Вот он шалаш — такой же, в каком жил Ленин, и на том же месте! К шалашу прислонились грабли и узкая коса-литовка. А в сторонке стоит свежезамётанный стог.
Над тёмной невской водой замер военный корабль. Трубы. Мачты. Орудия. На серой броне написано имя корабля — «Аврора».
Крейсер «Аврора» — корабль Революции.
25 октября (7 ноября) 1917 года носовое орудие «Авроры» дало боевой выстрел — это был сигнал к восстанию. И на Дворцовой площади грянуло грозное «Уррра!». Вооружённые рабочие, солдаты и матросы пошли на штурм Зимнего дворца, где укрылось правительство помещиков и капиталистов.
«Это есть наш последний и решительный бой», — так поётся в гимне нашей партии — «Интернационале».
В последний и решительный бой повёл наш народ Владимир Ильич Ленин. В бой против помещиков и капиталистов, в бой против всех, кто живёт чужим трудом, в бой за счастливое будущее.
Я очень горжусь, что мой родной город назван именем Ленина.
Я иду по родному городу. Вдалеке над гладью Невы виднеется знакомый с детства силуэт крейсера «Аврора». Красуется Зимний дворец — он теперь принадлежит народу, как и всё в нашей стране. А вот за деревьями желтеет здание Смольного. И кажется, Смольный в любую погоду освещён солнцем. Смольный был штабом революции. Его коридоры помнят торопливые шаги Ильича, а в зале как бы слышится его голос. Здесь в ночь с 25 на 26 октября Владимир Ильич Ленин провозгласил начало новой жизни.
Когда Ленин умер, мне было полтора года. Моя память сохранила только протяжные гудки. Гудели все заводы города и все паровозы. Мама поставила меня на подоконник и сказала: «Слушай!» Я слушал и ничего не понимал.
Только когда прошли годы, я понял, что означали эти протяжные гудки — страна прощалась с Лениным.
Стоял суровый январь 1924 года. Трещал мороз.
Ледяной ветер обжигал лица. В Москве люди не покидали огромной, медленной очереди — они шли в Колонный зал, чтобы проститься с Лениным. На улице разжигали костры, грели у огня онемевшие руки и снова возвращались в очередь.
Казалось, вся страна стоит в этой очереди и очередь пересекает всю страну от Тихого океана до Москвы.
Белые от инея кони красноармейцев, рваное пламя костров, шорох медленных шагов. И у миллионов людей одна общая боль.
Таким остался в памяти этот день.
Люди моего поколения никогда не видели Ленина, не разговаривали с ним. О Владимире Ильиче мы узнали от своих родителей, от учителей, от соратников Ленина. И все, кто рассказывал об Ильиче, передавали нам свою любовь к Ленину.
Время не удаляет, а приближает к нам вождя революции. С каждым годом мы всё больше узнаём о его жизни, о его работе.
Без Ленина нельзя представить нашу Родину.
Ленин всегда с нами. Ленин всегда живой.
Когда мы были детьми, мы думали: как нам приблизиться к Ленину, как стать юными бойцами за дело Ленина?
И Родина дала нам ответ: надо стать юным ленинцем — пионером.
ЮНЫЙ ЛЕНИНЕЦ
Навсегда запомнил я запах кумача: резкий, праздничный, проникающий в самое сердце. Этот запах не выветрили годы, не выжглз война, и я ощущаю его так ясно, словно мне только что повязали красный, кумачовый галстук и ещё не замерли слова торжественного обещания — слива моей первой присяги: «Я, юный пионер Советского Союза…»
Это было давно. Теперь, когда я вспоминаю о то время, то понимаю, что я был пионером первой пятилетки, комсомольцем второй пятилетки, коммунистом — с начала Великой Отечественной войны…
Но до того как мне повязали кумачовый галстук, я ещё был октябрёнком. Хорошо помню малиновую суконную звёздочку. Её приколола к моей курточке вожатая — шестиклассница с тонкими косичками, казавшаяся мне необычайно взрослой. Я ходил счастливый и всё время проверял рукой: на месте ли моя звёздочка.
С этой звёздочкой в мою жизнь вошли новые, неведомые до того понятия. Я узнал, что существуют красные и белые (мы — красные), рабочие и буржуи (мы — рабочие), что есть Ленин (дедушка Ленин). Ленин умер, но все вокруг говорили: Ленин жив. И мы любили его живого. Недавно научившиеся читать, мы читали: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Мы не знали, кто это такие — пролетарии. Мы объясняли это слово по-своему: пролетарии — это красные. Мы учили наизусть слова партийного гимна:
Это есть наш последний
И решительный бой…
И каждый из нас, носящих на груди большую суконную звёздочку, считал, что непременно будет участвовать в этом последнем, решительном бою. Мы мечтали о работе на Днепрогэсе, о службе на границе, в авиации… Вся жизнь страны, как в фокусе, сходилась в этой звёздочке. Я трогал её, большую и шершавую, рукой и говорил:
— Я — октябрёнок!
Я очень гордился тем, что октябрёнок. Я мечтал стать пионером. Мечтал нетерпеливо и горячо. Помню, с какой завистью смотрел я на старших ребят, носивших кумачовые галстуки. Я был убеждён, что пионеры — сильный, самостоятельный народ, готовый остановить поезд, чтобы предотвратить беду, задержать на границе нарушителя. Пионерам доверяют гораздо больше, чем нам, октябрятам. Их ближе допускают к тому большому делу, имя которого — революция.
И вот настал долгожданный день — сегодня меня принимают в пионеры. Правильнее было бы сказать — нас. Принимали сразу человек двадцать. Я ждал наступления этого дня с волнением и страхом. Мне всё казалось, что может случиться что-то такое, из-за чего меня не примут в пионеры. Я вспомнил все свои прегрешения, все свои «неуды» — так в наше время именовались двойки. На всех уроках я повторял слова торжественного обещания, потому что, думал я, если я забуду хоть одно слово пионерской присяги, меня не примут в пионеры.
И вот я стою на сцене. Актовый зал погружён в темноту, а сцена освещена. И мне кажется, что все прожекторы мира направлены на меня, светят мне в глаза и весь я так высвечен, что видны все мои мысли и нет у меня ни одной тайны. Я ничего не слышу — так сильно стучит сердце.
Вожатая тихо говорит:
— Три-четыре!
— Я… юный… пионер… Советского… Союза…
Двадцать голосов произносят эти слова, как один.
А кажется, что не двадцать, а мой один голос так окреп, набрался такой силы, что звучит громко на весь зал:
— Перед лицом… своих… товарищей… торжественно обещаю…
Эти несколько мгновений длились бесконечно долго. Двадцать мальчишек и девчонок, стоящих на сцене, почувствовали какую-то новую общность.
Цену этой общности мы узнаем позже, спустя восемь лет, когда на каждом из нас будет военная, выгоревшая от солнца гимнастёрка, а плечо будет оттягивать винтовка. Может быть, именно эта братская общность помогла нам выстоять, разгромить фашизм, освободить Родину. Но тогда эта общность зарождалась, проклёвывалась, как робкая зелёная травка.
Торжественное обещание прозвучало и замерло. Вожатая подошла ко мне, и я почувствовал, как мою шею приятно холодит свежий кумач, и впервые вдохнул в себя этот радостный запах, похожий на запах цветка. Я вдохнул этот запах, и он остался во мне навечно. И сейчас я ощущаю его.
Какой интересный, волнующий и тревожный мир вошёл в мою жизнь вместе со званием «пионер»!
В Америке полиция схватила юного борца за свободу Гарри Айзмана. На страницах пионерских газет появился лозунг: «Свободу Гарри Айзману». Гарри Айзман стал моим другом. Я готов был ради него пересечь океан и идти на штурм тюрьмы, где томился Гарри. У меня на груди был значок: сквозь тюремную решётку пробивается рука с красным платком. «Это Гарри машет мне из своей камеры», — думал я. И ещё сильней любил Гарри. И моё сердце отстукивало: «Свободу Гарри Айзману!»
Пройдёт время, и судьба сведёт меня с Гарри. Правда, это будет позднее и мы будем уже не мальчишками, а седыми, повоевавшими людьми, но я всё же смогу передать ему свои нерастерянные пионерские чувства и пожать братскую руку.
Нас, пионеров тридцатых годов, воспитывало само время.
В Испании шла война с фашистами. В нашем классе появилась карта Испании, где каждый день алыми флажками отмечалась линия фронта, где на стороне республиканцев сражались и советские добровольцы. Мы были влюблены в героев республиканской Испании — В Матэ Залку и Хозе Диаса.
Да, пионерия сделала нас юными ленинцами — настоящими интернационалистами, вложила в наши сердца великую ленинскую идею дружбы народов.
В пионерские годы у нас было много любимых песен. Среди них была песня про старого барабанщика:
Старый барабанщик, старый барабанщик,
Старый барабанщик крепко спал.
Он проснулся, перевернулся,
Всех буржуев разогнал.
Я часто вспоминаю эту песню, и она мне помогает в трудные минуты. И мне порой представляется, что с годами я сам превратился в старого барабанщика.
Когда мы стали комсомольцами, мы говорили себе: мы живём в замечательное время. У нашего времени были свои позывные: «Магнитка», «Днепрогэс», «Комсомольск», «Челюскинцы», «Папанинцы».
За каждым этим словом стоял подвиг — подвиг людей, строящих новую жизнь.
Стране нужен металл. Вся страна помогала строить знаменитую теперь «Магнитку» — огромный металлургический комбинат на Южном Урале.
Нужна электроэнергия! И вся страна принимала участие в строительстве «Днепрогэса» — первой мощной советской гидроэлектростанции на реке Днепр.
Нужно осваивать природные богатства Дальнего Востока! И тысячи комсомольцев приехали в глухую тайгу и возвели прекрасный город на берегу реки Амур — Комсомольск.
И на Севере мужественно работали советские люди. Пароход «Челюскин» (ледоколов тогда не было!) впервые прошёл по Северному Морскому пути от Мурманска до Берингова пролива. Здесь он был раздавлен льдами. Отважных «челюскинцев» спасли советские лётчики.
А через несколько лет внимание всей страны было приковано к подвигу новых героев — «папанинцев». Первая советская научная станция «Северный Полюс», которой руководил Иван Дмитриевич Папанин, работала на дрейфующей льдине в Арктике…