стоятельства таковы, что если наша возьмет, ему придется нелегко… Что там, Лоример?
– Вас спрашивает какой-то человек, сэр Чарльз, – доложил новый камердинер.
– Вы же знаете, пока я не совсем одет, я никого не принимаю.
– Он непременно хочет, вас видеть, сэр. Он ворвался силой.
– Ворвался силой? Что это значит, Лоример? Почему вы не вышвырнули его за дверь?
На лице слуги мелькнула улыбка. И в ту же минуту из коридора донесся гулкий бас:
– Сейчас же впустите меня, молодой человек! Слышите? Проводите меня к вашему хозяину, не то вам же будет хуже.
Голос показался мне знакомым, а когда за плечом камердинера появилась мясистая бычья физиономия с расплющенным носом, как у Микеланджело, я тотчас узнал своего соседа по столу во время недавнего ужина.
– Да ведь это Уорр, сэр, боксер, – сказал я дяде.
– Он самый, сэр, – подтвердил гость, с трудом протискиваясь в дверь. – Честь имею представиться: Билл Уорр, хозяин пивной «Тяжеловес», что на Джермин-стрит, первейший забияка на всем белом свете. Только один противник меня одолел, сэр Чарльз, – мой собственный вес, уж больно быстро он растет! Полсотни фунтов лишку набрал и никак от них не избавлюсь. Право слово, сэр, я могу отдать столько ненужного мяса, что хватило бы на чемпиона веса пера. Вы, должно, по виду и не поверите, но даже когда меня побил Мендоса, я еще мог перескочить через канаты не хуже какого-нибудь мальчишки, а это четыре фута высоты, а вот теперь, коли заброшу шляпу на ринг, придется ждать, покуда мне ее обратно ветром не принесет, а уж самому за нею не добраться: выдохся! Мое вам почтение, молодой человек, надеюсь, что вижу вас в добром здравии!
На лице дяди отразилась немалая досада, он не любил, чтобы к нему вторгались столь бесцеремонно, однако положение обязывало его поддерживать знакомство с боксерами, а потому он скрыл неудовольствие и лишь сухо спросил, какое же дело привело к нему Уорра. Вместо ответа толстяк многозначительно покосился на камердинера.
– Дело важное, сэр Чарльз, это разговор не для посторонних ушей.
– Можете идти, Лоример… Итак, Уорр, я вас слушаю.
Боксер преспокойно уселся на стул верхом и облокотился на спинку.
– У меня есть кое-какие сведения, сэр Чарльз, – сказал он.
– А именно? – нетерпеливо воскликнул дядя.
– Очень ценные сведения.
– Так говорите!
– Эти сведения стоят денег, – сказал Уорр и поджал губы.
– Понимаю: вы хотите, чтобы вам заплатили за ваше сообщение.
Боксер улыбнулся в знак согласия.
– Я не покупаю кота в мешке. Пора бы вам это знать.
– Конечно, я вас знаю, сэр Чарльз, вы благородный и шикарный джентльмен. Понимаете ли, вздумай я эти самые сведения обернуть против вас, я бы заработал не одну сотню. Да только мне это не по нутру, потому как Билл
Уорр всегда стоял за классный спорт и за честную игру. Ну, а коли я скажу все вам, так уж, надо думать, вы не оставите меня внакладе.
– Поступайте, как вам угодно, – сказал дядя. – Если ваши сведения будут мне полезны, я сам решу, как мне с вами рассчитаться.
– Лучше не скажешь. На том и поладим, хозяин, думаю, вы поступите по справедливости, про вас все так и говорят.
Ну вот, стало быть, ваш Джим Гаррисон завтра утром на
Кролийских холмах дерется с Крабом Уилсоном из Глостера, и на него поставлены большие деньги.
– Что же из этого?
– А известно вам, случаем, какие вчера были ставки?
– Три против двух в пользу Уилсона.
– Правильно, хозяин. А сегодня ставят семь против одного.
– Что такое?!
– Семь против одного, хозяин, это точно.
– Что за чепуха, Уорр! Отчего бы ставки так возросли?
– Я был в трактире Тома Оуэна, и в «Проломе в стене», и в «Упряжке», и всюду ставят семь против одного. Против вашего малого поставлены кучи денег. В клубах, в питейных заведениях отсюда и до Степни – везде такие ставки, словно ставят на доброго коня против куренка.
В этот миг по выражению дядиного лица я вдруг понял, как много значит для него исход этого боя. Но он тотчас пожал плечами и недоверчиво улыбнулся.
– Тем хуже для болванов, которые набавляют ставки, –
сказал он. – Мой боец в отличной форме. Ты его вчера видел, племянник?
– Вчера он был в превосходной форме, сэр.
– Случись что-нибудь неладное, мне дали бы знать.
– А может, ничего и не случилось… покуда, – с ударением сказал Уорр.
– Как прикажете вас понимать?
– А так и надо понимать, сэр. Помните Беркса? Сами знаете, он парень не больно надежный, а тут еще затаил зло на вашего Гаррисона, после того как он тогда в каретнике его уложил. Ну так вот, вчерашний день, часов эдак в десять вечера, приходит он ко мне в пивную, и с ним еще трое отъявленных разбойников, они всему Лондону известны.
Перво-наперво Рыжий Айк, его на ринг больше не допускают, потому как он нечестно дрался с Биттуном. Потом
Вояка Юсеф – этот родную мать за пятак продаст. И еще
Крис Маккарти – тот просто жулик: дождется на Хеймаркет, как народ пойдет из театра, и давай шарить по карманам, вот и все его ремесло. Такую теплую компанию не всякий день встретишь, а тут гляжу: все вдрызг пьяные, один Крис трезвый – такая хитрая бестия, коли что почует, так уж лишнего не глотнет. Ну, провел я их в гостиную.
Они-то, само собой, того не стоят, да я уж знаю: впустишь их в зал, затеют драку, поколотят кого из посетителей, потом с полицией хлопот не оберешься. Подал я им выпить, чего спросили, и сам с ними для верности остался, в гостиной. У меня там картины и чучело попугая, так чтоб не портили.
Ну, коротко сказать, пошла у них речь про завтрашний бой. Хохочут, заливаются: дескать, Джиму Гаррисону вовек Краба не побить, а Крис знай подмигивает да локтями всех подталкивает, уж Беркс чуть не закатил ему оплеуху.
Вижу, дело нечисто, и не так уж трудно смекнуть что к чему, тем более Рыжий Айк стал биться об заклад, что
Джим Гаррисон завтра и на ринг-то не выйдет.
Тогда пошел я за новой бутылочкой спиртного, чтобы у них языки еще больше развязались, а сам стал за окошком, в которое мы из бара в гостиную напитки передаем, приоткрыл его малость и слыхал каждое их слово, будто сидел с ними за столом.
Слышу, Крис Маккарти стал на них ворчать, чтоб не болтали лишнего, а Джо Беркс как рявкнет: не учи, мол, а то все зубы повыбиваю! Крис, понятно, струсил и давай их по-доброму уговаривать, что, мол, эдак они к утру раскиснут и не смогут дело сделать, да и хозяин, коли увидит, что они перепились и положиться на них нельзя, ни гроша им не заплатит. Тут они все трое отрезвели, и Вояка спрашивает, когда надо ехать. Крис говорит: лишь бы попасть в Кроли, пока Подворье не закрыто, тогда они вполне управятся. «Плата больно мала, – говорит Рыжий Айк, –
тут ведь петлей пахнет!» А Крис ему: какая, мол, к черту, петля! – и вытаскивает из бокового кармана этакую небольшую дубинку, налитую свинцом. «Вы, – говорит, –
втроем его держите, а я этой штукой перебью ему руку, и денежки наши. Ну, дадут нам за такое дело полгода в кутузке, уж никак не больше». «Он будет драться», – говорит
Беркс, а Крис ему: «Что ж, с нами пускай, зато уж в другом месте ему не драться». Вот и все, что я слыхал. А нынче утром вышел и вижу: все ставят на Уилсона, набавляют и набавляют, я уж вам говорил. Вот такие-то дела, хозяин, а что тут к чему, вы и сами разберетесь.
– Отлично, Уорр, – сказал дядя и поднялся. – Весьма вам признателен за сообщение и позабочусь, чтобы вы не остались внакладе. Думаю, что негодяи просто болтали спьяну, но все равно вы оказали мне большую услугу, известив меня об этом. Надо полагать, завтра на Холмах я вас увижу?
– Мистер Джексон звал меня с другими охранять ринг, сэр, чтоб не было беспорядка.
– Превосходно. Надеюсь, бой будет хороший и честный. До свидания, и еще раз благодарю.
Дядя говорил весело, беззаботно, но едва за Уорром затворилась дверь, быстро обернулся ко мне. Никогда еще не видал я на его лице такого волнения.
– Сейчас же едем в Кроли, племянник, – сказал он и позвонил. – Нельзя терять ни минуты… Лоример, велите заложить гнедых в коляску. Приготовьте все, что мне понадобится с собой, и велите Уильяму подавать, да поскорее.
– Я сам за всем присмотрю, сэр, – сказал я и кинулся на
Литл-Райдер-стрит, где находились дядины конюшни.
Кучера я не застал, пришлось послать мальчишку его разыскивать, а я тем временем при помощи конюха выкатил коляску из сарая и вывел двух гнедых кобыл. Все эти поиски и хлопоты отняли полчаса, а то и три четверти. На
Джермин-стрит уже ждал Лоример с неизбежными корзинами, и дядя стоял в дверях, как всегда, в длинном светло-коричневом дорожном рединготе и, как всегда, с невозмутимым видом; на лице его ни в малой мере не отражалось нетерпение, несомненно, снедавшее его в эти минуты.
– Вы останетесь здесь, Лоример, – сказал он. – Нам,
вероятно, было бы нелегко устроить вас на ночлег. Держите крепче уздцы, Уильям! Садись скорей, племянник! А, Уорр! Что там еще?
Боксер спешил к нам со всей возможной для такого толстяка быстротой.
– Одну минуту, сэр Чарльз! – запыхавшись, вымолвил он. – У меня в пивной сейчас толковали, что та четверка за полночь отправилась в Кроли.
– Отлично, Уорр, – сказал дядя и ступил на подножку.
– А ставки опять подскочили – уже десять против одного!
– Пускайте, Уильям!
– Еще одно словечко, хозяин. Прошу прощения, но на вашем месте я бы прихватил пистолеты.
– Благодарю. Они со мной.
Длинный бич щелкнул над ушами коренника, конюх отскочил в сторону, и мы оказались уже не на Джермин-стрит, а на Сент-Джеймс, а затем на Уайтхолл, улицы сменяли друг друга так стремительно, что стало ясно: наши славные гнедые разделяют нетерпение своего господина.
Когда мы вылетели на Вестминстерский мост, стрелки часов на здании парламента показывали половину пятого.
Внизу блеснула вода, и тотчас мы очутились меж двух длинных рядов побуревших от времени домов, – по этой самой дороге я не так давно впервые въезжал в Лондон.