали, не видели никаких причин по этому поводу рефлексировать и каяться».
Всё это не отменяет и своей личной позиции, собственного взгляда. Критичность не становится манией, не затмевает долга служения Родине: «ни ощущения Вяземского, связанные с „окровавленной“ Россией, ни пушкинские послания „во глубине сибирских руд“ никак не мешали им участвовать в милитаристских затеях государства».
Они чувствовали свой долг перед Отечеством, верой, русской цивилизацией. Таков был их инстинкт жизни, который естественным образом вписывался в тысячелетний строй отечественной культуры.
Культуры распахнутой общности, противостоящей любым энергиям распада, раздора, разъединения.
Зацикленность же на себе и презрение к людям… Черта совершенно не свойственная и даже дикая в рамках традиционной отечественной культуры, о чувстве сопричастности которой постоянно говорит Прилепин. К её величию, а не к собранию «слезливых гуманистов, истериков и „общечеловеческих“ невротиков», а также разномастных «кривляк».
Всем им, по словам Прилепина, преподал урок ещё Державин, который «мог ревностно, упрямо, последовательно служить не только Родине, но и государству, которые досужие мыслители новых времён так полюбили разделять (покажите место надреза! а то всё кажется, что пилят по живому телу), — и остаться при этом великим поэтом».
В этой связи важен и вопрос героев. Сейчас в силу торжествующих буржуазных реалий обществу навязываются весьма сомнительные персонажи. Не будем тут трогать императора Николая II, но, к примеру, Колчак, Маннергейм или Мария Бочкарёва, про которую был снят фильм «Батальон»… Зачем выстраивать исторические качели, когда есть всамделишные герои, которые, если хотите, могли бы объединить общество.
Захар Прилепин о некоторых из них рассказал в первом томе своего исследования. Берите Дениса Давыдова, Чаадаева, Раевского, Бестужева-Марлинского. Вот о ком нужно писать книги, снимать фильмы, максимально пропагандировать их отношение к таким понятиям как долг, Отчизна. Для них огромная Россия становилась сконцентрированным «скученным селением», где живут ближние, родня.
Ещё одно из важнейших посланий прилепинского «Взвода»: неверие власти в свой народ. Из-за этого и возникают многие проблемы и исторические катаклизмы. Необходимо понять и осознать аксиому: у России один союзник — её народ.
«Равнение на солнце. Время оставить Бронзовый век и возвращаться в Золотой» — этими словами Прилепин завершает свою книгу и открывает неразрывную культурную связь отечественной цивилизации.
Андрей Коробов-Латынцев
философ, публицист [ «Завтра», 08.03.2017]
Прилепин своей книгой будит в русском человеке его имперское чувство, его одновременно бунтарскую удаль и державную честь (невыносимая русскость бытия включает в себя эти крайности), его, в конце концов, патриотизм. Будит органическое чувство Родины, чувство истории, которую не распилить, не разделить так просто на то, что нравится, и что не нравится. Тут надо принимать всё разом, как есть, потому что другой истории у нас нет, и другой Родины нет.
Прилепин напоминает читателям о русской литературе как русской победе: «Поэтическое русское слово (мы говорим, конечно, о светской поэзии) возникло не как лирическое журчание, а как победный — в честь ратной, наступательной, победительной славы — салют».
Невероятно важны прилепинские замечания и сравнения по ходу книги. Он может, например, сравнить одного из героев книги (не скажу какого, прочитайте — узнаете) с Александром Андреевичем Прохановым; может, рассказывая о подавлении Денисом Давыдовым польского восстания, бегло заметить о том, как все эти события нелепо воспроизводятся из столетия в столетие, намекая на недавние события «на одной соседней территории, которую поляки считали и по сей день считают своей провинцией»; может убийственно пошутить над нашими нынешними либералами, пытающимися корчить из себя «Чаадаева»: «Которое уже десятилетие пытаются имитировать Чаадаева: взгляните, я тоже сноб, у меня тоже на лице словно бы усталая иезуитская маска, я тоже, что самое важное, презираю ничтожество России, — ах, разве я не Чаадаев?», и заключить строго: «Имитаторы и фарисеи — куда вам Чаадаев, зачем?»
Всё это крайне актуально сегодня. Актуально — сравнить наше время и то, далёкое, золотое, но такое похожее на наше (это постоянный рефрен книги Прилепина: времена ничем друг от друга не отличаются, всё то же самое). Это актуально, потому что сегодня, возможно, на фронтах ДНР или ЛНР воюет пока ещё неизвестный поэт, который станет в будущем новым Пушкиным, откуда же нам знать!
Мы в это не верим, в то, что может явиться Пушкин, потому что не имеем сил и мужества поверить, а Прилепин хочет, чтобы поверили. Потому что если мы не будем верить в то, что сейчас может явиться Пушкин, то и встретить его не будем готовы. В книге Захара по этому поводу замечательные строки: «Поэт уходит, но отвоёванная им Родина и священное место для рождения нового поэта остаются».