Денис Гуцко
писатель [ «Взгляд», 27.06.2019]
Читая про «некоторых, которые не попадут в ад», я ловил себя на странном чувстве зависти к ним. Эти люди могут — и сделали в своей жизни ясный, однозначный выбор, и последовали за ним. Они решили, что это их война — и за этим большим неподъёмным решением (в вас когда-нибудь стреляли?) последовали судьбы крупной лепки, торчащие на две головы над нашим безвременьем.
Захар
Раньше были: князь Игорь, Ермак, Стенька Разин, Ковпак, — и вот это всё мы запоминали, мы пели об этом песни, мы знаем их имена. И вдруг сегодня герои от нас уходят. Захарченко, Гиви, Моторола. Меня поражали эти люди. Мне казалось, они состоят из каких-то невозможных химических соединений. И они исчезают, и могут не вернуться. Через 10 лет никто и не вспомнит.
Роман — это слабая попытка ускользающими пальцами хоть как-то зафиксировать эту ситуацию: было такое время, была такая война, в которой огромное количество людей, считающих себя русскими, готовы были за это положить свою жизнь.
Матвей Раздельный
критик [Facebook, 11.04.2019]
В книге несколько литературных портретов: конечно же, Бати — Александра Захарченко, Александра Казакова, Ташкента, прочих ополченцев. Но не только их.
Во-первых (хронологически), это Хаски. Во-вторых, Эмир Кустурица. В-третьих, Никита Михалков. В-четвёртых, Эдуард Лимонов.
Портрет Эдуарда Вениаминовича удался лучше всех, хотя замечателен каждый. Дед, думаю, разозлился, если прочитал. Не потому, что Прилепин его ругает (он его не ругает вовсе), но потому, что Прилепин признаётся ему в любви и видит в нём человека, а не божество. Видит его насквозь.
Сам Прилепин (герой-рассказчик) предстаёт немножко — что есть, то есть — Хемингуэем, немножко Лимоновым. Такого Прилепина мы ещё не видели. Впервые он пишет с позиции практически сверхчеловека. С самоиронией, безусловно, но тем не менее.
«Некоторые не попадут в ад» — роман крайне смелый.
Мария Арбатова
писатель [ «Национальный бестселлер»]
Историки могут иметь свой взгляд, но написанное пером не вырубишь топором, и этот фрагмент жизни Новороссии навсегда останется в читателе увиденным глазами Прилепина. С его верой в хорошего царя и плохих бояр, с ощущением базового предательства и потребностью в деталях рассказать, как именно было, прорываясь сквозь ложь со всех сторон.
Книга написана как полевые дневники мастера, равнодушного к конструкции, потому что он пишет по живому. Она останется как памятник Александру Захарченко, его бойцам, смутному времени и недоговороспособности власти.
Ольга Погодина-Кузмина
сценарист, писатель, критик [ «Дружба народов», сентябрь 2019]
«Захар» — этот псевдоним-маска, уже накрепко приросший к фигуре авторского героя, — ощущает почти телепатическую связь с Александром Захарченко, главой ДНР, «Батей», как называют его бойцы и приближённые.
Отношения повествователя с «Батей» замещают в книге любовную линию. Хотя на страницах романа появляются и жена, и потенциальная возлюбленная героя, которая чуть не увлекла писателя-майора в то самое взаимное головокружение, пресловутый «солнечный удар». Но женщины здесь выступают даже не на третьих ролях. Тихое семейное счастье или же потенциально бурная страсть не выдерживают конкуренции в сравнении с мужской дружбой, которая пьётся большими глотками, с упоением, с мальчишескими выходками, хмельной бесшабашностью. С лихими подначками и крепкой взаимовыручкой, одинаково бесценными в суровых обстоятельствах военного конфликта. Мальчишество, азарт игры, удар адреналина по венам, неустроенная жизнь, стремление занять ведущую роль в иерархии мужского братства — автор не особенно скрывает, что именно по этим причинам большинство героев книги оказываются на линии разграничения. Идеи справедливости и благородной ярости вскипают скорее пеной на этой волне. Да и сама волна вскоре разбивается о скалы обывательской реальности.
Искренняя и взаимная привязанность Захара к Захарченко, эта мистическая зеркальность двух людей отдаётся то ли гоголевским, то ли гофмановским инфернальным смешком: герой сам чуть было не занял пост главы ДНР. Потому гибель Захарченко герой ощущает наполовину как убийство самого себя. Эта смерть символизирует разрушение всех романтических иллюзий героя. Он уезжает с Донбасса, и за его спиной остается лишь темный гибельный лабиринт.
Андрей Коробов-Латынцев
философ, публицист [ «Завтра», 31.07.2019]
«Я всем существом надеялся, — пишет Захар, — что Захарченко, приняв смерть, — вырвет, выбросит из-подо льда свою республику, свой народ; иначе какой тогда смысл был во всём?..»
Победа в войне у Прилепина обеспечивается не только количеством пушек (как думают обычно о войне), и даже не только нравственной правотой Донбасса по отношению к украинским карателям. Прилепин прекрасно понимает, что одними пушками войну не выиграть, будь у тебя их хоть сто тысяч (а у Республики сто тысяч не было и нет), и одной только нравственной правоты недостаточно тоже, увы. Поэтому он пытается найти ещё какие-то иные, метафизические пути к победе. Через смерть, например. После смерти Захарченко (это центральное событие в книге и одно из центральных событий в Донбасской войне) Прилепин вспоминает историю об отце и сыне, которые угодили вместе в полынью, и отец, чтобы спасти сына, ухватил его за шиворот и с силой бросил его из ледяной воды, а сам после этого стремительно ушёл под лёд. Сын остался жить. «Отец выбросил сына силой своей смерти», — заключает Прилепин, и пишет, что его собственный отец умер рано, потому что устал жить, но выбросил его самого вперёд, вверх, опять же — «силой своей смерти».
«Есенин. Обещая встречу впереди». Биография
Евгений Фатеев
публицист, дизайнер, креативный директор агентства «StreetArt» [ «Завтра», 27.12.2019]
Книга Захара о Сергее Есенине огромна. Более тысячи страниц. Её просто необходимо прочитать. Её просто необходимо прочитать сразу. Максимум в 2–3 присеста. Именно тогда сработает вшитый в неё спецэффект. Читатель сможет не только понять, но и прочувствовать «испитость жизни» великого поэта до последней капли, закрытие всех поднятых им тем, невозможность жить дальше.
Эта книга сделает читателя сложнее.
Захар Прилепин призывает глубже смотреть на Есенина и его творчество. И демонстрирует не только глубину и триумфальную сложность — он блестяще показал, заставил прочувствовать невероятную и многосоставную одновременность Есенина. И ни одна нелицеприятная тема не обойдена автором, который работает на том градусе откровенности, открытости и даже душевной раздетости, на который способен только писатель высшей лиги.
Захар
Для меня Есенин — самый главный поэт, литератор, мыслитель в истории нашей литературы, я думаю о нём всю жизнь, сверяю себя с его стихами, судьбою. И когда я наконец решился написать книгу о нём, поймал себя на том, что буквально вхожу, невольно (а возможно, и вполне осознанно) вписываюсь в жизненную канву этого человека, пропитываюсь ею.
Для меня было огромной честью принять предложение от «Молодой Гвардии» написать монографию о Есенине, это было своего рода вызовом. О Сергее Есенине написано очень много, и для того, чтобы литературно переосмыслить Сергея Александровича — ведь книга не столько о поэзии, сколько о судьбе, — необходимо самому пройти определённый путь, достичь соответственного уровня осознания, преломления. Идея написания такой книги вызревала с 2005 года. Но после событий на Донбассе (я этого никогда не скрывал), после всех разочарований, что вызвали эти коллизии, я понял, что могу всерьёз говорить о Есенине.
Почему вдруг так, какая связь? Да всё очень просто: определённую чашу горечи необходимо было испить самому, чтобы попытаться понять этого незаурядного и мятущегося человека.
О Есенине говорится слишком много чепухи. Люди с повышенной филологической самооценкой позволяют себе вальяжно рассуждать о поэзии Есенина, о его женщинах, о его взаимоотношениях с властью, с церковью, о его скорбной кончине, наконец. Но всё это подается в таком виде, что аж тошно становится. Причём Бог бы с ним, с тоном подачи — просто всё это, по большей части, наглое враньё.
Михаил Пророков
журналист [ «Коммерсантъ», 06.04.2019]
Соблазн назвать прилепинский том ЖЗЛ про Есенина чем-то вроде духовной автобиографии, несомненно, велик. Однако вряд ли существо дела сводится к этому.
В своей книге Прилепин приводит фразу Есенина, сказанную после смерти Блока: «Есть два поэта на Руси: Пушкин и Блок. Но счастье нашей эпохи, счастье нашей красы открывается блоковскими ключами». Встреча в этой фразе трех понятий — «эпохи», «красы» и «ключей» — при всей каждого из них туманности весьма симптоматична. Причем не только для Есенина, но и для автора его биографии: ведь если поэт, подбирая ключи к времени, ищет их в ритме и образах, то биограф ищет героя, который мог бы стать таким ключом.
Почему к эпохе, которая для многих делится на «блоковскую» и «маяковскую» половины, Прилепин решил подобрать есенинский ключ? Можно выделить три причины.
Первая — совпадение героя с эпохой. Есенин — чистейший образец человека, совпавшего с эпохой. Именно Есенин и его друзья-имажинисты больше всего в первое послереволюционное время соответствовали тому, что в наши дни стало принято обозначать словом «успешный». Их любили, ими восхищались, платили щедрее всего тоже им.
Вторая — несовпадение героя с эпохой. Завершились отношения между поэтом и временем не просто неудачно — трагически. В наши дни, когда для литературы — ну хорошо, для книжного рынка, хотя это почти уже одно и то же, — так важны стали истории успеха, жизнь и смерть Есенина могут стать примером того, как за успех приходится отдавать ту цену, которую никому не захочется отдавать.