ой Народной Республики Александра Захарченко.
Андрей Веселов [ «РИА Новости», 10.10.2017]
Донецк выглядит спокойно и довольно мирно. Но это не вполне справедливое ощущение: возле дома Прилепина дважды снимали фугас, и он переехал в расположение батальона.
Батальон расквартирован в бывшем отеле «Прага», в самом центре города. Здесь штаб, командование, казарма. Боевые позиции батальон держит за сто километров отсюда, на «линии соприкосновения» с противником — то есть на линии фронта, по другую сторону которого, предположительно, расположены позиции морпехов ВСУ. Действует принцип ротации: бойцы батальона несколько дней проводят на передовой, потом их сменяют, и они возвращаются в расположение.
Командир батальона — Сергей Фомченков, он из России, для отряда это исключение. Большинство здесь всё-таки из ДНР или ЛНР. На войне с самого начала, дослужился до начальника штаба артиллерии второй бригады в Луганске. С Прилепиным они знакомы, по его словам, «лет двадцать», и именно он рекомендовал его в командиры.
Начальник штаба — Александр Крештоп, местный, с Донбасса. До войны работал шахтёром, сначала слесарем, потом механиком, никакого отношения к военному делу никогда не имел. Записался в ополчение, когда увидел, что от обстрелов украинской армии гибнут не только взрослые, но и дети. «Мотивация самая большая была — это гибель первых детей. У меня у самого есть дети, я очень за них переживаю», — говорит Крештоп.
Конфликт в Донбассе, считает Александр, начался не вдруг и не просто так, а долго вызревал. Притеснения русских и русскоязычных, «донбассофобия» — не выдумка и не преувеличение. «Я русский по национальности, меня впервые обидело, когда я паспорт получал в 16 лет. Я заполнил анкету, везде написал, что я русский, мне выдали паспорт, написали, что я, оказывается, украинец», — говорит начштаба.
Другой отложившийся в памяти факт — это демонстративное патрулирование Донецка после избрания президентом Виктора Ющенко милиционерами из западных областей: «Они ходили с собаками по центру города и прямо нам говорили, что Донецк — бандитский город, и вы все бандиты…»
«У нас очередь из добровольцев размером ещё с один батальон, — говорит Прилепин. — Берём в основном местных, хотя в батальоне служат выходцы из разных стран. Из России стараемся не брать, но пишут многие. Тут не нужны люди, которые, скажем, поссорились с женой и поэтому решили — теперь я еду на войну».
В рядах прилепинского батальона служит Айо Бенес, чернокожий гражданин Латвии. Образование Бенес получил в Великобритании, где выучился на микробиолога, и заодно вступил в британскую компартию. Себя он считает марксистом-ленинцем, а происходящее на Донбассе — национально-освободительной революцией, которая со временем (по марксистским законам) должна перерасти в социалистическую.
Произошедшее на Майдане, в свою очередь, Айо называет «реакционным путчем», который был осуществлён при поддержке «американского и европейского империализма». Поэтому Бенес и приехал на Донбасс. А вот путь в Латвию для него теперь закрыт.
«На меня там заведено, кажется, четыре уголовных дела, за „призывы к насильственному свержению государственного строя“ и „участие в незаконных вооружённых формированиях“», — говорит Бенес.
«Я не смогу вернуться, пока Латвия не станет действительно демократическим государством, не признает ДНР и ЛНР. А я уверен, что в будущем так и будет! Вот тогда я поеду в Латвию. Пока же я получил гражданство ДНР».
Другой доброволец приехал с Кубани, поэтому и позывной у него — Кубань. В отличие от марксиста Бенеса, он «приехал сюда защищать веру православную, святую Русь, потому что сейчас идёт антихристианское движение со всех направлений».
Кубань — глубоко верующий человек. Даже в окопах под обстрелом он запрещает сослуживцам ругаться — это «большой грех». А на базе в «Праге» занимается оформлением молельной комнаты, которую называет «часовней».
«Люди разные, но большинство не заморачивается по поводу какой-то идеологии. Есть интуитивное, иррациональное ощущение собственной правды — только оно и держит», — говорит Прилепин.
Александр Крештоп
начальник штаба «батальона Прилепина» [интервью Л. Зуевой, 2021]
Надо признать, я к моменту знакомства с Захаром ничего про него не знал. Совершенно ни-че-го. Сослуживец, было дело, сказал: какой-то писатель материально помогает батальону, куда меня тоже позвали. И всё. Я с усмешкой это воспринял — романтик-писатель, которому деньги больше некуда девать. Солидные, между прочим, суммы.
Первое знакомство было мимолётным и стоит признать — оставило те же чувства. Он тогда документы заполнял, необходимые по службе. Вечер, полутёмная канцелярия, сидит с широкой улыбкой, пишет, данные свои вносит. Ну, думаю, точно романтик, — лишь бы не мешал.
А потом пошло-поехало. Боевые задания, позиции. Нужно было ездить по сто с лишним километров по республике. А это, знаете ли, почти вся республика и есть… Как результат — знакомство наше пошло по-новому, общение и возникшая впоследствии дружба развивались в геометрической прогрессии. Срослись мы, в общем. Так и жили. Ездили на его джипе по делам батальона. Другого транспорта сначала у нас и не было, так, ЗИЛ-130, автомобиль РАФ…
Я знал, что он советник Главы республики, и относился, конечно, как к более высокому по статусу человеку, нежели я. Но он никогда этим не хвастал. Многие командиры и бойцы раза три-четыре за свою службу бывали у Захарченко, но потом годами об этом рассказывали, бестолково бахвалясь. А Захар бывал у Главы очень часто. И Глава приезжал к нему домой. Сам видел. Да и остальные его достижения писательской и политической деятельности открылись нам, конечно, только со временем. Сильно позже. И на отношения никак не повлияли. Ну, ходит он на телеканалы, ну, общается с Главой одной маленькой непризнанной республики, а иногда и с Главой одной Большой империи. Наши отношения не менялись от этого, развивались чисто по-человечески.
Ринат Есеналиев
ополченец [интервью Л. Зуевой, 2021]
В ополчении я с 20 мая 2014-го. Служил у Гиви, застал Иловайск и Аэропорт, потом служил в артиллерии на должности командира огневого взвода и старшего офицера батареи. Захара знал по книгам и, когда мне сказали, что он приезжает на Донбасс, сразу же ему написал. У меня половина близких друзей-сослуживцев ходила в той форме, что в тот год[1] Захар завёз с большой земли.
Мы с ним периодически виделись, и он не раз от меня слышал, что многим парням было очень тяжело служить в системе, где дисциплинарные гайки закручивались по тому принципу, как это делается в мирное время в невоюющей армии. Уверен, что не только я говорил ему подобное. Поэтому, когда только стало известно, что Захар создаёт батальон, который будет напрямую подчиняться главе ДНР, а комсостав в основном формируется из ополченцев первой волны, — я сразу сказал Захару, что точно окажусь в таком «хозяйстве».
Батальон, конечно, был уникален по многим аспектам, но главное, что нас отличало, — это то, с какой мотивацией туда приходили люди. Политика была такая: пришёл воевать — воюй. Пусть и в условиях минских договорённостей, но всё же возможностей на «ответку» будет куда больше, чем у большинства частей.
Захар меня в качестве командира удивил тем, что не перетягивал на себя одеяло, большинство вопросов непосредственно на передке решал конечно же «Фомич», Сергей Фомченков. Но бывали случаи, когда присутствие Захара напрямую влияло на дальнейшую обстановку.
Я как артиллерист (кстати, в четвёртом поколении) всегда подымал бучу насчёт того, что нам нужна своя ствольная артиллерия, ведь на наших полковых товарищей надежды не было по разным причинам. Но по штату она нам была не положена. Хотя если бы вдруг нечто подобное у нас появилось, то обратно бы мы уже это никому, естественно, не отдали.
Когда мы встали на Южном направлении в районе Сосновки, подходы к нашим позициям накрывали как крупнокалиберными пулемётами, так и миномётами. Пока мы засекали точки, с которых по нам ведётся огонь, и пока добивались того, чтобы по ним открыли ответный огонь, времени уходило слишком много, и это ни приводило ни к каким результатам.
Когда на новые позиции приехал Захар, я даже не стал ничего говорить по поводу всей этой ситуации. Подумал, лучше один раз самому увидеть, чем сто раз от кого-то услышать. И вот когда Захар под огнём противника полз к нашим позициям, сразу стало понятно: от писателя и человека, способного решать вопросы батальона на любом уровне, ничего не остаётся — просто солдат, просто Захар. Терпение и желание разобраться в обстановке — вот и всё, что тогда в нём читалось.
Мы с ним поговорили на следующий день о случившемся:
— И что, парни каждый раз так добираются по-пластунски к своим же позициям?
— Ну не каждый, но почти, через раз; чудо, что ещё никого не задело.
— Ты про миномёт, помню, говорил. Это решит вопрос?
— Решит, конечно, лично за это ручаюсь, но где его взять? И как нам его «легализировать» и оставить на «постоянку»?
— Ты узнай хоть приблизительно, где можно достать, а остальное я решу.
То, как нам достался миномёт и где мы его нашли, это история даже не отдельного рассказа, а чуть ли не приключенческого романа. Но 120-й полковой миномет образца 1938 года у нас всё же появился.
Захар никогда не говорил, что он готов днями и ночами не вылазить с передовой, независимо от обстановки. Ему и не нужно было. Но в отличии от других, кто состоял на подобной должности и обладал подобным влиянием, он понимал, что на войне лучше всего всё осознаешь через свои руки и ноги, иначе линии на картах и сухие доклады с передовой только этими самыми линиями и останутся, без понимания того, что там сражаются и гибнут живые люди.
Сергей Фомченков
руководитель «Гвардии Захара Прилепина» [интервью Л. Зуевой, 2021]