Она пожала плечами:
— Хреново. Это значит — хорошо. Лучше пусть все будет хреново, чем тихо-мирно удалиться на покой. Вся та фигня, что нынче творится, все те деньги, которые наши суперпупербогачи высасывают из экономики, все те штучки-дрючки, которыми большие телефонные компании погубили «Пигсплин»… Все это вызывает у меня только одно желание — бороться, бороться и бороться!
Вокруг нее сгрудились анонимусы, явно впечатленные такой речью. Хотел бы я уметь так говорить.
И тут меня снова захлестнула паранойя. А что, если за мной следил через компьютер тот самый анонимус? Может, это он со своими приятелями той ночью вел со мной призрачную переписку в мессенджере? Мне почему-то представлялось, что те ребята живут за тысячи миль отсюда, в крохотном городишке, где им некуда девать свободное время. Но ведь они могли оказаться практическим моими соседями. А может, мне так и не удалось вычистить их из своего компа и они следят за мной непрерывно, а увидев, что Лиам потащил меня на демонстрацию, тоже явились сюда?
Нет, так дальше нельзя. Надо привести голову в порядок. Выспаться бы хоть разок как следует, и я буду как новенький. И вдруг до меня дошло: а ведь я живу в таком состоянии уже много лет. Если бы выдался хоть один нормальный день, день, когда родители не будут трястись из-за денег и работы, день, когда я смогу побыть обычным студентом, или обычным программистом, или еще хоть кем-то обычным…
Да вернется ли хоть что-нибудь к нормальности?
А толпа все прибывала и прибывала. Мне уже доводилось маршировать на больших демонстрациях в своем городе, но обычно они проводились с разрешения властей, в организованном порядке. А сейчас все было иначе. Все лето я краем уха слышал, что размах протестов ширится, с каждым разом в них вливается все больше народу. Но смысл этого дошел до меня только сейчас, когда я понял, что нечленораздельный рев, раздирающий барабанные перепонки, это всего лишь голоса тысяч и тысяч людей, разговаривающих одновременно на очень тесном пространстве.
— Черт возьми, — буркнул я. Лиам ухмыльнулся, осмотрелся и показал мне свой телефон. На экране шла прямая трансляция с какого-то беспилотника, одного из тех, что с жужжанием проносились над демонстрацией. На одних были полицейские эмблемы, на других — логотипы новостных каналов, третьи пестрели радугами, лозунгами и ухмыляющимися черепушками. Но большей частью они были зловеще-черными и могли принадлежать кому угодно. Тот, передачу с которого ловил Лиам, кружился над толпой медленными восьмерками. А толпа между тем растянулась вниз аж до Гроув-стрит, а вверх — до Голден-Гейт-авеню, и из боковых улочек вливались новые потоки народу с самодельными плакатами.
Лиам, чуть ли не приплясывая, показывал телефон всем подряд: Труди Ду, анонимусам, каждому, кто мог хоть секунду простоять неподвижно. А я тем временем боролся с паникой. Один раз мне уже довелось побывать в гуще огромной хаотичной толпы. Это случилось в тот день, когда прогремели взрывы и над городом взревели сирены воздушной тревоги. Тысячи людей хлынули на станцию метро «Пауэлл-стрит». Люди стояли настолько плотно, что толпа превратилась в единый живой организм. Удав, готовый вас задушить, огромная ломовая лошадь, которая растопчет вас насмерть. В той толпе кто-то пырнул Дэррила ножом в бок. Ночами я часто лежал без сна и размышлял об этом. Что за бессмысленная жестокость двигала этим человеком? Может быть, он просто потерял разум от страха? Или же тайно дожидался дня, когда предоставится возможность безнаказанно резать незнакомых людей?
Толпа напирала со всех сторон, двигалась медленно, по миллиметру-два за шаг, но все же двигалась, не останавливалась и с каждым мгновением приближалась. Я попятился на шаг и наступил кому-то на ногу. Бедняга вскрикнул, я машинально извинился.
— Лиам! — Я схватил его за локоть.
— Чего?
— Не нравится мне это. Давай уйдем. Сейчас же. Я хочу вернуться на работу, а мы рискуем вместо этого загреметь в тюрьму.
Или нас растопчут насмерть.
— Не бойся, — отозвался он. — Тут круто.
— Лиам, я пошел, — заявил я. — Увидимся в штабе.
— Погоди. — Он взял меня под руку. — Я с тобой. — И вдруг добавил: — Стой. Проклятье.
— Что?
— Котел.
Я прикусил щеку изнутри и попытался проглотить подступающий к горлу едкий комок. Котел — это когда на демонстрации полицейские в шлемах и защитных масках, со щитами и дубинками окружают демонстрантов и постепенно сжимают кольцо, сгоняя толпу все теснее и теснее, спрессовывая людей, не давая ни присесть, ни лечь на землю, оставляя их без еды, воды и туалетов. В котле оказываются заперты десятки тысяч человек — и дети, и больные, и беременные, и старики, и те, кому надо возвращаться на работу. По неизвестной причине котлы почему-то делаются герметичными — никому не позволено сделать ни шагу ни внутрь, ни наружу, пока полиция не решит, что пора вскрывать крышку, и не начнет тонким ручейком выпускать по нескольку человек за раз. А каждого, кто попробует вырваться, скручивают по рукам и ногам как закоренелого преступника. Вот почему вокруг «котлов» всегда кружат «скорые» с носилками. Они массово увозят жертв с пробитыми до крови головами, с красными глазами, бьющихся в судорогах от слезоточивого газа.
— Лиам, — сказал я. — Надо уходить как можно скорее. — На его экране был хорошо виден ровный строй полицейских во всем своем тактическом обмундировании, в шлемах и со щитами — влажная мечта любого коммандос из «ЗИЗ» или другого доморощенного вояки. — Пока они не начали теснить.
К моему изумлению, он улыбнулся и начал напевать.
— Полли, чайничек поставь, Сьюки, чайничек сними! — А его пальцы в это время бегали по экрану телефона. — Ты что, не знаешь? — спросил он, поймав мой озадаченный взгляд.
— Чего?
— Сьюки. Из того стишка. «Полли, чайничек поставь, Сьюки, чайничек сними!» Нет? Старая детская песенка. Я думал, ее все знают!
— Лиам, не знаю я никаких песенок. Да и при чем она сейчас? — У меня руки чесались оторвать ему голову. Ни разу еще не встречал человека, который при виде котла так радовался бы.
— «Сьюки» — это разведывательное приложение с открытым кодом. Собирает сведения о котлах от людей в толпе, с дронов, видеокамер, из эсэмэсок, откуда угодно, и накладывает их на мелкомасштабную топографическую карту, так что сразу становится видно, какие пути еще свободны. На таком большом пространстве полиция не может перекрыть сразу все переулки.
Он протянул мне телефон, и я вгляделся. Полицейские кордоны были обозначены тревожными красными линиями, стрелками указывалось направление, откуда прибывают новые силы. А тонкие зеленые линии указывали пути к отступлению.
— Пунктирные линии еще не подтверждены. Сплошные линии — то, что наверняка, но при отсутствии регулярных обновлений они становятся пунктирными. Вот сюда, кажется, можно пойти. — Он указал на пешеходную дорожку между двумя общественными зданиями в сотне метров от нас.
— Этот путь неподтвержденный, — возразил я. — Может, лучше сюда? Подтверждено и ближе.
Лиам покачал головой:
— Да, но кто-то должен сходить туда и подтвердить. А если перекрыто, то, смотри, там рядом есть подтвержденный путь. Этим мы внесем свой вклад в общее дело.
— Лиам, я хочу смыться как можно скорее, — твердо заявил я.
Он посмотрел на меня с таким разочарованием, что у меня ноги буквально приросли к земле. А вокруг бурлила толпа. Анонимусы вскарабкались на постамент, и на их лицах под улыбчивыми масками невозможно было ничего прочитать. Труди Ду смешалась с толпой, и я потерял ее из виду. Но меня не оставляло чувство, что она следит за мной, и не только она, но и все анонимусы, и Лиам, и вся толпа, все они стоят и смотрят, как знаменитый M1k3y празднует труса. И выкладывают в твиттер.
— Ладно, — вздохнул я. — Пойдем посмотрим, что нам приготовила твоя Сьюки.
Лиам неуверенно улыбнулся, и мы тронулись в путь. Двигались медленно-медленно, словно сквозь патоку. Вокруг раздавались веселое пение и бурные разговоры, но издалека уже доносились еле слышные крики. Меня начала бить дрожь, и я стал проталкиваться энергичнее. Но Сьюки не обманула: узкий проход никем не охранялся, и люди свободно ходили по нему туда и сюда. Мы встроились в цепочку, проскользнули. Добравшись до конца, Лиам коснулся экрана и подтвердил безопасность маршрута.
— Готово, — сказал он, и мы зашагали вниз по Маркет-стрит. Я велел Лиаму снять бандану. По дороге нам встретилось множество полицейских, одни стояли наготове, другие шли в сторону демонстрации. Демонстрантов тоже было много, копы останавливали некоторых и обыскивали. Пару девчонок, примерно наших ровесниц, в пластиковых наручниках тащили в полицейский фургон. Одна яростно сверкала глазами, другая, казалось, вот-вот расплачется. Мы ускорили шаг.
Вскоре мы спустились в метро и поехали, не обмениваясь ни словом. Обоим было тяжело на душе. Казалось, со всех сторон нас сверлят осуждающие взгляды.
Когда мы вышли на Мишене, Лиам сказал:
— Надо же, как много народу собралось.
— Ага.
— Наверно, никто не хотел приходить, а потом они узнали, что все остальные уже там, и тоже решились. А когда пошли все, то за ними потянулись и остальные.
Между нами повис невысказанный вопрос: «Тогда почему же мы сейчас не там?»
Остаток дня я провел за рабочим столом, то и дело переключаясь с работы на новостные каналы, стримы и твиты. Все они вещали о неслыханной по масштабам демонстрации. Если верить «Сьюки», люди до сих пор просачивались из котла, но, как я видел по снятым с воздуха видеороликам, приходило больше народу, чем уходило. Съемки с дронов стали напоминать что-то вроде грандиозного рок-концерта. С наружной стороны котла начали формироваться центры новых, более мелких демонстраций, и линия полицейского оцепления потеряла всякий смысл. Энджи после занятий прислала сообщение, что направляется к одной из таких демонстраций. Позже я узнал, что Джолу, Дэррил и Ван тоже были там, независимо друг от друга. А я так и не вернулся. Перед сном проверил телефон. «Сьюки» показывала, что котел уже распался и демонстранты разошлись по домам — все, кроме шестисот с лишним несчастных, которых увезли в тюрьму, и еще пары десятков раненых, направленных в больницы. Я лег спать.