Город Горький назван в честь великого русского писателя Максима Горького. А раньше этот старинный русский город назывался Нижним Новгородом. Люди бережно сохранили дом, где прошли ранние годы писателя. Тогда его называли Алёшей. Алёшей Пешковым.
Когда заходишь в этот дом, то сразу попадаешь в далёкое прошлое. Всё в этом доме не сегодняшнее — и мебель, и посуда, и одежда, и старинные иконы, висящие на стенках.
Спали тогда на нарах, вещи хранили в сундуках, умывались из рукомойника. Всё это сохранилось. Даже скамья для наказания детей стоит на прежнем месте.
Этот дом принадлежал деду будущего писателя — Каширину.
Дом большой, а комнатки в нём тесные, потолки низкие. Многочисленная семья деда едва умещалась в нём.
У Алёши не было своего угла, и он облюбовал комнату бабушки. Бабушка у него была доброй, приветливой. Всегда брала внука под защиту. Дед же был мрачным, чёрствым. Он жестоко наказывал детей за малейшую провинность — бил провинившегося прутьями. Доставалось от него и маленькому Алёше.
Своё тяжёлое детство — годы, проведённые в доме деда, — Максим Горький описал в книге «Детство». Придёт время, и ты прочтёшь эту книгу. И поймёшь, почему Горький всю жизнь боролся с несправедливостью и жестокостью.
Маленький Алёша Пешков стал великим писателем Максимом Горьким. Как в большой, сильной волжской воде нет-нет и сверкнёт отблеск маленького валдайского родника, так в творчестве писателя Горького часто возникают картины его собственного детства.
А в городке Балакове. я пришёл в дом детства Василия Ивановича Чапаева.
Дом этот низкий, покосившийся от времени. Кажется, он врос в землю. Не дом, а домишко. Крыша надвинулась на окна, как шапка на глаза. Окна у самой земли. И место, где стоит дом, раньше, до революции, называлось Сиротской слободой, словно жили в нём одни сироты.
Чапаев! Когда произносят это имя, перед твоими глазами возникает бесстрашный красный командир, который на лихом коне мчится навстречу врагам. Бурка развевается на ветру. В поднятой руке сверкает сабля. Горящие глаза. Усы стрелами.
И трудно себе представить, что Чапаев когда-то был босоногим мальчишкой, называли его Васяткой и жил он вот в этом покосившемся домике.
Внутри дома всего одна комната. В ней побелённая русская печь и буфет, сделанный руками самого Василия Ивановича! На стене висит знаменитая чапаевская бурка. А рядом с буркой — лапти…
В таких вот лаптях-лапоточках маленький Васятка отправился в первый раз в школу. А домой вернулся заплаканный. Засмеяли его за эти лапти. До революции в школу ходили дети тех, кто побогаче, и у них были сапожки. А тут пришёл лапотник.
Но Васятка Чапаев был способный и трудолюбивый мальчик. У отца научился работать топором и рубанком. И в играх ребята выбирали его командиром — за смелость и справедливость. А когда Чапаев вырос, то стал командиром, и уже не в игре, а в настоящем бою. Красным командиром. Враги Советской власти боялись Чапаева, который в любом бою проявлял смекалку, смелость и высокое военное искусство. Не страшась штыков и пулемётов, мчался Чапаев вперёд, увлекая за собой бойцов-чапаевцев. И над рядами гремело грозное красноармейское «Уррра! Уррра!» Не выдерживали враги натиска, бежали от Чапаева.
В старом покосившемся домике я как бы встретился с самим Чапаевым. И подумал, что его детство очень похоже на тот, казалось бы, незаметный родничок, который даёт начало великой реке.
Помню, когда я простился с домом Чапаева и вышел из бывшей Сиротской слободы, то неожиданно очутился в светлом многоэтажном городе. Плотина мощной электростанции перегородила течение Волги. Посреди нового города проходит канал. И под окнами новых балаковских домов вереницей движутся суда. Словно вся Волга салютует родине Чапаева гудками своих теплоходов.
Волга! Как много прекрасных сынов подарила она Родине. И люди бережно хранят память о них.
ЛЕНИН
Но есть на Волге один дом, который особенно дорог людям. Этот скромный дом, который находится в городе Ульяновске, знают люди всего мира. В этом доме прошли детские годы Владимира Ильича Ленина.
Каждый раз, когда переступаешь порог этого дома, кажется, что после долгой разлуки возвратился в родной дом. Здесь всё знакомо — и старый рояль в гостиной, и керосиновая лампа над большим обеденным столом, и кресло в углу кабинета Ильи Николаевича. И Володина комната под самой крышей.
Я нетерпеливо поднимаюсь по крутой лестнице и останавливаюсь в дверях. Комната маленькая — можно измерить несколькими шагами. Железная кровать, покрытая белым покрывалом, письменный стол и два стула с гнутыми спинками. На стене географическая карта с полушариями да полки с книгами.
И ещё белая кафельная печь. Когда она топилась, хорошо, наверное, было прибежать с мороза и прижаться к ней ладонями и щекой.
Я стою на пороге Володиной комнаты и словно жду, что сейчас послышатся торопливые шаги и сюда войдёт мальчик в гимназическом мундирчике с блестящими пуговицами. Рыжеватые волосы, выпуклый лоб, тёмные глаза… Володя Ульянов.
Мне кажется, что я знал большую и дружную семью Ульяновых: трёх сыновей — Александра, Владимира, Дмитрия, и трёх дочерей — Анну, Ольгу и самую маленькую — Маняшу. И родителей — Илью Николаевича и Марию Александровну.
В этом доме жили дружно и интересно. По вечерам в гостиной звучал рояль. Дети пели или слушали музыку. Или же вся семья собиралась в гостиной за большим столом. Мерцал огонёк керосиновой лампы (электрического освещения тогда не было), и мама, Мария Александровна, читала вслух интересную книгу. А под Новый год в гостиной появлялась пахнущая лесом ёлка и загорались свечи…
Окно Володиной комнаты выходит в сад. И летом, когда оно было открыто, с Волги доносились гудки пароходов. Они тревожили сердце. Звали в далёкий путь. И однажды волжский пароход, шумно работая колёсами, навсегда увёз семью Ульяновых из родного Симбирска (так раньше назывался Ульяновск).
Я стою на пороге Володиной комнаты и прислушиваюсь. Гудки с Волги доносятся сюда и теперь. И мне кажется, что я слышу гудок того парохода, который вёз Володю навстречу его героическому будущему.
Каждый раз, когда я приезжаю в родной город, то прихожу на площадь к Финляндскому вокзалу и долго стою перед памятником Ленину.
Памятник этот не обычный: вместо постамента — броневик. А Ленин стоит на башне броневика.
Фуражка скомкана в руке.
Пальто распахнуто движеньем.
На бронзовом броневике
Стоит товарищ Ленин.
Этот памятник знаком мне с детства. Мы, ребята, часто приходили сюда и самым внимательным образом рассматривали броневик, трогали броню, считали пулемёты. А потом задирали головы и встречались глазами с Лениным. И мысленно переносились в апрельский вечер 1917 года. Что произошло в этот вечер, нам рассказывали старые большевики — так тогда называли ветеранов революции.
Шёл 1917 год. В России прогнали царя. Революция! И Владимир Ильич спешит на Родину из Швейцарии, где он скрывался от жандармов царя. Когда поезд прибыл и Владимир Ильич вышел из вокзала, то остановился от неожиданности: вся вокзальная площадь была полна народу. Рабочие, солдаты, матросы пришли встречать Ленина. Площадь гудела. Звучали возгласы:
— Да здравствует Ленин!
— Да здравствует революция!
Увидев вооружённых солдат, Владимир Ильич спросил:
— Караул наш?
— Наш, товарищ Ленин.
— А броневики? — он кивнул на два броневика, стоящих у выхода из вокзала.
— Наши! — был ответ.
Вот тогда-то Владимир Ильич и решил выступить с башни броневика. Всем будет видно и слышно.
Ленин говорил, что царя прогнали, а война продолжается, землю крестьянам не дали, а заводы по-прежнему принадлежат капиталистам. Значит, революция ещё не победила. Но революция победит. И свою речь Владимир Ильич закончил словами:
— Да здравствует социалистическая революция!
…Я стою на вокзальной площади у подножия памятника, и мне кажется, что ещё не замер голос Ильича, а броневик вот-вот с грохотом покатит по булыжной мостовой Питера.
В детстве я жил летом на озере Разлив в дачном местечке Тарховке.
Мы жили на берегу, где было много домов, дач, где звучала музыка и гуляли отдыхающие.
А другой берег озера Разлив был пустынным. К самой воде подступил лес. И даже лодки редко причаливали к тому берегу. По утрам над озером курилась голубоватая дымка тумана, и противоположный берег казался загадочным…
И на самом деле тот берег хранил тайну.
Мы узнали её от старожилов. На том берегу летом 1917 года появился шалаш. У шалаша стояли грабли и узкая коса-литовка. А неподалёку был намётан свежий стог. С озера шалаша не было видно, только иногда рано утром из-за деревьев поднималась струйка дыма — это таинственный жилец зажигал костёр, готовил себе завтрак.
В шалаше жил Владимир Ильич Ленин.
Правительство помещиков и капиталистов искало Ленина — хотело, чтобы у рабочего класса не стало вождя. Партия приняла решение: укрыть Ильича, да так надёжно, чтобы ни один сыщик не мог его найти.
Вот тогда-то на пустынном берегу озера Разлив появился шалаш.
Когда мы, ребята, узнали об этом, то раздобыли лодку и поплыли на тот берег, чтобы разыскать ленинский шалаш. Берег оказался болотистым. Под ногами мягко пружинили кочки, а кругом росли кусты черники и остро пахло травой-дурманом. Идти было всё труднее. Иногда мы проваливались в болотную жижу по колени. Светило солнце. Звенели комары… Мы очень хотели найти шалаш Ленина и шли… шли… Шалаша нигде не было.
Домой мы возвращались усталыми и огорчёнными. Но тут мой товарищ сказал:
— Хорошо, что мы не нашли шалаш!
Все удивлённо посмотрели на него.
— Ведь если бы шалаш легко было найти, Владимиру Ильичу не удалось бы скрыться от ищеек врага.
От этой мысли все повеселели.
Теперь к ленинскому шалашу на Разливе ведёт широкая дорога, по которой подъезжают машины и автобусы.