Поэтому надо верить. Верить в русских героев — героев всех фронтов, как военных (в буквальном смысле), так и литературных. Ведь это и значит верить в Россию.
Россию, о которой Захар пишет, что о ней создаётся такое впечатление, «что это не огромная Россия, а скученное селение с несколькими, всем известными перепутьями, где один поэт, по дороге в южную сторону, встречает другого, мёртвого, а на обратном пути едва не встречает — третьего, ещё живого».
Конечно, это только лишь впечатление, но какое точное! А создаётся оно потому, что в пространстве нашей России (России Вечной, по замечательному определению русского философа Юрия Мамлеева) все встречи — неслучайны, все пути не выдуманы, и сами эти пути есть не что иное как невидимые нити между людьми, чьими судьбами стягивается весь этот невероятный простор в нечто единое — в Россию.
Константин Комаров
публицист [ «Про Арте»]
Каждая глава этой объёмной книги озаглавлена броской (и, разумеется, посвящённой войне) строчкой литератора, которому глава посвящена. Общая интонация этих цитат — торжественная, патриотически приподнятая. В этой тональности выдержана и вся книга — своих героев Прилепин воспринимает именно как героев, послуживших Отчизне.
Фраза Прилепина — плотная, подтянутая, «телеграфная», сдержанно-экспрессивная. Часто он использует иронию, «заземляет» описываемые события, но и жёсткий сарказм при необходимости привлекает. «Жаль, не знаем о жизни этого литературоведа никаких подробностей» — так «осаживает» Прилепин безымянного литературоведа, усомнившегося в событийности жизни Катенина. Описание ратных дел персонажей изобилует деталями, психологическими и характерологическими нюансами (так, например, внимательно прослеживаются истоки безумия Батюшкова).
Следуя в целом хронологическому принципу, Прилепин, однако, умело прибегает и к ретроспекциям и к «заглядам» в будущее. Он уверен в том, что сослагательное наклонение история терпит, и нередко останавливается на возможных, не случившихся разворотах писательских судеб (анализирует, например, как сложилась бы жизнь Державина, не соверши он тот или иной поступок). О военных операциях пишет со знанием дела (например, о технике партизанских наскоков Дениса Давыдова). Проводит смелые и оригинальные историко-литературные сближения: так, в Денисе Давыдове видит «Высоцкого своей эпохи», а Батюшкова на основании «маниакальной честности» сопоставляет с Шаламовым.
Евгений Фатеев
публицист, дизайнер, креативный директор агентства «StreetArt» [«66.RU», 02.06.2017]
Такие книги, как «Взвод», взламывают интеллигентские штампы, проводят честные и точные генеалогические связи между авторами прошлого и настоящего, не причёсывают авторов, а умеют видеть и понимать их такими, какими они были на самом деле.
Во «Взводе» реализованы замечательные техники актуализации прошлого. Думаю, многие считают эту работу актуализации чем-то подчинённым, прикладным. Но это не так! В наше время тотальной информации, всеобщей медиевизации, обманчивой информированности, — эдакого информационного барокко, — актуализация прошлого — почти демиургический акт, требующий компетенций миростроительства, которыми обладают очень немногие.
Эту книгу медийное сообщество и сообщество немногих ещё оставшихся критиков дружно замалчивают. Замалчивают по понятным причинам, расценивая её как попытку Прилепина найти себе в прошлом единомышленников, чьи судьбы рифмуются с его сегодняшней биографической и творческой траекторией. И всё это в книге тоже есть.
А ещё в книге чувствуется не только канонада Донбасса, который опалил всех нас, но и звуки взрывов той войны, которая разыгралась в нашей культуре.
Потихоньку либеральный мейнстрим, воцарившийся у нас лет 30 назад, истончается, даёт течь. Вероятно, уже скоро он займёт своё место ad marginem. Хотя существует и другая вероятность. Ведь странное дело! Дискуссия «государственники/западники» длится у нас уже 200 лет, но «западничество» не персонализировано. Оно существует как бы само по себе. Оно не висит на стене, прибитое человеком-гвоздём, великим именем, или людьми-гвоздями.
Наше туземное западничество сложно пришить к действительно значимым именам нашей культуры. Мы более или менее знаем, помним и слышим имена текущие. Пока помним, пока знаем. Как правило, это какие-то резвые и очень бодрые публицисты. Они, как бесстрашные бабочки, бросаются в разгорающиеся костры нашей социальной памяти и быстро сгорают в них. Кто помнит сегодня пламенных публицистов перестройки? Всех этих корякиных, черниченко и прочих? А ведь гремели! Тиражи имели. Зачали кучу дурацких мифов, которые как бы сами по себе взялись и поселились в нашей памяти, даже учебниках. Они — эдакие интеллектуальные сороки-сплетницы, творцы эдакого «осадочка» в нашей культуре. Их мифы рано или поздно опровергаются и разбиваются, потому что факты — штука упрямая.
Но «осадочек» остаётся, превращаясь со временем в тягучий и плотный ил, мешающий нам чтить несправедливо забытых и любить заслуживающих любви.
Мне кажется, книга Прилепина как раз про всё про это. «Взвод» — пример эдакого культурного клининга.
Ольга Воронова
доктор филологических наук, член комиссии по культуре Общественной палаты РФ [ «Завтра», 11.03.2017]
«Взвод» — новая попытка перекинуть мост из нашего литературного «позавчера» в день сегодняшний.
Метод Прилепина близок к пушкинскому пониманию поиска формы повествования как некоей перспективы, не ограниченной во времени и пространстве:
И даль свободного романа
Я сквозь магический кристалл
Еще не ясно различал…
Книга Прилепина и есть опыт «свободного романа», «путешествия в Золотой век», в котором жизнь давно ушедших персонажей вдруг заискрилась, подобно старому доброму вину двухсотлетней выдержки, обрела не только плоть и кровь, но и поразительную современность.
Оригинальность взгляда Прилепина на наше далёкое культурное прошлое в том, что история русской литературы первой половины XIX века увидена в ней сквозь призму истории России как неотъемлемая составная часть имперской политики великого государства. Само становление русской военной и литературной культуры рассматривается в ней в неразрывном единстве, как живительный фермент формирования патриотического сознания в русском обществе на протяжении нескольких столетий.
Заслугой автора является феноменальное сопряжение двух ключевых концептов (литература и война) как базовых основ нашей культурной истории, нашего национального самосознания, нашей ментальности.
В книге Прилепина нет ни грана дилетантизма. Её большие и малые открытия основаны на фундаментальной источниковедческой базе, со всеми параметрами серьёзного, практически диссертационного исследования: актуальностью, научной новизной, историей вопроса.
Военная история государства Российского осознана в ней как ключевой источник имперского и постимперского сознания в мега-пространстве русской культуры. На вопрос о первоначалах державного сознания, государственнического инстинкта — главного «базового элемента» русского менталитета, и, в конечном счёте, «загадочной» русской души — писатель-литературовед отвечает в высшей степени аргументированно, выстраивая систему доказательств и фактов с убедительностью математической аксиомы.
Завершается книга мыслью о преемственности, «реинкарнации» Золотого века в тридцатые годы XX века. Очередное парадоксальное наблюдение: «Гусарское поведение тех лет, характерное для Симонова, Долматовского, Слуцкого, Павла Когана, Михаила Луконина, культ дружеских посланий, культ воинской дружбы, культ мужества и победы — всё это вдруг явилось тогда, подарив нам несколько поэтических шедевров, которые ещё придется перечесть».
Замечательны страницы и о «спецназе русской литературы», её боевом авангарде и его славном предводителе, на роль которого история и судьба выдвинули Пушкина, обойдённого, вопреки его страстному желанию, военной участью. На основе глубокого анализа военной темы в пушкинских стихах, красной нитью прошедшей через всё его творчество, повествователь делает примечательное наблюдение: «В полной мере не сложившаяся личная воинская история — одна из постоянных пушкинских рефлексий, пронесённых через всю жизнь <…> Так что — объективно — без него „Взвод“ не полон»:
Мне бой знаком — люблю я звон мечей;
От первых лет поклонник бранной славы…
Для Прилепина Пушкин «не просто идеальный символ Золотого века, но и фигура, удивительным образом объединяющая всех, собранных в этой книге». Следует точный вывод: «Получается, что и в этом — военном — смысле фигура оказывается всеохватывающей, неотменяемой, определяющей».
Действительно, «если этому взводу нужен взводный, то он есть: Пушкин»
Так пушкинский «магический кристалл» помогает Захару Прилепину, а вместе с ним и читателям увидеть в новом свете особую магистральную линию всей русской литературы — ту магистраль, которая самым естественным образом привела — не могла не привести! — автора книги «Взвод» в сражающуюся Новороссию, в судьбоносный для его жизненной и творческой биографии Русский Батальон.
Донбасс: батальон
Захар
Зимой 15-го моему товарищу Александру Казакову, работавшему советником Главы ДНР Александра Захарченко, понадобился помощник — и он предложил мне поработать с ним вместе.
Сначала я был консультантом по информационной политике при администрации ДНР, но вскоре получил должность советника и офицерское звание.
С Захарченко мы виделись едва ли не в ежедневном режиме, объездили по много раз все передовые позиции, и много о чём переговорили при самых разных обстоятельствах.
Александр Владимирович Захарченко — конечно же, это удивительный человек, потрясающий, великолепный, невозможный человеческий образец. И я убеждён, что соразмерных людей в своей жизни не встречу. Я встречу других замечательных людей, хороших в том или в другом. Но если ты побывал на сибирской реке с Ермаком Тимофеевичем, то у тебя нет шансов встретить другого Ермака. Если ты со Стенькой Разиным плавал на стругах — ещё одного Стеньку Разина ты не встретишь.