– Так вот, сэр, если вы полагаете, будто я дал вам повод для недовольства, вы меня крайне обяжете, высказавшись яснее.
– Извольте, – сказал дядя. – Некие злоумышленники сговорились искалечить или похитить моего бойца, и у меня есть все основания полагать, что вам об этом известно.
Мрачное лицо сэра Лотиана исказила злобная усмешка.
– Понимаю, – сказал он. – Во время тренировки ваш ставленник не оправдал надежд, и вам теперь приходится выдумывать какие-то отговорки. Но, мне кажется, вы могли бы сочинить что-нибудь более правдоподобное и чреватое не столь серьезными последствиями.
– Сэр, – сказал дядя с внезапно прорвавшимся бешенством, – вы лжете, но только вам одному известно, какую отъявленную ложь вы мне преподносите!
Впалые щеки сэра Лотиана побелели от ярости, глубоко посаженные глаза вспыхнули свирепым огнем, точно у пса, бешено рвущегося с цепи. Но он совладал с собой и вновь стал прежним, невозмутимо спокойным и самоуверенным джентльменом.
– Нам с вами не подобает браниться, как мужичью на ярмарке, – сказал он. – Мы можем объясниться и после.
– Обещаю вам это, – зловеще произнес дядя.
– А пока напомню вам условия нашего пари. Если через двадцать пять минут вы не представите своего бойца, я выиграл.
– Через двадцать восемь, – поправил его дядя, взглянув на часы. – Вот тогда вы можете говорить о выигрыше, и ни секундой раньше.
Он был великолепен, он держался так уверенно, словно располагал неограниченными возможностями, и, глядя на него, я почти забыл, что на самом деле положение наше отчаянное. Тем временем Беркли Крейвен обменялся несколькими словами с сэром Лотианом и вновь подошел к нам.
– Меня просили быть единственным судьей состязания,
– сказал он. – Отвечает ли это вашим желаниям, сэр
Чарльз?
– Буду вам весьма обязан, если вы возьмете это на себя, Крейвен.
– И предлагают, чтобы за временем следил Джексон.
– Превосходно. На том и порешим.
Между тем подъехали последние экипажи, всех лошадей привязали к вбитым в землю кольям. На поросших травою склонах люди садились сперва поодиночке, потом все тесней и, наконец, слились в сплошную массу с одной могучей глоткой, которая уже начинала громко выражать свое нетерпение.
Вокруг на бескрайних лиловато-зеленых просторах почти незаметно было движения. Лишь с юга по дороге мчалась во весь дух какая-то запоздалая двуколка, да взбирались по косогору несколько путников из Кроли. И
нигде никаких признаков пропавшего боксера.
– А люди все равно заключают пари, – сказал Белчер. –
Я только что был у самого ринга, ставят все так же поровну.
– Для вас отведено место у внешних канатов, сэр
Чарльз, – заметил Крейвен.
– Моего бойца еще не видно. Я не пойду на свое место, пока он не явится.
– Я обязан вам сказать, что до срока осталось только десять минут.
– А по-моему, пять! – крикнул сэр Лотиан Хьюм.
– Это решает судья, – твердо сказал Крейвен. – По моим часам осталось десять минут, значит, десять.
– Вот и Краб Уилсон! – сказал Белчер.
И тотчас оглушительно взревела толпа. Чемпион Запада, переодевшись, вышел из своей палатки, за ним следовали его секунданты – Голландец Сэм и Мендоса. Краб
Уилсон, обнаженный до пояса, был в миткалевых белых штанах, белых шелковых чулках и легких спортивных башмаках. Подпоясан он был канареечно-желтым кушаком, сбоку у колен трепетали кокетливые бантики того же цвета. В руке он держал белый цилиндр и, пробегая по проходу, оставленному в толпе, подкинул его высоко вверх, так что цилиндр упал на огороженную площадку.
Потом боксер в два прыжка перелетел через оба каната –
внешний и внутренний – и, скрестив руки на груди, остановился посреди ринга.
Не диво, что толпа встретила его восторженными воплями. Белчер и тот не стерпел и присоединился к общему приветственному хору. Что и говорить. Краб Уилсон был сложен великолепно: нельзя было не залюбоваться его могучей фигурой, живой игрой мышц, при каждом движении плавно круглящихся под белой, гладкой кожей, что сверкала в лучах утреннего солнца и лоснилась, точно шкура пантеры. Руки у Краба Уилсона были длинные и гибкие, осанка словно бы небрежная, но в его могучих покатых плечах чувствовалось куда больше силы, чем в квадратных плечах иных атлетов. Он закинул руки за голову, вытянул их вверх, рывком отвел назад, и при каждом движении под белой кожей вздувались и перекатывались все новые узлы мускулов, и всякий раз толпа разражаласъ восторженным воплем. Потом Уилсон вновь скрестил руки на груди и застыл, точно великолепное изваяние, дожидаясь противника.
Сэр Лотиан Хьюм, который то и дело нетерпеливо поглядывал на свои часы, с торжествующим видом закрыл их,
громко щелкнув крышкой.
– Время истекло! – воскликнул он. – Бой не состоится.
– Время еще не истекло, – возразил Крейвен.
– У меня есть еще пять минут, – сказал мой дядя и взглядом, полным отчаяния, поглядел по сторонам.
– Только три минуты, Треджеллис.
В толпе рос глухой гневный ропот. Раздались крики:
– Мошенничество! Обман!
– Две минуты, Треджеллис!
– Где ваш боец, сэр Чарльз? На кого мы ставили?
Люди вытягивали шеи, отовсюду на нас смотрели побагровевшие лица, гневно сверкали глаза.
– Одна минута, Треджеллис! Мне очень жаль, но я вынужден буду объявить, что вы проиграли.
И вдруг в толпе поднялось какое-то движение, она качнулась, раздалась, высоко в воздух взлетела старая черная шляпа, пронеслась над головами зрителей и охраны и упала на ринг.
– Мы спасены! Вот ей-богу! – завопил Белчер.
– Я полагаю, что это явился мой боец, – спокойно произнес дядя.
– Слишком поздно! – крикнул сэр Лотиан.
– Нет, – возразил судья. – До срока еще двадцать секунд. Бой состоится.
Глава XVII
ВОКРУГ РИНГА
В этом огромном скоплении народа я был один из немногих, кто заметил, с какой стороны так счастливо прилетел в последнее мгновение черный цилиндр. Я уже упоминал, что, когда мы озирались вокруг, по южной дороге неслась одинокая двуколка. Дядя тоже заметил ее, но его внимание тотчас отвлек спор между сэром Лотианом
Хьюмом и судьей о секундах, оставшихся до срока. Меня же поразило, что запоздалые ездоки так неистово гонят коня, и я продолжал следить за ними с тайной надеждой, которую не осмеливался высказать словами из страха, как бы дядю не постигло еще одно разочарование. Наконец я различил седоков – мужчину и женщину, и тут двуколка свернула с наезженной колеи и понеслась по бездорожью; лошадь галопом мчалась напролом через кусты можжевельника, колеса то подпрыгивали на кочках, то по ступицу тонули в вереске. Но вот возница осадил покрытую клочьями пены лошадь, кинул вожжи спутнице и, спрыгнув наземь, начал яростно проталкиваться сквозь толпу: тогда-то над головами и взлетела его шляпа – знак, что он вызывает противника на бой.
– Я полагаю, Крейвен, теперь уже незачем спешить, –
сказал дядя с таким хладнокровием, словно сам подстроил эту эффектную развязку.
– Теперь, когда шляпа вашего бойца на ринге, вы можете располагать временем, как вам угодно, сэр Чарльз.
– Твой приятель рассчитал очень точно, племянник.
– Это не Джим, сэр, – шепнул я. – Это кто-то другой.
Дядя поднял брови, не сумев скрыть удивления.
– Другой? – переспросил он.
– И лучшего не сыскать! – вскричал Белчер и от восторга так громко хлопнул себя по ляжке, будто из пистолета выпалил. – Чтоб мне провалиться, да это ж сам Джек
Гаррисон!
Сквозь толпу медленно пробирался человек – сверху нам были видны только голова да могучие плечи, – и за ним в толпе оставался расходящийся след, точно в воде за плывущей собакой. Теперь он проталкивался среди тех, кто стоял дальше от ринга; здесь было не так тесно, и мы уже могли разглядеть обращенное к нам мужественное, улыбающееся лицо кузнеца. Шляпа его осталась на ринге, он был в дорожном сюртуке, шея повязана ярко-синим платком. Выбравшись наконец из толпы, он распахнул сюртук, и мы увидели, что он в полном боевом облачении: черные штаны, шоколадного цвета чулки и белые башмаки.
– Прошу прощения, что так запоздал, сэр Чарльз! –
крикнул он. – Поспел бы и пораньше, да пришлось уламывать мою хозяюшку. Никак, понимаете, не соглашалась, вот я и прихватил ее с собой, а уж по дороге мы столковались.
Теперь я и сам увидел, что в двуколке сидит миссис
Гаррисон.
Сэр Чарльз сделал кузнецу знак подойти к самой карете.
– Что привело вас сюда, Гаррисон? – спросил он вполголоса. – Никогда в жизни я никому так не радовался, но, признаюсь, никак не ждал увидеть вас тут.
– Но вы же знали, что я еду, сэр, – возразил кузнец.
– Понятия не имел.
– Как же так, сэр Чарльз, разве вас не известил об этом
Каммингз, хозяин гостиницы в Монаховом дубе? Вот мистер Родни его знает.
– Мы его видели в Подворье короля Георга; он был мертвецки пьян.
– Чуяло мое сердце! – гневно вскричал кузнец. – Уж такой он человек – как войдет в раж, так и напьется, а тут услыхал, что я сам взялся за это дело, и вовсе голову потерял. Прихватил с собой целый мешок золотых, хотел все на меня поставить.
– Вот потому ставки и переменились, – сказал дядя. –
Очевидно, другие последовали его примеру.
– Страх, как боялся, что он напьется! Даже слово с него взял, чтоб, как приедет, шел прямо к вам, сэр. У него была для вас записка.
– Насколько мне известно, он приехал в Подворье к шести часам, а я возвратился из Рейгета после семи; должно быть, к этому времени хмель вытеснил у него из головы все записки. Но где же ваш племянник Джим и откуда вы узнали, что понадобитесь здесь?
– Джим не виноват, что вы тут оказались в затруднении, сэр, слово даю. А мне велено драться вместо него, да и кем велено-то – только один и есть такой человек на свете, кого я сроду еще не ослушался.
– Да уж, сэр Чарльз, – вставила миссис Гаррисон, которая тем временем вылезла из двуколки и подошла к нам.