аготове. Мы сунули мобильники в пакет, Лемми добавил свой, застегнул и сунул в рюкзак. Потом взял у меня маску, достал свои плавательные очки и экипировался.
Окружающие обратили внимание на наши странные действия, и некоторые последовали нашему примеру. Другие принялись толкаться, спеша выбраться наружу, и у меня мелькнуло в голове: «Боже мой, сейчас начнется паника, нас затопчут…»
В этот миг над головами раздался треск, словно гигантские божественные руки разорвали в небесах огромный лист бумаги. Все, какие были поблизости, электронные устройства взорвались фонтанами искр и погасли.
На нас обрушили поток высокоэнергетического радиоизлучения.
Высокоэнергетическое радиоизлучение, или HERF — страшное оружие. Оно представляет собой мощные импульсы электромагнитной энергии на радиочастотах. Радиочастотная пушка может получить энергию от обычного автомобильного аккумулятора, с помощью мини-тарелки спутникового телевидения преобразовать ее в луч толщиной с карандаш и сжечь ноутбук на расстоянии в двадцать шагов. Сделать такую пушку совсем нетрудно, и, если с умом подбирать детали, она обойдется вам долларов в двести, не больше.
Но разумеется, у правительства или хорошо снаряженных полицейских отрядов нет нужды собирать такие пушки на коленке. Достаточно открыть каталог любого военного магазина и заказать готовые импульсные энергетические устройства огромной мощности. С точки зрения сил охраны правопорядка эти штуки можно сравнить с «чистыми» атомными бомбами: электромагнитный импульс не затрагивает ни людей, ни здания, зато гарантированно превращает в кирпич любое устройство сложнее, чем дизельный двигатель 1975 года выпуска.
Сначала мне показалось, что полиция облучает радиоимпульсами толпу, но, как выяснилось, дело было не так. Позже, в ходе слушаний дела о протестах 24 сентября, офицеры из отдела по пресечению массовых беспорядков засвидетельствовали, что импульсное оружие было направлено на сто футов выше людской массы и мгновенно погасило все беспилотники. Они рухнули на головы собравшихся и положили начало первой волне жертв той страшной ночи. Никто не погиб, но один человек провел шесть месяцев в коме, а одна девушка лишилась левого глаза.
Те же самые офицеры клятвенно утверждали, что не имели намерений отключать людям мобильные телефоны, а также бортовую электронику всех машин, оказавшихся на пути луча. И те шесть человек, у которых сгорели слуховые аппараты, и те двенадцать, у кого остановились кардиостимуляторы, — они пострадали по чистой случайности, мы очень, очень сожалеем.
Однако целью использования импульсного оружия, по их словам, было «обеспечение оперативной безопасности», что в переводе с полицейского языка на человеческий означало «Никто не должен видеть, что мы будем делать дальше». Тем более что перед этим они «законным образом отдали приказ разойтись», хотя я, надо признаться, его не слышал. В общем, всякое бывает. Жизнь в большом городе полна неожиданностей.
— Лемми! — прошептал я ему на ухо сквозь маску.
— Чего?
— Помнишь коптер, который ты приземлил на крышу? Тот, у которого сели батареи?
— Угу.
— Как ты думаешь, он сможет взлететь?
— Кто его знает. Может быть. А что?
— По-моему, надо поднять его в воздух и начать инфракрасную съемку. Немедленно.
— Ага.
Он расстегнул чехол Фарадея, достал телефоны, отдал наши с Энджи, занялся своей трубкой. Вышки сотовой связи были отключены по требованию полиции за миг до радиоатаки, но телефон Лемми был напрямую подключен к дрону на частоте 900 МГц. Волны с частотой 900 МГц отлично проникают сквозь стены и другие препятствия, однако этот диапазон сильно загружен, в нем работают радионяни, портативные рации и радиоуправляемые игрушки. Но почти все эти устройства сгорели под лучами HERF, и Лемми мог распоряжаться опустевшим диапазоном как хотел.
Повозившись, он удовлетворенно хмыкнул.
— Взлетел. Батареи хватит минут на двадцать пять. — И через минуту добавил: — Он даже ловит 4G. Наверно, с какой-нибудь далекой вышки.
— Отлично, — одобрил я. — Подведи его поближе к нам.
— Угу.
Тем временем Энджи снова и снова перезагружала свой вайфайндер, дожидаясь, когда станет доступна сеть, ретранслируемая коптером.
— Поймала!
— Сможешь выложить ссылку на наш стрим с коптера?
— А чем я, по-твоему, занимаюсь?
— Прости.
Я тоже взял телефон, подключился к сети коптера, выложил твит.
— Можешь отключить его сетевой мост? — попросил я Лемми. — Сейчас в сеть ломанутся миллионы народу, и никакое наше видео не пробьется.
— Ага, — сказал Лемми. — Готово.
Впервые после радиоимпульсного удара я огляделся по сторонам. Ох и ничего же себе! Казалось, весь свет, какой был в округе, провалился в тартарары, и мы очутились в царстве теней. Повсюду, насколько хватало глаз, виднелись лишь смутные силуэты, они колыхались, как былинки под ураганным ветром. То тут, то там у кого-нибудь находился фонарик, и эти крохотные искорки вспыхивали в кромешной тьме, как лучи прожектора.
В этот миг на нас обрушился душераздирающий вой. Словно в каком-нибудь старом военном фильме, ревела сирена воздушной тревоги. В последний раз этот рев раздавался над городом в день, когда прогремели взрывы на мосту Бэй-Бридж. До этого сирену включали для проверки раз в неделю, днем по вторникам, но после террористической атаки испытания прекратили, потому что у многих горожан этот вой вызывал реакцию посттравматического стресса. Одни впадали в истерику, другие неконтролируемо бежали прятаться в домах или, наоборот, выскакивали на улицу, более легкие психические проявления приобрели массовый характер. После долгих обсуждений городские власти решили для проверки сигнализации воспроизводить кодовый сигнал SOS в азбуке Морзе — три длинных гудка, три коротких, три длинных.
Но сейчас сирена ревела во всю мощь, и я не понимал, откуда идет звук, ведь поблизости не было ни одного громкоговорителя. Оглушительный вой то нарастал, то падал безумной волной, перекатывался внутри черепа, сводил болью стиснутые зубы, и каждая клеточка кричала: «Беги, хуже будет!»
Силуэты-былинки заколыхались сильнее, сталкивались и падали, ища спасения от этого мучительного рева.
И вдруг звук оборвался. Звенящая тишина, наступившая следом, вселяла еще больший страх. В тот же миг из невидимых динамиков обрушился трубный глас. В нем звучала чистейшая, кристаллизованная властность, словно он не принадлежал человеку, а был сконструирован в лаборатории или синтезирован обезумевшей программой, настроенной на максимальное устрашение.
«ЭТОТ МИТИНГ НЕ САНКЦИОНИРОВАН».
Слова прокатились над демонстрацией от края до края, растекаясь от квартала к кварталу, словно нелепая пародия на «народный микрофон».
«ВЫ ПРОЙДЕТЕ ТЩАТЕЛЬНУЮ ПРОВЕРКУ НА БЛАГОНАДЕЖНОСТЬ».
Мне вспомнилось: у нас над головами летает коптер и транслирует все это в интернет. Интересно, много ли народу смотрят его передачу.
«ТЕ, КТО НЕ НАРУШИЛ ЗАКОН И ГОТОВ СОТРУДНИЧАТЬ, БУДУТ ОТПУЩЕНЫ НА СВОБОДУ».
Где-то поблизости началась толкотня. В центре одной из лужиц света стоял здоровенный детина с налобным фонариком. Он снял мешковатый плащ, под ним обнаружилась ветровка, спереди и сзади испещренная большими квадратными буквами: ГПСФ. Городская полиция Сан-Франциско. Я огляделся. Со всех сторон появлялось все больше и больше ветровок с такими же буквами. Здоровяки в одинаковых куртках, разбросанные в толпе, как изюминки в рисовом пудинге, раскрывали свою истинную сущность.
Были и другие неожиданные гости. В десятке метров отсюда трое громил в тактических черных мундирах, в защитных очках и лицевых масках, выстроившись клином, бесцеремонно проталкивались сквозь толпу, расшвыривая людей. Остановились они перед парой совсем молодых ребят. Те побелели от страха, глаза распахнулись так, что блеснули белки. Без лишних разговоров, не произнеся ни слова, копы ткнули их электрошокерами, ребята повалились наземь, как телята на бойне, и заколотились в судорогах. Один из них случайно задел рукой какую-то девушку, та взвизгнула, отшатнулась и ударила затылком в нос мужчину, стоявшего позади. У него хлынула кровь.
Трое громил не обратили на происшедшее никакого внимания. Они склонились, связали ребят по рукам и ногам пластиковыми наручниками, затянули сильным рывком, действуя совершенно равнодушно, словно запускали упрямую газонокосилку, потом закинули ребят на плечи, будто это были не люди, а свернутые рулоном ковры, и тем же клином двинулись сквозь толпу обратно.
В эту минуту послышались крики, толпа заколыхалась.
Поначалу звук раздавался где-то вдалеке, за несколько кварталов, а толкотня прокатывалась по толпе легкими волнами. Девушка, стоявшая впереди меня, отступила на полшага, чтобы удержаться на ногах после столкновения с человеком, невольно толкнувшим ее, наткнулась на меня, я тоже отступил на полшага, натолкнулся на Энджи, она удержала меня и тоже сделала полшага назад.
Но следующая волна оказалась гораздо сильнее. Люди колыхались уже не на полшага, а на добрых полтора. Я получил локтем в солнечное сплетение, задохнулся и согнулся бы пополам, если бы для этого хватило места. Третья волна больше напоминала столпотворение на рок-концертах, четвертая походила на землетрясение, а пятая… На пятой волне мы очутились посреди стотысячной толпы, охваченной паническим безумием.
Внезапно у кого-то родилась блестящая идея.
— Проверка связи!
Сначала я разозлился. Какого черта этот болван вздумал произносить речь? Какой от этого прок? Но, конечно, речи тут были ни при чем, просто парень сообразил, что главное сейчас — прорваться сквозь животную натуру толпы, достучаться до ее человеческого разума, разбудить осознание того, что толкучка и паника неминуемо приведут к катастрофе.
— Проверка связи! — завопил я, и другие голоса подхватили:
— Проверка связи!
— Проверка связи!